— А действительно… — ответили ему и задумались.

Понятное дело, что задумались… тут поневоле задумаешься! А задумаешься вот почему: оказывается, никто и никогда не обращал внимания на то, что эти человечки, которые так безупречно подходили друг другу, и правда ведь ни единого разу не появились вместе. Зелёный Человечек дожидался Красного и исчезал. Да и Красный Человечек, отстояв в ожидании Зелёного положенное время, при его появлении тут же скрывался из виду.

— Что‑то тут нечисто, — сказали любопытные. — Похоже, не так уж сильно и влюблены друг в друга этот Зелёный Человечек и этот Красный Человечек. Потому что, когда любишь, — всё отдашь за то, чтобы быть рядом с тем, кого любишь.

— Вы совершенно правы, — отвечали им и повторяли: — Всё отдашь!

И подолгу наблюдали за поведением странной парочки, никогда не ходившей рука об руку. А парочка вела себя как всегда: то появлялся Зелёный Человечек, дожидался Красного и исчезал, то Красный: он недолго стоял на часах, без сомнения, ожидая Зелёного, но когда тот прибегал, пропадал из виду.

— И не надоедает ведь им, — проворчал кто‑то из недовольных. — Будь я на месте любого из них, я бы тут же оставил эту напрасную погоню. Ясно же, что она ни к чему не ведёт и не приведёт никогда!

— А к чему бы, по‑вашему, ей следовало вести и привести? — на секунду замедлив свой бег, спросил Зелёный Человечек.

— К чему, к чему! — ответил этот кто‑то из недовольных. — К семейному счастью… к совместной жизни!

— Разве это так… — начал Зелёный Человечек и исчез.

— …важно? — продолжил за него Красный Человечек и вытянулся по стойке «смирно», как солдат.

И было понятно, что с такой же смиренной готовностью он выслушает сейчас любую глупость, которая прозвучит в ответ. Поскольку всё, что ни прозвучит в ответ, будет только глупостью — и ничем более.

А раз так, то уж нам‑то с вами совершенно не обязательно её выслушивать: глупостей и без того приходится выслушивать достаточно! Но зато есть кое‑что, что нам с вами совершенно обязательно надо знать. Только вы уж, пожалуйста, никому не рассказывайте об этом, а то ведь…

Зелёный Человечек действительно любил Красного Человечка больше всех на свете.

И Красный Человечек действительно любил Зелёного Человечка больше всех на свете.

Но они даже не были знакомы и никогда в жизни так и не увидели друг друга, потому что… потому что в тот самый момент, как на переходе загорается зелёный свет, красный гаснет, а когда загорается красный — гаснет зелёный.

И так уж всё в этом мире устроено.

Такие кресла, как наше Плетёное Кресло‑Качалка, говорят, мало где сохранились: это ведь надо было, чтобы его сначала купил Прадедушка, потом подарил Дедушке, потом Дедушка подарил Папе и наконец Папа — своему Сыну…

Правда, хоть и считалось, что Плетёное Кресло‑Качалка уже подарено Папе, Дедушка сам всё время сидел в нём и качался день‑деньской.

— Дедушка, дай покачаться в твоем кресле! — просили его, и Дедушка, конечно, давал.

— Качайтесь, пожалуйста, — говорил он, — только недолго, не то унесёт.

И все качались, только и впрямь недолго: кто его знает, что значит «унесёт»… вдруг и в самом деле унесёт куда‑нибудь, где тебя потом никто не найдёт!..

А иногда Дедушке предлагали:

— Давай мы купим тебе или сделаем на заказ новое кресло‑качалку? А то это уже почти развалилось и скрипит…

— Так в том‑то вся и прелесть, что почти развалилось и скрипит! — возражал Дедушка и никак не хотел нового кресла. — Кресло, которое почти развалилось и скрипит, лучше уносит.

И тогда уж совсем никто не понимал Дедушку: других предупреждает, как бы не унесло, а сам любит, когда его уносит.

Только в действительности‑то Дедушку, разумеется, никуда не уносило: за этим внимательно следили. Дело в том, что Дедушку все очень любили — и никто не хотел в один ужасный день остаться без Дедушки. Так что время от времени нет‑нет да и заглядывали на веранду: на месте ли Дедушка. Но Дедушка всегда был на месте и дремал в своем Плетёном Кресле‑Качалке. Только когда Дедушку звали обедать или чай пить, он всегда приходил с большим опозданием. И если его спрашивали, почему он так поздно пришел, Дедушка обычно улыбался и отвечал:

— Ох, извините, пожалуйста… совсем далеко меня унесло — долго возвращаться было…

— Ты, Дедушка, поосторожнее там с твоим Плетёным Креслом‑Качалкой, — сказал однажды Внук. — Как бы тебя так далеко не унесло, что ты обратной дороги не найдёшь! Или меня бери с собой, когда тебя уносит. Я‑то уж обратную дорогу обязательно найду!

