Он шёл от Грехем-Тауна до Кимберлея, и от Кимберлея до Графства Хамы, и от Графства Хамы он шёл на восток и на север, всё время съедая дыни, пока не дошёл он до берегов великой, серо-зелёной, склизкой Реки Лимпопо, окружённой жар-деревьям точно так, как рассказала Птичка Колоколо.
Вам, О Мои Дорогие, следует знать и понимать, что до той самой недели, до того самого дня и часа, до той самой минуты и секунды этот неуёмный Слон-Ребёнок никогда не видел Крокодила и не имел о нём ни малейшего представления. Всё дело было в его неуёмном любопытстве.
Первым, кого он увидел, был Двухцветный-Скалистый-Змей-Питон, обвившийся, как и положено ему, вокруг скалы.
– Звините меня, – наивежливейшим образом сказал Слон-Ребёнок, – но не видали ли Вы в этих невнятных местах Крокодила?
– Видал ли я Крокодила? – ужасающе надменным образом ответил Двухцветный-Скалистый-Змей-Питон. – Однако. Больше ничего не хочешь знать?
– Звините, – сказал Слон-Ребёнок, – будьте так добры, скажите мне, что он ест на обед?
И тогда Двухцветный-Скалистый-Змей-Питон немедленно развернулся и надавал Слонёнку по заду своим чешуйчатым хвостом.
– Это очень странно, – сказал Слон-Ребёнок, – потому что мой отец, и моя мать, и мой дядя, и моя тетя, не говоря о моей тётушке Бегемотихе и о моём дядюшке Павиане, – все понадавали мне по заду за моё неуёмное любопытство; видимо, это в порядке вещей.
Тогда он наивежливейшим образом попрощался с Двухцветным-Скалистым-Змеем-Питоном, но прежде помог ему вновь обвиться вокруг скалы и пошёл дальше, чуть вспотевший, но вовсе неудивлённый, поедая дыни и роняя корки там и сям, потому что не мог их поднять, пока не наступил на нечто такое, что показалось ему бревном, лежащим на самом берегу великой, серо-зелёной, склизкой Реки Лимпопо, окружённой жар-деревьями.
Но это, О Мои Дорогие, было не бревно, это был Крокодил, и Крокодил моргнул одним глазом – вот так!
– Звините, – наивежливейшим образом сказал Слон-Ребёнок, – но не видали ли Вы Крокодила в этих невнятных местах?
Тогда Крокодил моргнул вторым глазом и наполовину приподнял из ила свой хвост; и Слон-Ребёнок наивежливейшим образом сделал шаг назад, потому что не хотел, чтобы ему вновь надавали по заду.
– Подойди сюда, Мой Маленький, – сказал Крокодил. – Почему ты задаёшь такие вопросы?
– Звините, – наивежливейшим образом ответил Слон-Ребёнок, – мне по заду надавали мой отец и моя мать, не говоря о моей высоченной тёте Страусихе и долговязом дяде Жирафе, который лягается больно-пребольно, и о моей необъятной тётушке Бегемотихе и волосатом дядюшке Павиане, включая Двухцветного-Скалистого-Змея-Питона с Чешуйчатым хвостом, который вон там на берегу обвился вокруг скалы и бьёт больнее всех; и поэтому, если Вы не возражаете, я больше не хочу, чтобы мне давали по заду.
– Иди сюда, Мой Маленький, – молвил Крокодил, – ведь я и есть Крокодил, – и он пролил крокодиловы слёзы, чтобы доказать, что это правда.
Слон-Ребёнок заволновался, задышал часто-часто, опустился на колени у самого берега и сказал:
– Так Вы и есть тот самый, которого я ищу столько дней? Пожалуйста, скажите мне, что Вы едите на обед?
– Подойди сюда, Мой Маленький, – молвил Крокодил, – и я шепну тебе на ушко.
И тогда Слон-Ребёнок опустил голову близко-близко к зубастой, клыкастой пасти Крокодила, и Крокодил схватил его за куцый нос, который, до этой самой недели, до этого дня и часа, до этой самой минуты и секунды, был не больше сапожка, хотя и много полезнее.
– Пожалуй, – сказал Крокодил – и сказал он это, сжав челюсти, вот таким вот образом, – пожалуй, сегодня я начну со Слона-Ребёнка!
Услышав это, О Мои Дорогие, Слон-Ребёнок немало огорчился, и он сказал, говоря в нос, вот таким вот образом:
– Пусдиде! Бде больдо.
И тогда Двухцветный-Скалистый-Змей-Питон сполз со скалы и прошипел:
– Мой юный друг, если ты сейчас же и немедленно не станешь тянуть изо всех сил, то, как мне представляется, твой знакомый, тот самый, кто одет в тиснёный кожаный лапсердак (так он называл Крокодила), сдёрнет тебя с берега в эти прозрачные воды прежде, чем ты успеешь сказать «Здрасте».
Именно так разговаривают Двухцветные-Скалистые-Змеи-Питоны.
И тогда Слон-Ребёнок присел на свой битый зад и стал тянуть; он тянул, и тянул, и тянул, и нос его стал вытягиваться. И Крокодил барахтался в воде, взбивая пену своим могучим хвостом, и он тоже тянул, и тянул, и тянул.
