- Кто это? - шёпотом спросила тогда маленькая Льдинка, но спокойно, шёпотом тогда сказал маленький Волк: «Наверное, это Кто-то… кто-то, который тоже есть с нами…»

«И совсем я не кто-то» подумал Кто-то и перестал раскачиваться на дверях, слез и пошёл маленькими шажками по стенам и потолку в их большую комнату. А когда вошёл в вечерний свет лесных цветиков, то стал совсем маленьким, серым и лохматым. Стоял на потолке, как будто так и надо и смотрел серый маленький лохматый, чёрными глазками на Волка и маленькую Льдинку.

«Кто-то» - придумали тоже!», ворчал в серую варежку обиженно, «Хозяин я тут может быть, а не кто-то какой-то совсем!»

А Волк и маленькая Льдинка улыбнулись тогда и сказали «Здравствуйте». А Льдинка ещё спросила «А Вы кто?»

«Кто, кто - дед пехто», ворчал маленький серый взъерошенный, «Домичный я, вот кто. И живу я здесь, начиная с сегодня. И вот и всё».

А Льдинка тогда улыбалась и сказала, что тогда лучше жить на полу, а не на потолке. И маленький взъерошенный поупрямился немного, а потом шажками маленькими спустился на пушистый мягкий пол и согласился.

Он стоял, маленький и смешной, на коротеньких ножках, круглый почти в своей лохматости и глазки чёрные только сверкали.

- Как тебя зовут? - спросила маленькая Льдинка.

- Как зовут, как зовут. Никак не зовут! - ерошился забавный серьёзный.

- Так не бывает, - сказал тогда маленький Волк. - Всех зовут как-нибудь, потому что так интересно.

А Льдинка тогда спросила «Может быть тебя зовут Кушка? Мне подумалось почему-то».

- Подумалось, подумалось. Покушать кстати совсем не помешало бы. Вот! - заявил тогда маленький серый, взъерошенный и добавил, подумав. - Да, чуть не забыл вам сказать, меня зовут Кушка, прошу не забывать и я хозяин и страшный я ещё. Вот!

- Страшный, страшный, - засмеялась маленькая Льдинка. - А у нас молочко есть тёплое.

И Волк и маленькая Льдинка тогда давали тёплое молочко Кушке, а он кушал и шевелил серыми лохматыми ушами. Потом Кушка сел на пол довольный совсем и сказал:

- Ну ладно, так и быть, расскажу вам про своё житьё-бытьё. Я вообще в лесу жил кое-где, да очень уж мне ваш домик понравился, поэтому, сами понимаете я теперь хозяин. Вот! А так я страшный ещё и меня в лесу все боятся.

- Да? - сказала маленькая Льдинка.

- Да, очень просто страшный. А вообще заболтался я с вами. Завтра прийду, - сказал маленький взъерошенный Кушка.

И Льдинка и маленький Волк сказали «До свиданья, до завтра». А Кушка сказал «До свиданья» и пошёл по стенам и потолку в коридорчик.

- Здесь жить буду, - сказал потом из коридорчика, с потолка, и долго возился, устраиваясь поудобней спать.

А Волк и маленькая Льдинка улыбнулись ему вслед и уже открывалась, уже ждала их за дверью вечернего света комната волшебных снов…

И пошла зима, с ярким солнышком на снегу дня и с долгими сиреневыми вечерами. С солнышком Волк и маленькая Льдинка ходили в зимний лес и в гости к пушистому хвостику, коровёнку и его маме-корове или жили в своём большом розовом домике, смотрели на солнышко и белый в снегу лес в большое светлое окошко, ходили к смешным игрушкам и купались в маленьком хрустальном озере. В зимнем лесу всегда было интересно и в домике было интересно, а Пушистый Хвостик и коровёнок, и смешные игрушки всегда особенно ждали Волка и маленькую Льдинку. Днями зимы было хорошо…

…А по вечерам, когда совсем уже уходило отдыхать за горизонт солнышко, шажками маленькими появлялся серый, взъерошенный Кушка, который обязательно говорил, что он хозяин страшный, а сам не страшный был, а смешной и хороший. Он каждый вечер мог рассказывать про своё житьё-бытьё и рассказывал всё больше и интересней. Тогда Льдинка и маленький Волк садились на мягкий пушистый пол и слушали тихо, а Кушка взял привычку забираться немного вверх, на стену, и оттуда рассказывал. Он ходил немного взад-вперёд по стенке и оживлённо сверкал чёрными глазками:

«…По моей памяти годов тьма до того ещё, помнится пугал я бывало тигра…»

- А что такое тигра? - спрашивала маленькая Льдинка.

