– Хорошо, дедушка Азраиль, не буду икать…

– Так. Ты знаешь мальчика по имени Хашимджан?

– Знаю… То есть я его…

– Знаешь, значит. А почему тогда ты не даёшь ему покататься на своём велосипеде?

– Как – не даю? Однажды он целый круг сделал на моём велосипеде. Клянусь аллахом.

– Не трогай бога, балбес! – Я дёрнул Мирабиддинходжу за ухо. – А за что вы вместе с братцем избили этого Хашимджана?

– Ей-богу, я не виноват, дедушка Азраиль. Это нас чёрт попутал!

– Говорят тебе: не трогай ни чёрта, ни аллаха! – Я отпустил ухо Мирабиддинходжи и схватил его за горло. Потом сказал: – Нет тебе прощения, мальчик. Ты всегда врёшь, и поэтому я сейчас же должен вынуть из тебя душу!

– Умоляю вас, дедушка Азраиль, не вынимайте мою душу. Простите меня!

– Не прощу. Ты обманываешь людей.

– Я больше не буду. Меня мать заставляет!

– Мать заставляет?

– Ну да! Это же она приказывает мне кричать «Аминь!». И в этот кувшин лезть заставляет. И этими погремушками греметь…

– Я же говорю, что ты всегда врёшь! Не ты ли рассказывал в школе, что дома у вас слышится голос аллаха?

– Я же сказал: мне мать велела так говорить.

– Выходит, сознательно обманывал ребят?

– Я не только ребят обманывал, дедушка Азраиль. Я всех обманывал. Потому что мать заставляла.

– Всё понятно. – Я на минуту отпустил горло Мирабиддинходжи, дал ему передохнуть, потом опять схватил и сказал: – Теперь выслушай меня внимательно, мошенник. – Я говорил очень сердито, хотя еле-еле сдерживал смех. – Завтра же ты выйдешь на улицу и объявишь всем ребятам, что россказни о гласе аллаха – чистейшая ложь. Не то я обязательно выну из тебя твою грязную душонку!

– Всем расскажу, дедушка Азраиль, всем! Сегодня же, сейчас же побегу в школу и расскажу!

– Опять врёшь? – щёлкнул я Мирабиддинходжу по носу. – Кому ты сейчас расскажешь в школе, если там каникулы?

– Я забыл об этом, дедушка Азраиль! И вообще в школу-то я хожу раз в неделю. – Мирабиддинходжа даже хихикнул довольным голосом.

– У-у, тунеядец! – сказал я и вытер руки о штанину. – Вот кого надо было оставить на осень, а не беднягу Закира.

– Мне тоже не сладко живётся, – вздохнул Мирабиддинходжа. – У меня дела, может, и похуже… Потому что я тупоголовый. Мама так говорит…

– Ладно, теперь со всем этим покончено, и ты должен учиться отлично, – сказал я твёрдо. – Как только схватишь двойку – тотчас заберу тебя на тот свет.

– Хоп[11], дедушка, буду стараться. Я собрался уходить, но тут мне в голову пришла одна мысль. Я погладил хрупкую шею Мирабиддинходжи и спросил:

– Ты сказал, что знаешь мальчика по имени Хашимджан. Это правда?

– Знаю, дедушка, знаю, как не знать такого…

– Ладно, не болтай много, – оборвал я его. – Это хорошо, что ты знаком с такими ребятами, как Хашимджан. Молодец! Там, на небе, его все очень уважают. И поэтому, если этот Хашимджан попросит тебя дать ему покататься на велосипеде, я надеюсь, ты не откажешь ему?

– Конечно, дедушка Азраиль. Пусть катается сколько захочет. Даже на целых полчаса дам…

– Ну, всё! Сиди теперь здесь и не шевелись. Я поднялся по лестнице на крышу, спустился во двор. Мне вспомнилось, как Сарохон вынула из мешочка какие-то пилюли и подала женщине с ребёнком. Надо посмотреть, что это за пилюли. Сарохон такая бестия, может заставить человека золу простую глотать…

Мешочков, сшитых из разноцветных тряпок, оказалось у знахарки пять штук. В них были разные таблетки и порошки в аптечной упаковке. Пенициллин, биомицин, капли разные… Вот тебе и лекарства, ниспосланные всевышним! Погоди же, бабка, с Хашимджаном шутки плохи!

Я засунул руку в глубокий карман безрукавки Сарохон, вытащил ком замусоленных, мятых денег. Отсчитал десять рублей и побежал в аптеку. Мирабиддинходже, конечно, можно верить, но сколько бы он ни говорил, а доказать ничего не сможет. Поэтому ему надо помочь. И вот чем я решил этого достичь: купил слабительные и заменил ими все порошки, что лежали в разноцветных мешочках.

Вы б видели, что происходило на другой день в доме старой плутовки! Сбежались все больные, которых Сарохон «лечила» одними слабительными, и здорово отколотили её. Да ещё унесли с собой все овечьи и козьи шкуры…

Я целый день слонялся по кишлаку, надеясь поймать Мирабиддинходжу. Дома его не было. Я хотел взять у него велосипед и съездить на разведку к могиле Узункулака. А Мирабиддинходжи всё нет и нет. Решил отправиться пешком. Подумаешь, каких-то два километра. За полчаса дойду.

