— Точу ножи, ножницы и лопаты! — звонко выкрикнул кто-то. Из-за ближайшего угла появился мужчина. На плечах у него висела точильная машина, а в руках сверкал только что отточенный нож. Вдруг он сбросил с плеч точильный станок и, размахивая ножом, закричал: — Держи ее! Лови!

Я испуганно отскочил от тележки, Ежик тоже метнулся в сторону. А мороженщица оглянулась назад, охнула, захлопнула крышку ящика и, подхватив тележку, ринулась в соседний переулок. «Зарежет ее, — перепугался я. — Неужели плохо — угощать мальчиков мороженым?» Я хотел бежать, чтоб спасти добрую женщину, но точильщик уже сам медленно возвращался обратно. Грудь его тяжело вздымалась, усы отвисли, а шляпа съехала набок.

— Это была Ангина, — запыхавшись, объяснил он. — Я ее в прошлом году видел, да тоже не поймал. Как вы неосторожны, ребята. Теперь заболеете. Охо-хо-хо. — Точильщик вздохнул и, нагнувшись, стал поднимать брошенный точильный станок.

— Я не заболею, — гордо сказал я. — Меня никакая болезнь не возьмет. — И тут же оглянулся на Ежика.

Ежик побледнел, опустил голову, и мне стало стыдно, что я навлек на товарища такую беду.

Мы тронулись в путь. Чтобы согреться, Ежик почти бежал.

…Кособокий домик прилепился к горе. Ежик толкнул скрипучую калитку, она отворилась и повисла на од-

ной петле. Мы вошли во двор, и Ежик обеими руками водворил калитку на место. Прямо со двора дверь вела в единственную комнату. Я переступил порог и не понял вначале, куда попал: то ли в мастерскую, то ли на склад. Возле единственного окна расположился верстак, и на нем валялись рубанок, стамески, долота разных размеров и два топора, большой и маленький. У одной стены были сложены чисто оструганные доски, а на них серебрились полоски жести. У другой стены стояла кровать, а перед ней лежала груда гвоздей и железные скобы. Хозяина комнаты я сначала не заметил, только услышал шуршащий звук. Посмотрел вниз и увидел под верстаком пожилого человека в синей рубашке с прорехой на боку. Он ползал по полу, наверное отыскивая упавший винт или гайку, и длинные волосы подметали валявшиеся на полу стружки. Нас он не заметил.

— Папа! — позвал Ежик.

Человек под верстаком поднял голову, и я увидел помятое лицо, красные от бессонницы глаза и морщинистый высокий лоб.

— Приехал, сынок…

Он проворно выбрался из-под верстака и обнял сына. Потом отстранил от себя, как будто хотел рассмотреть получше: не похудел ли он, не побледнел ли, — и оставил на рубашке и брюках мальчика кудрявые стружки и золотую россыпь опилок.

— Как прошло плавание?

— Удачно, отец, очень удачно. Много лекарств привезли.

— Нужны нам лекарства, очень нужны. Много людей у нас болеет, и всех лечить надо.

— За синими морями, за многими островами были, — продолжал Ежик. — Никакой беды не случилось, а сюда, в наш город, только приехали — и сразу несчастье.

— Какое несчастье? Обидел кто… — сразу встревожился Гусиное Перо.

— Да, с Ангиной встретились. Мороженое мы ели. Вот с ним. Я не хотел, но не удержался. Посмотрел на него и тоже съел, — Ежик показал рукой на меня, и только тут Гусиное Перо тоже поднял на меня усталые глаза. — Это Петрушка, папа, — представил Ежик. — Я с ним вместе приехал.

— Значит, Петрушка… Здравствуй! — И Гусиное Перо оглядел комнату, отыскивая стул, который можно было бы предложить гостю. А предложить было нечего. На одном стуле высокой пирамидкой блестели кружки от консервных банок, тщательно обрезанные и выпрямленные молотком. На другом стояли тесаные доски и кастрюля с клеем.

— Ничего, так сяду, — сказал я и уселся прямо на пол. Ежик выдвинул из-под верстака чурбан, а Гусиное Перо взгромоздился на верстак.

— Тележку-самоходку строю. Тесно. Мастерской нет. Для людей стараюсь, а самому даже рубашку починить некогда. — Он собрал края прорехи и попытался закрыть голый бок.

…Ежик все же заболел, и я вместе с Гусиным Пером ухаживал за ним, поил горячим молоком с содой, ставил горчичники на грудь и клал компрессы на голову, когда поднималась температура.

Ежик долго болел, и за это время я успел насмотреться, как работает его отец. Целый день в доме слышались стук топора, визг пилы, скрип рубанка и назойливое дребезжание жести. Мы с Ежиком отдыхали от этого шума только тогда, когда Гусиное Перо уходил в аптеку за лекарствами.