И нос Слона-Ребёнка продолжал вытягиваться. Слон-Ребёнок упёрся всеми четырьмя ножками, и тянул, и тянул, и тянул, и нос его продолжал вытягиваться; Крокодил работал хвостом, словно веслом, и он тоже тянул, и тянул, и тянул, и нос Слона-Ребёнка всё больше и больше вытягивался – а уж больно было – жжжжжуть!
И тогда Слон-Ребёнок почувствовал, что его ноги начинают скользить, и он сказал в нос, который уже достиг пяти футов длины:
– Нед сил, я больше де могу!
И тогда Двухцветный-Скалистый-Змей-Питон сполз с берега и завязался двойным морским узлом вокруг задних ног Слона-Ребёнка и сказал:
– О торопливый и малоопытный путник, мы сейчас предадимся высокому напряжению, ибо, если этого не сделать, то мне представляется, этот самоходный броненосец (О Мои Дорогие, это он так называл Крокодила) навсегда лишит будущего твою карьеру.
Так разговаривают все Двухцветные-Скалистые-Змеи-Питоны.
И он стал тянуть, и тянул Слон-Ребёнок, и тянул Крокодил; но Слон-Ребёнок и Двухцветный-Скалистый-Змей-Питон тянули сильнее; и в конце-концов Крокодил отпустил нос Слона-Ребёнка да с таким громким хлопком, что слышно было по всей Реке Лимпопо.
И тогда Слон-Ребёнок сел с размаху, но только после того, как сказал «Спасибо» Двухцветному-Скалистому-Змею-Питону; а потом он стал ухаживать за своим бедным носом, обернув его в банановые листья и опустив его в прохладные воды серо-зелёного, склизкого Лимпопо.
– А зачем ты делаешь это? – спросил Двухцветный-Скалистый-Змей-Питон.
– Звините, – ответил Слон-Ребенок, – но мой нос сильно не в форме, и я жду, когда он сядет.
– Тогда придётся тебе долго ждать, – сказал Двухцветный-Скалистый-Змей-Питон, – есть же такие, которые не понимают собственного счастья!
Слон-Ребёнок просидел так целых три дня, всё ожидая, когда его нос сядет. Но нос не садился. Кроме того, из-за него он щурился. Ибо, О Мои Дорогие, вы увидите и убедитесь в том, что Крокодил превратил его нос-кокос в самый настоящий хобот – такой какой сегодня есть у всех Слонов.
К концу третьего дня прилетела муха и ужалила Слона-Ребёнка в плечо. И не успел он подумать, как взял и хоботом прихлопнул муху.
– Преимущество номер раз! – сказал Двухцветный-Скалистый-Змей-Питон. – Разве смог бы ты сделать это своим носом-кокосом? А теперь попробуй съесть что-нибудь.
И не успел Слон-Ребёнок подумать, как он вытянул хобот, сорвал пучок травы, отряхнул его от пыли о передние ноги и засунул в рот.
– Преимущество номер два-с, – сказал Двухцветный-Скалистый-Змей-Питон. – Разве смог бы ты сделать это своим носом-кокосом? А не кажется ли тебе, что очень стало припекать солнце?
– Кажется, – сказал Слон-Ребёнок, – и не успел он подумать, как сгрёб с берега великой, серо-зелёной, склизкой Реки Лимпопо целое ведро илистой жижи и опрокинул себе на голову, где она лёгла прохладной шапкой и потёкла ему за уши.
– Преимущество номер три-с! – сказал Двухцветный-Скалистый-Змей-Питон. – Разве ты смог бы сделать это своим носом-кокосом? А теперь скажи, не хочется ли тебе получить по заду?
– Звините, – ответил Слон-Ребёнок, – но мне этого совсем не хочется.
– А как насчёт того, чтобы надавать по заду кому-нибудь? – сказал Двухцветный-Скалистый-Змей-Питон.
– С превеликим удовольствием, – сказал Слон-Ребёнок.
– Имей в виду, – сказал Двухцветный-Скалистый-Змей-Питон, – что твой новый нос очень пригодится для этого дела.
– Спасибо, – ответил Слон-Ребёнок, – я запомню это. А теперь я, пожалуй, пойду домой к моим дорогим родственникам и попробую.
И Слон-Ребёнок зашагал домой по Африке, болтая и играя хоботом. Когда он хотел съесть фрукты, он срывал их с дерева, а не ждал, пока они упадут на землю, как бывало прежде. Когда он хотел травы, он срывал её с земли, а не опускался на колени, как бывало прежде. Когда его жалили мухи, он отламывал ветку с дерева и отгонял их; и когда очень припекало солнце, он сооружал себе новенькую, прохладно-илистую шапку. Когда он, прогуливаясь по Африке, чувствовал себя одиноким, он хоботом выдувал себе песни, да так громко, как три духовых оркестра вместе взятые. По пути он разыскал незнакомую необъятную Бегемотиху (которая не была его родственницей) и надавал ей по заду изо всех сил, чтобы убедиться, что Двухцветный-Скалистый-Змей-Питон сказал правду. Всё остальное время он собирал корки от дынь, которые разбросал, пока шёл к Лимпопо – он хоть и был Толстокожим Животным, но очень Аккуратным.