— Остался ли кто-нибудь там внутри?

— Никого. Там нет ни души, — послышалось в ответ.

— Ну, тогда смотрите.

Он набрал полную грудь воздуха, как это делают водолазы перед погружением в воду, сложил руки рупором, приставил их ко рту, чтобы звук беспрепятственно пошел в нужном ему направлении, и пронзительно крикнул. Будь на Марсе и на Венере жители, обладающие слухом, они, вероятно, услышали бы голос Джельсомино. Достаточно вам сказать, что здание пошатнулось, словно пронесся циклон. Черепицы с крыши и печные трубы смело, как пушинки. Затем, начиная с верхнего этажа, стены накренились, задрожали и со страшным грохотом рухнули вниз, заполняя ров и разбрызгивая воду в разные стороны.

Все это длилось не больше минуты. Это может подтвердить и кухонный мальчишка, который, оставшись внутри даже после бегства заключенных, едва успел вовремя нырнуть из своего окна в воду, переплыть в несколько бросков ров и очутиться на площади, прежде чем за его спиной рухнуло все здание.

По всей площади пронеслось дружное «ура!», и как раз в этот момент взошло солнце, хотя никто не догадался сбегать за ним и позвать: «Поторапливайся, светило, иначе упустишь редкое зрелище».

Люди, заполнившие площадь, подхватили Джельсомино на руки и с триумфом понесли его. А журналисты не успели пробраться к нему и спросить, каковы его впечатления. Им пришлось довольствоваться интервью с Калимером Векселем, который с мрачным видом стоял в стороне от всех.

— Послушайте, — обратились к нему, — вы ничего не хотели бы сообщить газете «Образцовый лжец»?

— Мяу, — ответил Калимер, поворачиваясь к ним спиной.

— Отлично, — сказали журналисты. — Вы один из очевидцев. Не смогли бы вы нам объяснить, почему здесь ничего не произошло?

— Мяу, — снова промяукал в ответ Калимер.

— Прекрасно! Мы опровергнем самым решительным образом, что сумасшедший дом якобы развалился, а умалишенные разбежались по городу.

— Да поймите вы наконец, — вырвалось вдруг у Калимера, — поймите же, что я кошка!

— Вы хотите сказать, собака, раз вы мяукаете?

— Нет, нет, кошка! Я обыкновенная кошка и ловлю мышей. Ладно, ладно, смейтесь. Теперь-то я вас разглядел как следует. Вы можете прятаться сколько вам угодно, но от меня не уйдете. Вы мыши и сейчас попадетесь ко мне в лапы. Мяу! Мяу!

Тут Калимер сделал прыжок. Журналисты едва успели спрятать в карман ручки и блокноты и вскочить в свои автомобили. Калимер упал на землю и, отчаянно мяукая, пролежал так весь остаток дня, пока один сострадательный прохожий не поднял беднягу и не отвел его в больницу.

Час спустя после описанных событий вышел экстренный выпуск «Образцового лжеца». Во всю первую полосу газеты огромными буквами был напечатан заголовок, который гласил:

НОВАЯ НЕУДАЧА ТЕНОРА ДЖЕЛЬСОМИНО: СВОИМ ПЕНИЕМ ЕМУ НЕ УДАЛОСЬ РАЗРУШИТЬ СУМАСШЕДШИЙ ДОМ

Редактор газеты потирал руки от удовольствия:

— Опровержение получилось на славу. Сегодня мне удастся продать по крайней мере сто тысяч экземпляров.

Но вскоре разносчики газеты «Образцовый лжец» вернулись с кипами нераспроданных газет. Никто не захотел купить ни одного номера.

— Как?! — закричал редактор. — Неужели ни одной газеты не продано? Что же люди тогда читают? Календарь?

— Нет, господин редактор, — ответил ему самый смелый из разносчиков. — Календарь тоже никто больше не читает. Как, по-вашему, можно доверять календарю, если в нем декабрь месяц называется августом? Вряд ли людям будет тепло только оттого, что изменили название месяца.

— Большие изменения происходят, господин редактор, — поддержал своего товарища другой разносчик. — Люди смеются нам прямо в лицо и советуют из нашей газеты делать бумажные кораблики.

В этот момент в кабинет редактора вбежала его любимая собака, которая, видимо, решила сделать самостоятельную вылазку в город.

— Кис-кис, моя кисонька! — машинально позвал ее редактор.

— Гав-гав! — ответила собака.

— Что такое? Ты лаешь?!

Вместо ответа пес завилял хвостом от радости и еще пуще залаял.

— Но ведь это же конец света! — воскликнул редактор, вытирая испарину со лба. — Воистину светопреставление!