Ежик медленно поправлялся. Мы ждали того момента, когда кончится наше домашнее сидение и мы выйдем на улицы города. Как раз сегодня, когда мы говорили об этом, Гусиное Перо пришел домой радостный.

— Ну, ребятки, — он улыбнулся, поставил на стол бутылку с желтой жидкостью. — Кажется, конец болезням придет. В городе санитарная армия создается. Командовать будет Главный Врач. Он уж знает дело.

— Я обязательно запишусь. в санитарную армию! — воскликнул Ежик.

— Запишись, запишись, — разрешил отец. — Глядишь, санитарному делу научишься.

— Я тоже с тобой! — подал я голос.

Через несколько дней Ежик поправился, и мы побежали записываться в санитарную армию.

Больница занимала почти целый квартал. Одноэтажные приземистые здания были соединены друг с другом небольшим крытым коридором, а весь двор ее был обнесен высоким забором.

Мы приникли к щелям и увидели, что посреди двора стояла длинная шеренга людей. На всех красовались белые халаты, на головах торчали белые колпаки. У одного, который стоял близко к забору, халат был коротким, из-под него выглядывал видавший виды потертый кожаный фартук с ржавыми пятнами.

— Это жестянщик, — объяснил Ежик. — Он живет через дом от нас.

Рядом с жестянщиком возвышался очень рослый человек. Халат его выглядел особенно нелепо над огромными резиновыми бахилами.

— Рыбак, наверное, — догадался я.

— Верно, рыбак, — подтвердил Ежик. — Тоже живет на нашей улице.

Нам надоело рассматривать спины, и мы подошли к забору с другой стороны. Оттуда ясно было видно, как вдоль колонны расхаживает длинный человек. У него худая шея, горбатый нос и блестящее пенсне на носу.

— А это — Главный Врач, — объяснил Ежик.

— Мы станем охранять городские ворота, — слышался голос врача, — сажать деревья вдоль улиц и во дворах, следить за порядком и объяснять всем, что чистота, свежий воздух и солнце — главные враги болезней. Мы будем заниматься гимнастикой по утрам и учить этому тех, кто не состоит в санитарной армии. Каждый будет выполнять свои обязанности два часа в день, в свободное время. — Главный Врач приосанился, повернул голову и скомандовал:- Сми-и-рно! На первый-второй рассчитайсь!

Солдаты санитарной армии попытались выполнить команду, но ничего у них не получилось. Один стал вполоборота к Главному Врачу, другой оперся на правую ногу, третий чертил что-то на песке носком ботинка. Ближайший к нам солдат вообще присел на корточки.

— Хоть вы и санитары, но все равно солдаты. Вы должны научиться стоять правильно. — Врач приставил одну ногу к другой. — Пятки вместе, носки чуть раздвинуты, руки вытянуты по швам.

Все последовали его примеру.

Мы терпеливо ждали, что же интересного будет дальше. Но ничего особенного не приключилось. Он начал объяснять, какой вред наносят мухи, грызуны, как надо их уничтожать. Мы спросили проходившего паренька в тюбетейке, где записываются в санитары, и он указал на дверь, обитую коричневой кожей. Мы вошли. За столом сидела чопорная старушка и рассматривала линии на своей ладони. Может быть, гадала, сколько лет остается ей прожить.

— Запишите нас в санитарную армию, — поздоровавшись, попросили мы.

— Хорошо, — сразу согласилась сговорчивая старушка. — Только ответьте на несколько вопросов. Как надо чистить зубы?

Мы дружно выпалили:

— Щетку надо двигать сверху вниз и после еды полоскать рот.

— А какие надо соблюдать правила при чтении?

— Нельзя читать лежа и при плохом освещении, — скороговоркой проговорили мы. — Книгу нужно держать на расстоянии тридцати сантиметров от глаз.

— Хватит. Хватит. Идите в следующую комнату, — старушка указала рукой на соседнюю дверь.

Там сидел узколицый мужчина. Глаза его нам показались скучными. Он не стал нас спрашивать ни о чем, только коротко приказал:

— Руки!

Мы непонимающе переглянулись.

— Руки на стол, говорю, — повторил он.

Две пары не особенно чистых рук легли на стекло, покрывавшее стол. Я увидел под ногтем левого мизинца черную полоску и согнул палец, но экзаменатор уже заметил и недовольно хмыкнул. «Не возьмут!»-екнуло мое сердце, и я стал оправдываться:

— Бы не смотрите на мои руки. Я мою их три раза в день, а иногда и больше. Делаю утреннюю зарядку. Я сильный и ловкий. Поглядите, как умею. — Я отошел на середину комнаты и сделал идеальную «ласточку».

Экзаменатор посмотрел, и глаза его потеплели.

— И так могу, — ободренный его молчаливым вниманием не сдавался я, чуть-чуть присел на согнутых ногах и подпрыгнул вверх выше стола.