«Тигра это такая зверь, которая летать не умеет, а меня всё равно боится, - отвечал тогда Кушка и строго предупреждал: - и прошу меня не перебивать, не то я страшен в гневе. Так вот значит, пугал я в то время как-то раз тигра. А он полосатый такой и всё время делает вид, что ему не страшно и что меня не боится, тигра такая. Ну тут я ему показал, я показал страхоту, такую страхоту, что жуть прямо. И что вы думаете? Вот с того времени и тигра тоже меня боится, как положено…»

Про такие страшки Кушка мог рассказывать долго, но потом уставал, пил ещё тёплое молочко и шёл спать в тёмный коридорчик, где-то под потолком.

И совсем уже поздним вечером тихо и плавно открывалась дверь в комнату волшебных снов… И когда приходил к порогу комнаты Тот кто живёт ночью, тогда Льдинка и маленький Волк и Тот кто живёт ночью потом, уходили в далёкие волшебные сны…

нервно немножко тихо хорошо никто не вспомнит не бойся никогда дотронуться до капелек дотронуться до стёклышек согреться о кусочек маленького сердца о маленькие кусочки детских сердечек не было не будет и нет никогда не страшно нет кашля животик не заболит больше сейчас согрею только тебя немножко окошко светлое помогает быть тут не уходи только больше и я не уйду тропинкой в лес тропинка мягкая вся там хорошо живёт вместе окажемся от дождика не уйти глазки не спрятать тайну не поведать не закапать листик слезинкой не уберечь крошек от холода не отвоевать ни завоевать ни хлебушка в клювик положить потрогать ещё раз и никогда уже не суметь ни вернуться ни забыть последнюю капельку счастья что досталось что осталось маленькой непотревоженной завернуть бережно бережно в тряпочку паучку на сохранение пусть живёт тоже ведь больно

земля, уставшая покорёженная земля покрылась всё успокаивающим слоем пепла, свернулась очень большим, очень измученным клубком и не стала жить, только очень глубоко в земле под непреодолимым в своей тяжести грунтом осталась одна… маленькая… норка…

в норке жил ёжик, ёжик жёг свечку и думал что-то маленькое ежиное своё

я – ёжик – думал ёжик – а прогулки по длинным подземным коридорам никогда не выводят из мира тихих всё знающих снов и если где-то темно то где-то обязательно полумрак подземелья приводит к необъятному в полусумерках вдоху полёта

ёжик думал и жёг свечку и забывая о том что он есть ложился маленьким колючим клубочком спать…

он не успевал по всем пунктам, не успевал зажигать звёзды и не успевал дарить улыбки, не успевал раздавать хлеб и не успевал собирать камни, закончилось время преисподней малой и пришло время преисподней большой, мир рухнул, разом твердыней обратившись в пыль, прах сравнял всё, и тогда понял он, что он успел…

…ничего не вышло… ископаемые боги восстали и рвут в клочья обесточенные души… глаза исполняются смертоносной логикой и дети смеются страшным кашлем смеха… их травы змейкой да прямёхонько в огнь… огонёк-то уж точно не пощадит… а у нас за пазухой свет в маленьком упрятанном окошке… нам теперь не терять… досыта вложено хлебушка в изголодавшиеся горлышки… до радости когда-то был мил мир… и никогда уже не страшны оголённые ручонки маленького убийцы.

грязен и суетен издёрга крыл не видно ничего ничего ничего тяжелы веки неподъёмно тяжелы засовестившегося перед солнцем от улыбки лишь кровь на изгибах рвущегося в изломах рта умолись умолись умолись вдребезги

скоро взойдёт солнце

по заснеженной тропинке по взъерошенной по спинке серый котик мудрый уголками губ зимний свирепый лес ветхий разбитый сруб сиреневый добрый свет волшебницы мамы-луны оживи нас неприкаянных под ледяным настом избушка снова уютна и светла и накрыто на стол, серка котик в чёрного глаз огня кота и мёртвых детей красота

Зима нынче непреодолимая выдалась то ли в жилах снег по рукам оголённым озноб обмороженными красными руками разгребал непроходимую толщу снега перед лицом перед глазами почти закрытыми стремящимися продраться лохмотья былого величия доспехов не помогали уже не грели врастали лишь жалящими лоскутами в израненную истёртую о ледяные порезы наста кожу очнуться бы от всё издирающего сна посидеть бы задумавшись на пенёчке в весне леса да никак ослабление отчаянных усилий уводило в мягкое податливое оборачивающееся кошмаром и пальцы отмороженные напрочь уже пальцы царапались в неравную с ласковой изрезающей ледяной кромкой лоб охладевшей головы заморозил за своей надёжностью мысли и тщетно почти но прокладывал путь уставшим от холода но не обмороженным глазам до края было мгновение