За околицей меня догнал на мотоцикле папа.

– Ия! – удивился он. – Куда это ты направился, Хашимджан?

– Да так, проветриться хочу.

– Хочешь, поедем со мной? Председатель сельсовета попросил задержаться на денёк, в одном деле помочь.

– Едем, папа!

Я мигом забрался на багажник.

Чудесный у меня папа, скажу я вам. Он и на бульдозере работает, и на тракторе, и машину умеет водить. А мотоцикл свой гонит – больше ста километров выжимает.

Вдали показались высокие тополя, что растут возле базара. Папа свернул налево, ещё немного проехал, и мы остановились. К нам не спеша подошёл высокий худой человек в гимнастёрке. Это был председатель сельсовета Абдушукуров. За ним следовал ещё один человек. Второго я в лицо не знал.

– Не опоздал? – спросил папа, здороваясь с ними за руку.

– Опоздать-то не опоздал, – почесал затылок Абдушукуров, – да понимаешь, какая тут петрушка получается… – Он кинул на меня косой взгляд и спросил: – А это что за фруктик с тобой?

– Не фруктик, а Хашимджан Кузыев, – буркнул я обиженно.

Абдушукуров рассмеялся, подмигнул мне, словно хотел сказать: не сердись, мол, не признал сразу. Но я отошёл в сторону и всё равно слышал весь разговор.

Говорил в основном председатель сельсовета. Папа и незнакомый человек слушали молча, изредка поглядывали на тополя близ гробницы.

– И знаете, что он мне заявил? – рассказывал Абдушукуров. – «Без согласия духовенства, говорит, не имеете права разрушать святое место!» – «Здесь будет строительство пионерского лагеря, – отвечаю ему. – А на месте гробницы Узункулака по плану должен быть построен кинотеатр». – «Нет, – упрямится он, – вы не имеете права обижать верующих, советский закон не допускает разрушения памятников старины!» – «Какой же, говорю, это памятник старины – могила Узункулака? Это же типичный рассадник религиозного дурмана!» – «Хорошо, – согласился вдруг мулла Янгок, – разрушайте гробницу, если только примете моё условие».

Папа и гость из района оживились, придвинулись поближе к Абдушукурову. Тот продолжал:

– И знаете, что он потребовал? У этого мошенника хватило наглости просить о пенсии. «Вы уступаете мне, я – вам, – нагло заявил он, – шестьдесят рублей пенсии меня устроят. На том и покончим полюбовно».

– М-да, сложное положение, – раздумчиво произнёс человек из района.

– А чего тут сложного! – горячо воскликнул папа. – Вы только прикажите, сяду сейчас на бульдозер и вмиг разворошу это осиное гнездо! У меня с ними счёт особый, с этими прохвостами…

– Нельзя, – сказал Абдушукуров, – и дело вовсе не в наглом мулле Янгоке. Мы вынуждены уважать чувства верующих. Правда, их немного, но они искренне верят, что гробница Узункулака и в самом деле святое место.

– Вы правы, – сказал незнакомец, – в этом деле нельзя действовать напролом. Надо изыскать безболезненные пути чтобы и строительство объекта не сорвать, и чувства верующих не оскорбить…

Он надвинул шляпу и направился к штабелям досок, сложенным у дороги. Там стоял крытый брезентом «газик». Папа и Абдушукуров последовали за ним.

«Наверно, не скоро ещё они освободятся», – подумал я бочком-бочком отходя к кустам, в сторону гробницы Узункулака.

Кажется, я уже говорил, что сюда на базар по воскресеньям приезжает много народа. Дехкане[12] окрестных кишлаков торгуют здесь дынями, яблоками, персиками и всякими другими фруктами и овощами. Иные ловкие старухи приносят даже шурпу в кастрюлях и бойко сбывают её.

Я медленно пробирался промеж людей, когда вдруг увидел Арифа. Он сидел, прислонившись к дереву. Перед ним на земле лежал мешочек с куртом[13].

– Кому курт, кому курт! Очень вкусный курт! – выкрикивал он своим писклявым голосом.

Я присел на корточки против Арифа, взял один шарик и положил в рот.

– Очень пересоленный, – сказал я и поморщился, – зачем людей обманываешь?..

– Бить будешь, да? – задрожал Арифчик. – Отомстить хочешь?

– А как же?! – серьёзно ответил я. – Теперь моя очередь показывать фокус.

– Я… я же… – съёжился Ариф. Я засмеялся:

– Ладно уж, на этот раз прощаю. А впредь смотри…

– Правда? – засиял Ариф и обрадованно залопотал: – Знаешь, я решил помочь тебе в этом году. Пусть сам буду получать тройки, но тебя выведу в отличники. Да ты ешь, ешь курт. Я сам его приготовил. Правда, чуток пересолил, но ничего. Штук пятнадцать уже продал.