Бедные маги пребывают в крайнем недоумении. Кажется, они все делают правильно. Коробками изводят дезодоранты, садятся в трамвае рядом с водителем и обращаются к девушкам не иначе как: «Эй, крошка! На каком кладбище ты откопала свое хорошенькое тельце?» Но – увы, – несмотря на экстренные меры и безупречное поведение, терпят фиаско на всех фронтах.

Кроме того, выпускникам школ мешает запрет на магию в лопухоидном мире. Запрет сформулирован строго и предусматривает в качестве наказания едва ли не лишение колец. Правда, и в Магществе сидят волшебники довольно здравые и, понимая, что полностью отказаться от магии тем, кто привык к ней с малолетства, невозможно, смотрят на нарушения сквозь пальцы, особенно на незначительные.

Внук Ягге откашлялся, сплевывая комки грязного теста, невесть как попавшие ему в рот. М-да, в играющие комментаторы с таким голосом его бы точно не пригласили. Разве что комментировать пришлось бы для глухонемых.

Дыр спрыгнул с подоконника, выбрав место почище.

– Помойка! Ненавижу помойки! – сказал он, брезгливо глядя на носки ботинок.

Семь-Пень-Дыр еще в Тибидохсе отличался болезненной чистоплотностью. Ягун отлично помнил, как он протирал платком ручку двери и смахивал пыль со стула, прежде чем сесть. С ложками за обедом было еще забавнее. Первое время Дыр менял их по семь раз, долго высматривая на них грязь, а затем просто стал приходить со своей.

Во время матчей Ягун иногда ехидничал в серебряный рупор: «Эй вы, как вас там, неприятели! Дракона платком протерли? Тогда пусть открывает ротик! Дыр летит с мячиком на стерильной ложечке!»

– Привет, Дыр! Для темного мага ты оделся светловато… – сдавленно просипел Ягун, едва узнавая свой придушенный голос.

Уловив иронию, Семь-Пень-Дыр подозрительно уставился на него. Отношения с Ягуном у него всегда были прохладные. Не последнюю роль в этом сыграл острый язычок драконбольного комментатора.

– Не понял, чего ты там прохрипел. На случай, если это приветствие – «здравствуй!» – сказал Семь-Пень-Дыр.

За год он изменился – вырос, но вместе с тем как-то и высох. Движения у него сделались скупыми, а глазки быстрыми. Движения человека, который занимается, возможно, чем-то запрещенным.

Ягун спохватился, что думает о Дыре нехорошо. Об однокашниках не положено думать плохо. Это большой грех, грех главным образом перед своими же воспоминаниями. Потеплев сердцем, он захотел обнять Дыра, однако тот поспешно отстранился.

– Есть такое полезное изобретение человечества – душ называется, – сказал он.

Ягун остановился. Он посмотрел на свои руки, драконбольный комбинезон и удрученно кивнул. Так и есть. Он выглядел как ходячая иллюстрация к пословице: «Свинья везде грязь найдет». Но все же было досадно. Окрыляющий его дух братства и дружественности, знакомый многим студентам, мгновенно улетучился, столкнувшись с жестяным равнодушием Семь-Пень-Дыра.

«И чего я к нему лезу? Какой смысл, встретив человека через год, делать вид, что ты на седьмом небе от счастья, если прежде вы едва здоровались?» – подумал Ягун с обидой человека, охлажденного в искреннем душевном порыве.

– Ну и пень же ты, Дыр! Просто пень! – буркнул играющий комментатор.

Семь-Пень-Дыр скользнул цепким взглядом по паркету. Его рука с перстнем взметнулась, на всякий случай взяв на прицел дверной проем.

– Сколько было наляпов? Два? – спросил он, приведенный в заблуждение числом оплывших пятен на полу. Произошло это потому, что два наляпа растеклись почти в одном месте.

– Три, – сказал Ягун.

– Но тогда почему?..

– Потому что два плюс один – три… Двух ухлопал я и одного ты… – повторил Ягун.

Все же Семь-Пень-Дыр не успокоился, пока, присев на корточки, лично не убедился, что уничтоженных наляпов действительно было трое.

– Похоже, весь трумтель здесь… Тогда ладно… Время сменить квартиру еще есть, – пробормотал Дыр, расслабляясь.

– Трумтель?

– Ты что, ребенок? Наляпов всегда посылают по три. Больше не получается: магия имеет свои ограничения. Три наляпа – трумтель. Правда, могли послать несколько трумтелей, но надеюсь, что он был один, – процедил Дыр.

– Кстати, если бы не я, трумтель застиг бы тебя врасплох. Кому ты так сильно досадил? – спросил Ягун.

Ноздри Семь-Пень-Дыра хищно раздулись, а прищуренные глаза испытующе взглянули на Ягуна. Посмотрел – точно ледяной водой плеснул. Играющий комментатор понял, что для Дыра не было открытием, что у него есть враги.

– Неважно, – процедил он. – Так… мелкие проблемы… Иди в душ! Потом поболтаем!..

