— Давай. Может, там что-то узнаем.
Внутри закусочная вся блестела и пахла линолеумом и кетчупом. Мэй и Тук уселись за длинной стойкой на скрипучие табуреты-вертушки. Из-за двери кухни возник бармен и окинул их оценивающим взглядом. Посетители как посетители. Немного странные, пожалуй… особенно одежда… но на вид вроде не мошенники. Он бросил им меню и оперся о булькающий охладитель оранжада.
— Вы, ребята, откуда?
— Да вот, — сказал Тук. — Проездом.
— Ясно… — кивнул бармен.
— А скажите, — вертя в руках меню, осторожно начал Тук, — ведь правда там, на другой стороне поселка, когда-то был лес?
— Ну да, — ответил бармен. — Только года три назад, или около того, приключилась страшная гроза. Молния ударила в большое дерево и расщепила его до самой середины. Начался пожар, ну и сами понимаете… Сплошной бурелом. Пришлось все расчищать бульдозерами.
— О! — Туки переглянулись.
— Две чашечки кофе, пожалуйста, — сказала Мэй. — Черного.
— Конечно. — Бармен отложил меню, налил кофе в глиняные кружки и опять прислонился к охладителю.
— В этом лесу был пресный источник, — отважился Тук, прихлебывая кофе.
— Насчет этого ничего не знаю, — пожал плечами бармен. — Говорю же, все расчистили бульдозерами.
— О! — только и произнес Тук.
Позже, когда Мэй отправилась за продуктами, Тук пешком через весь поселок вернулся назад к холму — тем же путем, которым они приехали. Теперь здесь стояли дома и зернохранилище, но на дальнем склоне виднелась железная ограда кладбища.
Сердце Тука забилось чаще. Он еще раньше заметил кладбище, как только они сюда въехали. И Мэй тоже. Но тогда они промолчали, хотя оба знали, что здесь могут храниться ответы и на другие вопросы. Тук одернул свою старую куртку, прошел в арку с причудливым кованым орнаментом и остановился.
Прищурив глаза, он вглядывался в заросшие травой ряды надгробий. И вот вдалеке, справа, он увидел высокий памятник, на вид внушительный, но уже слегка покосившийся. На нем было высечено только одно имя: «Фостер».
Тук не спеша направился к нему. И, приближаясь, увидел, что памятник окружают другие надгробия, поменьше. Семейный участок... И тут горло его перехватило. Это здесь... Он хотел, чтобы именно так и было, но теперь его охватила печаль. Опустившись на колени, он прочитал надпись: «Вечной памяти Винифред Фостер Джексон. Любимой жене. Любимой матери. 1870-1948».
«Значит, — сказал сам себе Тук, — два года. Она умерла два года назад». Он поднялся с колен и огляделся в замешательстве, пытаясь сглотнуть ком в горле. Но вокруг было пусто, никто его не видел. На кладбище стояла глубокая тишина. Позади в ветвях ивы щебетал черный, с красными крыльями дрозд. Тук торопливо вытер глаза. Затем снова одернул куртку и, подняв руку в коротком прощальном жесте, громко сказал:
— Умница девочка!
А потом повернулся и быстрым шагом покинул кладбище.
Позднее, когда они с Мэй выехали из Лесной Прогалины, Мэй, не глядя на него, тихо спросила:
— Она умерла?
— Умерла, — кивнул Тук.
Они долго молчали, и наконец Мэй произнесла:
— Бедняга Джесс...
— Да ведь он знал. Он знал, ведь она не пришла. Мы все это знали, давным-давно.
— И все-таки... — вздохнула Мэй. Потом расправила плени. — Ну, и куда теперь, Тук? Сюда возвращаться больше незачем.
— И то... Давай прямо по этой дороге. Авось что-нибудь да отыщем.
— Авось, — кивнула Мэй. Тут она тронула его за плечо: — Гляди, жаба! Тук тоже заметил ее. Он придержал лошадь и выбрался из фургона. Жаба припала к земле прямо посреди дороги, совершенно ни о чем не заботясь. По встречной полосе промчался грузовик, взметнув ветер, и жаба плотно зажмурила глаза. Но с места не сдвинулась. Тук подождал, пока проедет грузовик, поднял жабу и перенес ее в траву на обочине.
— Глупышка! Наверное, собирается жить вечно, — усмехнулся он Мэй. Вскоре, оставив Лесную Прогалину позади, они вновь катили по дороге, и вместе с ними удалялась тонкая мелодия музыкальной шкатулки, пока, постепенно стихая, не растаяла вдалеке.