ГЛАВА 17

Повернувшись спиной к мачте, Блик расправился с шестью крысами одним ударом. Его булава мелькала в воздухе так, что за ней было не уследить, она ломала мечи, словно тростинки. Крысиная команда сражалась с остервенением, но кто мог сравниться в силе и ловкости с барсуком?! Ни один пират не вышел из этой битвы живым. Блик, выронив булаву из лап, после боя свалился без сил прямо у мачты. К тому времени Фолриг, Радл и Скарлет отвели землероек за скалу, чтобы те могли поесть и отдохнуть. Небо на горизонте начало пламенеть в лучах заходящего солнца, и Скарлет поднялся в воздух на разведку.

Блика разбудил одинокий крик чайки. Перегнувшись через борт, барсук зачерпнул холодной воды и принялся смывать с себя и булавы следы кровавой битвы. Глаза его уже обрели свой естественный темно-коричневый цвет и вновь стали добрыми и мягкими.

Неподалеку приземлился Скарлет. Он видел, как Блик своей булавой продырявил борт, а после, поднатужившись, убрал с пути корабля огромные глыбы. Лишенная преград галера плавно устремилась в последнее плавание.

На берегу горел костер, у которого, прислонившись спинами к скалам, сидели землеройки, а перед ними в котле бурлил суп из креветок, трав и лука. Они по-братски поделили хлеб с сыром и разлили по кружкам пиво, а малышам — черносмородиновый напиток.

Блик, изможденный непосильным трудом, сидел в стороне и не разделял общего веселья. Лог-а-Лог принес ему еду и произнес:

— Лорд Барсук, пусть нам не хватает слов, чтобы отблагодарить тебя, но мы готовы отдать тебе наши сердца. Имя твое будет на веки вечные свято для каждого из Гуосима.

— Гуосима? — с любопытством переспросил Блик.

— Это сокращенное название Партизанского отряда землероек Страны Цветущих Мхов, — пояснил Лог-а-Лог. — Мы воины и глубоко тебя чтим.

Блик благодарственно кивнул в ответ, но сам-то он осознавал неукротимость своего бойцовского нрава и получалось, что благодарили его за самую темную сторону его естества.

Этой осенней ночью лагерь Гуосима спал на берегу, как никогда, спокойно. Если рядом такой зверь, как Блик, ничего не страшно. Поутру Лог-а-Лог встал на скалу, обрамлявшую берег реки, и, сложив лапы у рта, издал долгий завывающий звук, который покатился вверх по реке:

— Логалогалогалогалоооооог!

Ответ едва можно было разобрать, но Лог-а-Лог Блику пояснил:

— Наши старики плывут сюда на лодках-долбленках. Так мы обычно передвигаемся по воде.

В скором времени показались и лодки. Это были длинные плоскодонки, выдолбленные из сосновых стволов, которыми землеройки искусно управляли с помощью шестов.

Лог-а-Лог взял Блика за лапу:

— Тебе, приятель, у нас понравится, мы закатим тебе такой пир, что у тебя мех закучерявится от удовольствия.

Большой барсук от души пожал Лог-а-Логу лапу:

— Нет, друг, мне пора идти своей дорогой. Фолриг и Радл поддакнули:

— Ну да, приятель, у нас впереди длинный путь. Блик подхватил выдр и аккуратно швырнул их в ближайшую лодку.

— А вы, два страшилы, отправитесь с Лог-а-Ло-гом, — сказал он им. — Я должен идти один. Саламандастрон где-то совсем рядом.

Выдры возражать не решились, но шуточек в адрес барсука было отпущено немало.

Наконец Скарлет и Блик остались на берегу одни и глядели, как лодки исчезали в тенистой речной дали.

Собираясь в путь, Блик обратился к Скарлету:

— Прошлой ночью мне приснилось, что до самой зимы следует двигаться на юг. А ты, сокол мой, остаешься со мной или тебе пора улетать?

Скарлет кружил над головой друга:

— Два с половиной десятка дней, пока ты не доберешься до заветной горы, я буду с тобой рядом, владыка Саламандастрона, а после полечу по своим делам.

Осень выдалась на редкость теплой, как и лето. Блик держал курс на юг вдоль берега моря. Скарлета обычно не было видно, но барсук знал, что друг его не покинул. Все чаще во сне Блику являлись мать, отец и праотцы. Они делились с ним своей мудростью, будто готовили его к роли, которую ему предстояло сыграть в будущей жизни.

Последний день осени был ясным и жарким, как в самый разгар лета. Тихая, как мельничный пруд, морская гладь отражала безоблачное синее небо. Над раскаленным песчаным берегом кружили крикливые чайки, лениво паря в теплых слоях воздуха.