— А что… — сказал Дедушка. — Очень неплохая идея.

И на следующий день он посадил Внука к себе на колени и сказал ему:

— Ну, поехали!

…ох и замечательная это получилась поездка! Сначала на полу вокруг кресла появились волны, а потом повсюду, куда хватало глаз, заплескалось море. Оказывается, Дедушка происходил из семьи мореплавателя. Кто такие «мореплаватели», Внуку было не очень понятно, но вроде бы те‑кто‑плавал‑по‑морю. Не то чтобы рыболовы или, скажем, купцы — они так ведь и назывались: «рыболовы» или «купцы»… а — мореплаватели. Великие, стало быть, путешественники, первооткрыватели неизвестных земель. Они мореплавали и прокладывали новые пути по морю, по которым впоследствии их потомки дальше мореплавали. Опасными были такие мореплавания: морей ведь в далёкие времена никто как следует не знал! А значит, могло случиться и случалось всякое: то пиратский корабль налетал невесть откуда — и пираты прыгали на палубу, отбирая у путешественников подзорные трубы, компасы и карты, то морские чудовища выплывали из пучины и сталкивались с кораблём — тогда приходилось срочно латать пробоины в обшивке, а то и шторм начинал трепать судно, так и норовя закинуть его на рифы! Но отважно шли вперёд мореплаватели, прокладывая всё новые и новые пути… как, например, и на сей раз: на сей раз во время мореплавания Дедушка с Внуком открыли Новую Землю!

И, конечно, опоздали к обеду, а вернулись все в солёных морских брызгах, пропахшие рыбой и водорослями, — поэтому их сначала отправили мыться и только потом накормили щавелевым супом и котлетами по‑полтавски.

— Дедушка, я теперь всегда с тобой мореплаватъ буду: ты, смотри, следи за тем, чтобы тебя одного, без меня, никуда не уносило, — после обеда сказал Дедушке Внук.

Но Дедушка вдруг стал совсем серьёзным и ответил:

— К сожалению, я тебя не во всякое путешествие с собой взять могу. Есть путешествия очень опасные — и они только для дедушек, но никак не для внуков.

С этими странными словами он задремал в своем Плетёном Кресле‑Качалке — и Внуку пришлось оставить его в покое, потому что Папа так и сказал, зайдя на веранду:

— Оставь‑ка ты Дедушку в покое: пусть он поспит после обеда. Когда такое говорят, внукам, понятное дело, становится обидно. Так и случилось.

А когда, отобидевшись, Внук вернулся на веранду, Плетёное Кресло‑Качалка ещё раскачивалось в разные стороны, да самого‑то Дедушки в нём уже не было. И сколько потом ни звали его сначала к обеду, а после к чаю, он так и не появился. И тогда все заплакали и поняли, что Дедушка опоздал навсегда. Только Внук не заплакал, а изо всех сил стал стараться взрослеть и повзрослел так быстро, что никто и глазом моргнуть не успел. А потом вдруг как‑то взял да и опоздал к обеду на целых два часа… его и ждать‑то почти перестали.

Но он всё‑таки вбежал в столовую, когда все уже доедали третье, — и таким счастливым не видел его никто и никогда.

— Вам привет! — крикнул взрослый Внук с порога.

— От кого? — поинтересовались в доме.

— Вам привет от Дедушки! Я только что встретил его в районе Мыса Доброй Надежды.

— Мыса Доброй Надежды? — опешили за столом. — Как же ты попал‑то туда?

В ответ была улыбка и такие знакомые всем в доме слова:

— Да вот… унесло …

Сразу предупрежу, что это ни в коем случае не история о дорогой бумаге… вы, конечно, понимаете, что я имею в виду. Бывает такая дорогая бумага — изготовленная особым способом: какая‑нибудь необыкновенно белая, необыкновенно тонкая и с водяными знаками, которые видны на просвет… или, наоборот, необыкновенно толстая и тяжёлая, с шероховатой поверхностью и такими специальными выпуклостями: их ощущаешь, когда ведёшь по бумаге ладонью. На таких сортах бумаги пишут в особых случаях — например, когда подписывают государственные документы. И понятно, что эта бумага — не для всяких глупостей… Но речь у нас всё равно не о ней.

Речь у нас о совсем обычной бумаге — о клетчатой бумаге, вырванной из большой тетради… проще не придумаешь! А вот тоже, поди ж ты… именно она и оказалась такой бумагой, которая…