Нет, это был лишь конец всякой лжи. После разрушения сумасшедшего дома на свободе разом оказались сотни людей, которые говорили правду, не считая собак, которые лаяли, кошек, которые мяукали, лошадей, которые ржали, как этого требуют правила зоологии и грамматики. Правда распространялась, словно эпидемия, и уже большинство населения было ею заражено. Владельцы магазинов срочно принялись менять этикетки на своих товарах.

Один булочник сорвал вывеску с надписью «Канцелярские товары», перевернул ее и кусочком угля написал на ней: «Хлеб». Перед его лавкой немедленно собралась большая толпа и начала аплодировать.

Но еще более многочисленная толпа собралась на главной площади перед королевским дворцом. Во главе ее был Джельсомино. Он пел, и на его голос сбегались люди со всех кварталов города и даже из ближайших деревень.

Из окна своей комнаты Джакомон увидел это многолюдное шествие и от радости захлопал в ладоши.

— Скорей сюда! — закричал он, зовя придворных. — Скорее! Мой народ хочет, чтобы я произнес речь. Посмотрите, вон все собрались, чтобы поздравить меня с праздником.

— Разве сегодня праздник? — недоумевали придворные.

Вам покажется невероятным, но обитатели дворца еще ничего не знали о случившемся. Шпионы, вместо того чтобы броситься во дворец и доложить о происходящих волнениях народа, все разбежались в поисках укромного местечка. Во дворце короля Джакомона кошки продолжали лаять.

Это были последние несчастные кошки во всем королевстве.

Как вам известно, книги судеб не существует на свете. Нет такой книги, в которой были бы описаны все грядущие события. Для того чтобы написать подобное произведение, следовало бы быть по крайней мере главным редактором «Образцового лжеца». Одним словом, такой книги нет и не было даже во времена правления короля Джакомона.

А жаль! Если бы такая книга существовала и живущий химерами король в своем парике заглянул бы в нее, он смог бы прочитать в тот день такую запись: «Сегодня Джакомон не произнесет речи».

И действительно, пока он с нетерпением ждал, когда наконец слуги распахнут перед ним застекленные двери, чтобы ему появиться на балконе, голос Джельсомино начал делать свое дело: стеклянные двери разбились и осколки дождем посыпались на пол.

— Будьте осторожней, головотяпы! — крикнул Джакомон своим слугам.

Дзин-и-нь!.. — раздалось в ответ из его комнаты.

— Это зеркало! — закричал Джакомон. — Кто разбил мое прекрасное зеркало?

Его величество оглянулся с удивлением: почему ему никто не отвечает? Но увы! — за его спиной было пусто. Министры, адмиралы, генералы, камергеры и все придворные по первому же сигналу — а именно после первой же высокой ноты, взятой Джельсомино, — кинулись в свои комнаты переодеваться. Они без лишних слов швыряли прямо на пол роскошные костюмы, которые носили в течение стольких лет, вытаскивали из-под кроватей старые чемоданы с пиратской одеждой и бормотали при этом:

— Если не надевать черной повязки на глаз, я смогу сойти за дворника.

— Пожалуй, если я сниму с рукава якорь, никто меня не узнает.

С Джакомоном остались лишь двое слуг, которые были обязаны открывать и закрывать стеклянные двери, выходящие на балкон. Даже теперь, когда двери разбились и стекла вылетели, они почтительно держали в руках дверные ручки и время от времени начищали их кружевами своих манжет.

— Ступайте и вы, — вздохнул Джакомон. — Итак, все вокруг меня рушится.

Не успел он произнести эти слова, как лопнули тысячи лампочек в огромной люстре: Джельсомино в этот день распелся не на шутку.

Слуги не заставили себя долго просить: пятясь задом и низко кланяясь через каждые три шага, они добрались до двери, выходящей на лестницу, повернулись, словно по команде и, чтобы быстрее очутиться внизу, съехали по перилам.

Джакомон направился в свою комнату, снял королевское платье и надел костюм простого горожанина, сшитый ему специально для того, чтобы неузнанным бродить по городу (впрочем, он так ни разу до сего дня не воспользовался этим костюмом, предпочитая посылать в город своих шпионов). Это был скромный коричневый костюм, который подошел бы банковскому кассиру или школьному учителю. А как шел к нему оранжевый парик! К сожалению, его тоже пришлось снять, ведь он был повсюду известен больше, чем королевская корона.

— Ах, мой прекрасный парик! — вздохнул с грустью Джакомон и открыл знаменитый шкаф. — Прощайте и вы, мои великолепные парики!