Блик невольно остановился, затаив дыхание от величия выросшей перед ним гигантской горы.

В тени у самого входа в горную пещеру стояли заяц с зайчихой и наблюдали за тем, как вдоль берега к ним движется утомленный долгой дорогой барсук.

Когда зайцы вышли на свет, Блик заметил, что оба они почтенного возраста.

— Как называется это место? — поинтересовался Блик.

— Саламандастрон, обитель огненного ящера, — ответил старик заяц.

Барсук глубоко вздохнул. Прислонившись к скале, он бросил булаву на песок.

— У меня такое чувство, что я здесь уже был, — как-то по-особенному произнес он.

Зайчиха вынесла из пещеры еду.

— Передохни. Вот поешь и попей. Меня зовут Ветерок, а это мой брат Звездочка. А тебя как величать?

Барсук улыбнулся и, коснувшись светлых, отливающих желтизной полос на своей голове, представился:

— Меня прозвали Блик Булава. Я сын Беллы и Полоски Коры, странник.

Звездочка понимающе кивнул:

— Твое путешествие подошло к концу, Блик. Ты внук Вепря Бойца и правнук почтенного Лорда Броктри. На стенах нашей горы написано, что однажды ты сюда придешь.

Блик распрямился и в недоумении уставился на зайцев:

— Говорите, написано? Но кем?

Ветерок пожала плечами:

— Тем, кто предвещал, что на смену нам придет другое поколение.

Зайцы, стоя у входа в пещеру, низко поклонились барсуку:

— Добро пожаловать в нашу гору, Блик Булава, владыка Саламандастрона.

И солнце было свидетелем тому, как на песчаном берегу барсук и зайцы вместе вступили в гору-крепость.

С кратера этого застывшего вулкана наблюдал за ними сокол Скарлет. Невыразимой гордостью полнилась его душа за барсука, который некогда, уже довольно много лет назад, в зимнем лесу вернул его к жизни. Не оглядываясь, он взмыл в синее небо и полетел на северо-восток в поисках Сварта Шестикогтя.

Никто не мог припомнить столь долгой и суровой зимы. Воющие северо-восточные ветры намели огромные сугробы; древние могучие деревья, схваченные льдом в самых уязвимых местах ствола, расщепились пополам от верхушки до самого корня. За одну ночь реку, текущую с запада, сковал лед.

Узником белой морозной стихии стало и огромное войско Сварта. Оно зимовало в грубых, наскоро сколоченных хижинах. Пища и терпение были на исходе; легче было растопить окутавший землю снег, нежели истребить бродившие в войске бунтарские настроения и мысли о дезертирстве. Голубика, дочь Криволапа и жена Сварта, родила маленького хорька и вскоре умерла, словно нежный весенний цветок при неожиданном наступлении мороза; впрочем, она всегда была хрупким созданием. Зато малыш, в отличие от нее, оказался крепышом и унаследовал от отца шесть крошечных коготков на левой лапе. Голубику скромно похоронили в расщелине промерзшей, как камень, земли, а детеныша отдали на попечение старухи крысы. Однако Сварту, казалось, до всего этого не было никакого дела.

Вечно злой предводитель то и дело звал Темнуху прикладывать горячие припарки и примочки к его нестерпимо нывшей в холодную погоду изувеченной лапе. Прочие звери, слыша его страдальческие вопли, тряслись от страха. Любой здравомыслящий солдат избавился бы от подобного предводителя, так как ждать от него можно было чего угодно. Когда же боль утихала, Сварт долго просиживал без сна под сложенным из еловых веток навесом, не отводя глаз от костра и посылая проклятия Блику Булаве. В ту холодную пору выжить Сварту помогала только мысль о мщении, она заменяла ему еду, питье и сон. Так в голоде и холоде войско Сварта коротало долгую зиму, с нетерпением ожидая весны.

Скарлет же вернулся к семействам Лингла и Дуббо. О лучшей участи он и не мечтал, и душа его была спокойна: Блик нашел заветную гору и был в безопасности, к тому же в это суровое время года никакое войско не отважилось бы сдвинуться с места. Сокол был занят с утра до вечера: помогал готовить сыр, играл с малышами, варил с дядюшкой Блуном эль, помогал Тори и Миле стряпать восхитительные обеды и, конечно, ел, ел и ел. Он даже выучил несколько песен и танцев тетушки Уммы.

Однажды старик Вязник принес в пещеру два ведра снега и поставил их на огонь. Пока снег в ведрах таял, старик подозвал малышей и протянул им два крошечных цветка:

— Глядите, лучшего признака наступающей весны, чем эти два подснежника, не бывает. Эти два очаровательных бутончика расцвели вроде вас, малышки.