— Украсть уголь? — выпалил Страйкер.

— Нет, дурак! При чем тут уголь? В эту ночь я смогу преобразовать уже рожденное существо. На этот раз я сделаю его лучше… гораздо лучше, чем он был раньше.

Тусклые глаза Ниры еле заметно заблестели, как будто в них снова вспыхнула маленькая, давно погасшая искра.

Отулисса смотрела сквозь зарешеченное отверстие дупла. Может быть, ей это снится? Тюрьма на Великом Древе! И она, Отулисса — первая заключенная!

Она посмотрела через прутья на зимнее небо. Лиловые сумерки уже спустились на остров, и Отулисса с трудом разглядела вдалеке четыре точки — одну большую и три поменьше. Это же Пелли и три ее Бэшки — Баша, Блайз и Белл! Как она могла забыть, ведь у малышек сегодня церемония Первого полета! Странно только, почему Пелли подняла дочек в небо до наступления темноты, в лиловые сумерки? Конечно, на острове можно не бояться нападения ворон, ведь эти трусливые и слабые птицы редко осмеливаются перелетать через море Хуулмере. Подобно древним хагсмарам, вороны боятся соленой воды и избегают мочить перья. Внезапно Отулиссу осенило. Ну конечно, как она могла забыть! Согласно новому правилу, церемонии Первого, полета отныне проводились в Храмовом дупле, где совята должны были летать вокруг алтаря с углем и пеплом. «Они совершенно обезумели! Первый полет должен проходить в звездном небе, а не в тесном дупле над идиотским алтарем с потухшей золой!» — вздохнула Отулисса. Теперь она всерьез тревожилась за Пелли и ее деток. «Надеюсь, она понимает, что делает? Как бы у нее не было неприятностей от новых властей!»

Совсем недавно Элван и Гемма провозгласили, что отныне определенные слова и действия будут считаться «святохульством», то есть тяжелейшим оскорблением священной природы угля. По мнению Отулиссы, это их поведение было самым настоящим святохульством! Великий Глаукс, да они устроили на Великом Древе тюрьму — разве это не святохульство по отношению ко всему, во что верили совы на протяжении долгих веков? Что может быть более тяжким оскорблением самой природы Великого Древа, чем превращение его дупла в узилище? Это было возмутительно, немыслимо, преступно! Но невероятнее всего было то, что все это случилось из-за дурацкой коронационной чашки, которую Отулисса спрятала в своем дупле по просьбе мадам Плонк! Крепко зажмурившись, узница вспомнила кошмарные обстоятельства своего ареста.

Сначала к ней заявилась Гемма. Вид у нее был самый внушительный, а когда она заговорила, то ее редкие надбровные кисточки затряслись в такт словам, словно хотели дополнительно подчеркнуть их смысл.

— У нас есть сведения, что вы незаконно храните у себя предмет, реквизированный для проведения великой вигилии пепла.

Отулисса слыхом не слыхивала ни о каких идиотских вигилиях, но вслух говорить этого не стала, а лишь вежливо спросила:

— Что за предмет?

— Коронационную чашку, некогда принадлежавшую мадам Плонк.

Выругав про себя мадам Плонк с ее дурацким барахлом, Отулисса решила, что отрицать очевидное было бы глупо и недостойно. По крайней мере, хотя бы во лжи им не удастся ее обвинить!

— Да, так оно и есть. Вот ваша чашка, — сказала она, вытаскивая из сундука чашку. — Забирайте на здоровье, — прибавила Отулисса, пихнув «предмет» в сторону слегка опешившей Геммы. — Мне она не нужна.

— Но зачем тогда вы ее прятали?

— Потому что мадам Плонк меня попросила. Я и понятия не имела, зачем ей это понадобилось. — Это была уже ложь, правда, не слишком большая. — Чашка мне не нужна, так что я с удовольствием отдаю ее вам.

Вид у Геммы сделался такой глупый, что Отулисса едва не прыснула со смеху. Было очевидно, что пестрая совка искренне огорчена тем, что все закончилось так просто, и лихорадочно искала, к чему бы еще придраться.

— Но вы же прятали чажу в сундуке, — строго напомнила она.

— Вы сами видите, что у меня в дупле очень мало места, — с готовностью пояснила Отулисса, обведя крылом свое тесное жилище. — Чашка хрупкая, вот я и спрятала ее в сундук подальше от беды.

При этих словах тусклые глаза Геммы полыхнули радостным огнем.

— Ага! — пронзительно завизжала она, взлетая в воздух. — Значит, вы считаете меня и весь орден Стражи стражей бедой? Вы называете бедой защитников и служителей святыни?

— Я ничего такого не говорила! — теряя терпение, воскликнула Отулисса.

— Не отпирайтесь, говорили! Только что сказали, Я сама слышала. Согласно статье первой, раздела «Б» особого закона «О защите Угля», я арестовываю вас по обвинению в святохульстве и злоумышлении против святыни.

В тот же миг в дупло ворвались трое других членов ордена, которые, очевидно, все это время дожидались на ветке снаружи. Вот так Отулисса очутилась узницей тюремного дупла, невесть как возникшего на Великом Древе.

Пробежав когтями по прутьям, Отулисса с горечью подумала, что их, должно быть, выковал сам Бубо. «Интересно, знал ли он, что делает?» — мрачно подумала она. Словно в ответ на ее мысли, за окном мелькнули рыжевато-бурые перья, и показалось расстроенное лицо кузнеца.

