Выбежали из лесу рыси. Нянька им кричит:

— Рыси вы, рыси, побегучие рыси! Не бегите мимо. Слышите, младенец плачет, есть хочет.

Отвечают рыси:

— Некогда нам останавливаться, на охоту спешим. А младенцева мать позади нас с другой стаей.

Пробежали рыси, а дитя пуще того плачет.

Вот опять рыси из лесу выбегают. Нянька снова кличет:

— Рыси вы, рыси, побегучие рыси! Не бегите мимо. Слышите, младенец плачет, есть хочет.

Бегут рыси мимо. Одна рысь остановилась. Рысью шкурку с себя сбросила, красавицей обернулась, взяла дитя на руки, к белой груди прижала, кормит его, приговаривает:

— Пей, ешь, моё дитятко рожоное, чтоб заснуть на двое суток. Узнал Иван свою Палашеньку, взял тихонько шкурку, развёл костёр и шкурку в огонь кинул. Горит шкурка, а Палашенька говорит:

— Ох, что-то палёной шерстью пахнет.

Покормила ребёнка, нянюшке отдала, к тому месту, где шкурка лежала, кинулась.

Тут и схватил её Иван. Закричала она, бьётся, вырывается. Билась, билась в его руках, да и свилась в золотое веретёнце. Иван то веретёнце взял, мигом пополам переломил, половинку через плечо бросил, половинку к ногам кинул и сказал:

— Позади меня цветно платьице, впереди меня жена-красавица!

Как сказал, так и сделалось. Встала перед ним Палашенька, надела цветно платьице, мужа обняла, всё ему рассказала.

Пошли они домой. Через сад проходили — серебряные листочки расправились, птицы запели, кот-баюн замурлыкал.

Прогнал Иван Двуглазку прочь. С тех пор ведьма-мачеха со своими дочерьми и близко подходить боялась.

А Иван — торговый сын с Палашенькой стали счастливо жить-поживать, добра наживать, сыночка растить.

Хороша у попа гречиха уродилась. Густо стоит, дружно созрела. Самая пора косить. Да у попа один батрак, а поле большое, никак ему не управиться. Надо ещё работника на время принанять, только никто к попу идти не соглашается. Больно уж он скуп.

Как раз в ту пору шёл через село молодой парень, забубённая головушка. Шёл из города с заработков в свою дальнюю деревню.

Прослышал, что поп дешёвого работника ищет, и думает: «Почему бы ещё не подзаработать? Поп дёшево наймёт, да дорого заплатит!»

И свернул к попову дому.

— Так и так, батюшка, не надо ли вам мастера на все руки: и жать, и косить, и возить, и молотить?

— Возить да молотить сами управимся, — отвечает поп, — а гречиху скосить, точно, надобно. Да сойдёмся ли в цене?

— А что цена?! Пшена и сала вволю — вот и вся плата.

Смотрит попов батрак на нового работника и думает: «Нашёл мой хозяин дурачка!»

А тот ему подмигивает: не робей, мол, со мной не пропадёшь.

Вот утром собираются оба работника в поле. Дал им с собой поп пшена мешочек да сала добрый кус.

— Этого, — говорит, — вам на целый день хватит.

Пришли в поле. Новый работник батрака спрашивает:

— Разгадай мне загадку: с чего день начинается?

— У добрых людей — с сытного завтрака, — батрак отвечает.

Хорошее слово. Так и сделаем.

Развели костёр на краю поля, сварили пшено, сальцем заправили. Наелись до отвала, новый работник опять батрака спрашивает:

— Если бы ты, к примеру, царём был, что бы, наевшись, делать стал?

— Да поспал бы всласть, — батрак отвечает.

— Ну, так давай спать.

Батрак испугался:

— А гречиха как же?

— Не тревожься. Мой ответ перед попом.

Легли ненадолго подремать, да до вечера и проспали. Вечерком встали, костёр развели, поужинали и домой пошли.

— Ну, скосили? — поп их встречает.

— Да чуток осталось, — новый работник говорит.

Ночь проспали, наутро опять в поле собираются.

— Давай ещё припасов, — работник у попа требует. — Без харчей косой не помашешь.

Насыпает поп пшена, нарезает сала, а у самого руки от жадности трясутся.

— Неужто всё вчерашнее приели?! И как только брюхо вместило!

Тут новый работник как рассердится! Даже ногами затопал. Пшено по всей хате рассыпал, сало за окошко выкинул. Сам кричит:

— Вот тебе пшено, вот тебе сало! А скошенная гречиха чтоб обратно на поле встала!

Не поверил поп такому чуду, а всё-таки испугался. Посылает попадью:

— Беги на поле скорёхонько, возвращайся быстрёхонько. Неужто правда скошенная гречиха обратно встала?

Сбегала попадья. Вернулась, глаза выпучив.