Отмываясь в душе от липкой жижи, Ягун размышлял, что старый приятель, похоже, не был рад его видеть.

«Не знаю, чем он тут занимается, но явно не фиалки из листиков разводит», – думал Ягун.

Отсюда же, из душа, он попытался осторожно подзеркалить Семь-Пень-Дыра, но встретил точно стену. Ровную, без единой щели. Прекрасный, техничный блок. Пробить такой сложнее, чем вскрыть рыцарский панцирь консервным ножом.

– Сразу видно, что человек рад видеть старого друга. Вся душа, блин, нараспашку, – проворчал Ягун.

Отмыв комбинезон, он повесил его сохнуть. Существовало, разумеется, чистящее заклинание, но с ним легко было переборщить и вместо отличного комбинезона получить дрянцо, похожее на шкурку ящерицы. Убедившись, что комбинезон висит надежно и не свалится, Ягун сотворил купальный халат, довольно недолговечный, который должен был исчезнуть через два часа, и, запахнувшись в него, вышел из ванной.

Семь-Пень-Дыр выбрал самый оптимальный способ уборки. В духе: «Не хочешь видеть помойку – закрой глаза!» Он плотно захлопнул дверь комнаты и перешел на кухню, где, уютно устроившись на высоком табурете, пил сок из стакана. Перед ним на столе лежало приглашение в Тибидохс с циклопом на обложке. Дразня Пельменника, Семь-Пень-Дыр щекотал его шею соломинкой для коктейля. Он явно пользовался тем, что, существуя в двухмерном пространстве, циклоп был ограничен тесной открыткой. Край соломинки, однако, был уже обуглен.

Ягун рассеянно воззрился на кучку вещей на столе перед Дыром, в которых тот без особых церемоний копался.

– Это вообще-то мое! – сказал он Дыру.

– Я в курсе. Я их собрал. Мог бы, кстати, сказать «спасибо», – хладнокровно откликнулся Семь Пней.

– Если «спасибо» не булькает, то вам, скорее всего, подсунули «пожалуйста», – буркнул Ягун.

– Чего? – не понял Дыр.

– Ничего. Собрать чужие вещи одно, а рыться в них совсем другое!

Играющий комментатор придвинул стопку к себе, размышляя, что с ней делать. Комбинезон еще не высох. Прятать же вещи в карман халата не имело смысла. Если он забудет их вытащить, они сгинут вместе с халатом, когда пробьет его час.

Сверху стопки лежала фотография Лотковой. Повернувшись к Ягуну спиной, Катька причесывалась. Никакие истории с наляпами не поколебали ее спокойствия. Даже в падающем самолете она нашла бы время, чтобы подкрасить губы.

– Последняя ее фотка? Она у тебя хорошенькая, – сказал Семь-Пень-Дыр с видом заинтересованного гробокопателя.

– У меня. Ты это очень верно подметил: у меня, – ревниво подчеркнул Ягун.

Лоткова на снимке хмыкнула. Ягун готов был поклясться, что фотография их прекрасно слышит. Недаром Катька всегда оказывалась в курсе всех его проделок.

– Дыр, ты читал приглашение? – спросил Ягун.

Семь Пней кивнул.

– У всех один текст. Нет чтобы написать мне что-нибудь особенное, душевное. Милый Дыр, мол, ждем только тебя, скучаем только по тебе…

Ягун едва не брякнул, что если найдется такой выпускник или выпускница, который станет скучать исключительно по Дыру, то его неплохо будет проверить заклинанием нормальности.

– Ты и чужие приглашения читал? – спросил он хмуро.

– Ну конечно… Должен же я был как-то найти среди них свое? – заверил его Пень.

Он как всегда был убедителен и скользок.

– Так ты прилетишь в Тибидохс?

Дыр снова кивнул.

– Обязательно. Можешь не сомневаться: я там буду, – подтвердил Семь-Пень-Дыр со странным смешком.

Ягуну этот смешок совсем не понравился.

– Кстати, тебе крупно повезло! – вдруг произнес Дыр.

– Это я уже понял, – подтвердил Ягун, трогая скулу.

Ободранная в схватке с наляпами щека саднила. Голос до сих пор был, как у железного болванчика, которого на завтрак кормят наждачной бумагой.

– Считай, что ты разнес не одно приглашение, а сразу три… Попугаева с Пупсиковой работают здесь неподалеку. Трудовые будни – трам-парам-пам-пам! – пояснил Семь-Пень-Дыр.

– Разве они не в Москве?

– Были. Однако в Москве сейчас не слишком спокойно. Город фактически закрыт для магов, – со знанием дела сказал Семь-Пень-Дыр.

– С какой это радости? Всегда был открыт!

– Предписание Магщества и Лысой Горы. Магам запрещают селиться в Москве. Только короткие поездки. Там, видишь ли, объявился наследник мрака Мефодий Буслаев и начались бурные дела… – пояснил Дыр.