— Отулисса! — хрипло позвал он. В голосе Бубо слышалось неподдельное отчаяние. — Клянусь тебе, я думал, что кую прутья для очередной клетки, в которую стражи хотят спрятать уголь. Кабы я знал, так ни за что не стал бы этого делать, честное слово! — Виргинский филин выглядел совершенно убитым, в его всегда спокойных желтых глазах появился затравленный огонек.

— Успокойся, Бубо, я прекрасно знаю, что ты ничего не знал. Не нужно извиняться.

Лучи заходящего солнца вспыхнули на прутьях, окрасив их золотом. Бубо сморщился и отвел глаза.

— Ужасное время, верно? — буркнул он, устало качая головой. — Вот уж не думал, что доживу до такого… А все Золотое Древо, будь оно неладно.

— Лично я с недавних пор стала ненавидеть золото, — тихо призналась Отулисса.

— Мне кажется, нашу Плонки тоже тошнит от всего этого — доверительно сообщил Бубо.

— Что-то не верится, — огрызнулась Отулисса.

— Знаешь… Напрасно ты так плохо о ней думаешь. Она ужасно расстроена всем, что произошло.

— Ну да, конечно! Но за решеткой-то оказалась я, а не она.

— А Плонки сидит под древесным арестом, как они выражаются.

— Древесный арест?! — ахнула Отулисса. — Глаукс, они в своем уме? Что это значит?

— Ей запрещено покидать дерево. Они бы с удовольствием и ее засадили в тюрьму, но кто тогда будет исполнять гимны на их новых церемониях?

Последние слова Бубо дрожью отозвались в желудке Отулиссы, и она перевела глаза на трех Бэшек, завершавших свою церемонию Первого полета. «Что теперь будет с настоящими церемониями, отмечавшими каждый этап совиной жизни, сопровождавшими каждую сову от рождения до смерти? Церемонии в честь угля — это же дичь какая-то!»

— И что нам теперь делать? — вздохнула Отулисса. — Знать бы, когда вернутся стая и Корин! Наш король придет в ярость, когда увидит всю эту свистопляску вокруг угля. Уж он-то сумеет навести порядок.

— Мне кажется, нужно послать ему весточку.

— Но как? Мы ведь даже не знаем, где они.

Их разговор был прерван песней. Неземной голос мадам Плонк, набирая силу, поплыл в лиловые сумерки заката. В этот вечер певица впервые исполняла новейший Угольный гимн, которым решено было заменить традиционную песню в честь прихода первой тьмы.

На слове «беды» раздался оглушительный треск, эхом прокатившийся по всему дереву. Затем воздух всколыхнулся от шелеста сотен крыльев — это перепуганные совы Великого Древа вылетали из своих гнезд наружу. Дрожь пробежала по золотой листве, и сразу несколько листьев, медленно кружа, упали на землю.

А потом по дереву пробежал шепот. Завидев пролетавшую мимо толстую короткоухую сову, Отулисса бросилась к зарешеченному окошку и закричала:

— Матрона! Что случилось, Матрона?

Матрона, не оборачиваясь, крикнула на лету:

— С мадам Плонк беда! У нее сломался голос.

— Выслушай меня, Бубо, — заговорила мадам Плонк низким, надтреснутым голосом. Каждое ее слово, словно грубый черепок, со скрежетом терлось о предыдущее. — Я втянула ее в это. Мне ее и вытаскивать.

— Будь благоразумна, Плонки! Куда ты полетишь? Вспомни, когда ты последний раз вылетала с острова? Ты не умеешь читать следы, не разбираешься в погоде. Я полечу.

— Они ни за что тебя не отпустят, Бубо. Ты им нужен, чтобы работать в кузнице. Кроме того, они тебя подозревают. Они знают, как ты дружен с Сореном и его стаей. — Мадам Плонк твердо посмотрела на своего старого друга. — Знаешь, Бубо, ведь когда я решила спрятать чашку, я знала, что они меня не тронут, потому ты и твоя кузница. Древесный арест! Ах, это же смеху подобно! Я задумала улететь еще до того, как у меня сломался голос. Мне больно говорить, поэтому не заставляй меня долго объяснять. Просто выслушай. Да, я всего лишь старая тщеславная сова. Но знаешь ли ты, Бубо, что первая певица Великого Древа была обычной пестроперой? Она была полярной совой, как и я, и приходилась мне прапрапрапрабабушкой. Ее звали Снежная Роза. Что говорить, она была намного лучше меня. Снежная Роза была не только певицей, но и героиней, она сражалась наравне со всеми. Она спасла жизнь Сив, матери Хуула, а затем присоединилась к войскам молодого короля и принимала участие в битве в Дали, где Хуул добыл уголь. — Мадам Плонк помолчала, переводя дух. — Ах, Бубо, я ведь узнала об этом совсем недавно, в тот самый день, когда принесла Отулиссе свою коронационную чашку. Я тогда решила в последний раз выпить чаю из своей любимой чашечки, а Отулисса пересказала мне несколько старинных легенд, где говорилось о моей далекой предшественнице. С тех пор я днями и ночами думаю о Снежной Розе, певице и воительнице. Воинственная певица! Разве это не прекрасно? И между прочим, это чистая правда, потому что Отулисса прочла про Снежную Розу не где-нибудь, а в старинных книгах самого Эзилриба. Если Снежная Роза была такой, Значит, и я не такая уж бесполезная птица! Я тоже буду воинственной певицей. Не отговаривай меня, Бубо, я знаю, что смогу.