— Ох, муженёк-батюшко, встала ведь гречиха! Да лучше прежнего. Так и стоит в поле, ровно щетина по хребту у борова.

— А зерно-то есть?

— Висит, батюшко, комьями. Одна беда, осыпаться начало.

Поп за голову схватился. Говорит работникам:

— Берите харчей, сколько надобно, да косить скорей отправляйтесь.

А новый работник отвечает:

— Я теперь за старую цену не согласен. Харч давай да столько-то рублей заплати. Не то такое слово скажу, что вся гречиха разом осыплется.

Поп туда-сюда, а делать нечего. Пришлось раскошелиться.

К вечеру скосили гречиху. Новый работник полный расчёт получил. На прощанье сказал попову батраку:

— Сам видишь, братец, нам, беднякам, без ума да без хитрости не прожить. Поп учён, только и его проучить можно.

Поделился с батраком заработанными деньгами и пошёл, куда раньше шёл.

Ходил по свету песенник. И сказочник по свету ходил. Вот как-то встретились они, стали вместе ходить. И так уговорились: один песни поёт, другой сказки сказывает. Кто что заработает, пополам делить.

Пришли в одно село, завернули в шинок, где мужики гуляли. Песенник и начал песни петь. Весёлую запоёт — мужики ногами притопывают, в пляс пускаются. Запоёт печальную — мужики принахмурятся, в чарку слёзы роняют. Кончил песенник петь, мужики хвалят: «Отродясь мы этаких хороших песен не слыхивали», — и надавали медных денежек, кто сколько мог. А сказочника и слушать не стали.

Вышли из шинка, песенник и говорит:

— Песня — правда, а сказка — вздор. Через песни ты мой хлеб ешь, а не я твой.

— Погоди, — отвечает сказочник, — больно спешишь. Где правда, где вздор, впереди видно будет.

Идут они по селу, а уже завечерело. Видят — в одной большой избе-пятистенке все окна светятся.

— Вот сюда зайдём! — сказочник говорит.

А там девки да молодые жёнки на беседу собрались. Которые кудели прядут, которые вышивают… Парни около девок крутятся.

Стал сказочник сказки сказывать. Весёлую расскажет—все смеются. Страшную говорит — все и дохнуть боятся, девки друг к дружке жмутся.

Кончит сказочник одну, ещё просят. Допоздна рассказывал. Накормили их досыта, да ещё кто кудели дал, кто пряжи. Вышли из избы, сказочник и говорит:

— Нет, брат, сказка правда, а песня вздор. Это ты через мои сказки хлеб ешь.

Тут они и заспорили. Песенник своё твердит, сказочник — своё. Спорили, спорили и на одном согласились: надо такого человека найти, чтобы их рассудил. Стали судью искать. Ну, им люди и посоветовали, сказали, что за рекой, на пчельнике, живёт старый пасечник, он дольше всех прожил, больше всех знает. Он и решит спор.

Переехали реку, пришли к пасечнику.

— Можешь ты нас рассудить? — спрашивают.

— А какая у вас тяжба?

— Такая и такая… — И всё ему рассказали.

Пасечник и говорит:

— Ну, садитесь, добрые люди. Я вас рассужу. Только вперёд покажите, кто что умеет. Кому первому начинать?

— Начинай ты, — говорит песенник сказочнику.

— Ну что ж, — сказочник отвечает.

Сел поудобней и начал.

Была б у меня хата тёплая да перина мягкая, сидел бы в печи хлеб пушистый, а в жбане был бы квас кислый, наелся бы я, напился да всю бы ночь байки баял, сказки сказывал. Это присказка, а сказка впереди.

Жил мужик ни бедный, ни богатый, и был у него единственный сын, а жена давно померла. Отец один сына растил, берёг да лелеял, ничего для него не жалел. И вырос сынок парням на удивленье, девкам на загляденье.

Дорос до совершенных лет, тут отец и задумал молодца женить. Присмотрел в соседнем селе сыну пару: красивую девушку, статную и не бедную. Поговаривали люди про её семью всякое, да мало кто что скажет, всех не переслушаешь!

Вот поженили их, свадьбу, как положено, сыграли. И повезли молодую в дом к жениху, чтоб хозяйкой там была. Приданое за ней дали хорошее, всё новое, неношеное. Смотрит молодой, примечает — новое-то всё новое, а вот зачем молодая метлу с собой прихватила, да ещё старую, прутья в ней пообломаны, повытерты.

Молодой и думает: «Неужто я своей жёнушке новой метлы не сделаю?! Завтра же с утра навяжу хоть три, хоть десять мётел. Пускай метёт, сколько душе угодно».

Легли они спать. Только задремал молодой муж, чует — жена с постели тихонько поднимается. Он один глаз приоткрыл, А она шасть к запечку, где метла стояла, берёт её да верхом садится.