– Про-ссс-им к на-шшш-ему шшш-ала-шш-у! – провещала Гюрза, будто вокзальный диктор с вечным насморком.

Шухлик понимал, чем закончится такое приглашение. Мог бы немедленно ускакать, но Чу посоветовало не торопиться.

И рыжий ослик опять ощутил в себе то мощное чувство, с помощью которого исцелил Кианга. Он словно выглянул из тесной глинобитной хижины в светлый мир и шагнул через порог, отделяющий толстую гусеницу от бабочки.

Это чувство устремилось в змеиный угол, и Гюрза, не успев пасть прикрыть, замерла, окостенела, как ветвь дерева студёной зимой. Зато помятые трясогузки вспорхнули всей стайкой. Оправляя на лету перья, кинулись переписывать комаров, взбуробив их настенный коврик. Шухлик глядел на всё это и удивлялся, как ребенок, впервые завязавший шнурки бантиком. Попытался прислушаться к новому чувству, и тогда кто-то невидимый заговорил без спроса из тёмного змеиного угла.

– Опасно совать нос в будущее! Здесь выправишь, да там перекосится! Всё уравновешено! В мире не может быть меньше горя и больше счастья!

Шухлик молчал, а голос продолжался, вроде бы слегка извиваясь и шипя.

– Так стоит ли отводить беду, зная о ней наперёд? Ещё неизвестно, чем дело обернётся! Возможно, добро станет злом, а зло – добром! Не отделишь одно от другого! И как распознать добро, если рядом нет зла?

– Чувством Чу! – ответил Шухлик. – Оно всё озаряет…

– Но не у всех имеется! – перебил голос.

– Кто ты? – уже догадываясь, промолвил рыжий ослик.

– Я старший брат Малая, горечь по имени Яшин! – донеслось из угла. – Я страшен и потому невидим! А ответа я от тебя не требую, осёл! Просто задумайся!

Шухлик действительно задумался, и тогда Гюрза, очнувшись на время от спячки, выплюнула красного осла, будто давным-давно заглотила, но так и не смогла переварить.

– Нельзя зло победить злом! – ухмыльнулся Малай, поправляя пиратскую повязку на левом глазу. – Впрочем, ты явился сюда не для спасения трясогузок! Ты хотел повидаться со своим верным слугой, мой господин!

– Зачем таишься по углам и что за маскарад змеиный? – жёстко спросил Шухлик. – Не проглотил ли ты, войдя в роль, своих утконосов?

Малай поморщился.

– К чему эти грубые глупости и глупые грубости? Во-первых, Жон и Дил живут в приюте, обучаясь мастерству джиннов, а меня изгнали за нарушение равновесия, потому что добрая половина слегка перевешивает. Вот тут-то и возникает, во-вторых, – продолжил он. – А именно, Яшин и Малай – две стороны одной медали!

Шухлик совсем запутался в равновесии, половинах и сторонах.

– Как?! – не понял он. – Какой медали?

– Да ты вроде смышлёный осёл! – подмигнул джинн. – Мы с шайтаном, как сиамские близнецы, – уродились сросшимися. Нас не разделить! Он – это я, и я – это он! Одна природа – огненная, но две воли – добрая и злая! Иногда я бездымное пламя, а другой раз – чадящее, угарное, как головёшка в печке. Я добрый джинн, когда меня любят. Но когда ненавидят – злой шайтан! – И он прошёлся вдруг на задних ногах. – Тошно тому, кто любит кого, а тошнее того, кто не любит никого!

Рыжий ослик всей душой пожалел обе стороны медали – и Малая, и Яшина. Как тяжело иметь две воли и, оставаясь в равновесии, стараться, чтобы злая то и дело не прорывалась чёрным дымящим огнём! Мучительно никуда не склоняться – ни к добру, ни к злу, ни к свету, ни к тьме!

Камень Чантамапу на спине вдруг так раскалился и придавил, что Шухлик лёг на пол, поджав копыта.

Как говорят, человек – это доброжелательность! То же можно сказать и об ослах.

Если душа отличает добро от зла и умножает добро, – все ангелы и отзывчивые духи спешат на помощь.

Спустилась с небес Ок-Тава и порхала над Малаем-Яшином, взмахивая восемью крыльями.

Обаяние доброты ещё и в том, что она удобна и целительна для всех.

Малай почувствовал великое добродушие и добросердечие, исходящие от рыжего ослика. Его разом будто солнцем припекло, и ветром овеяло, и волной промыло. Да ещё нахлынула любовь к детям-утконосикам! Он как-то оторопел. Точнее – потерял равновесие. Шайтанская доля пошатнулась, точно окатили из огнетушителя, а джинн запылал ярко, как сноп пшеницы.

– Дождь, сознаюсь, моих рук дело. В неведомые, страшные края нарочно тебя завлёк. Каюсь, тогда управлял твоими чувствами! Ведь лучше в странствиях сгинуть, чем загнить в райском саду! Но, клянусь, никаких пупков не развязывал! – И странно всхлипнул, будто икнул.

Если чистые духи становятся от превратностей жизни нечистыми, то почему не может быть наоборот? Такое, поверьте, происходит в этом мире. Не так чтобы уж очень часто. Но известны случаи, описанные в книгах, когда самые отпетые разбойники и головорезы раскаиваются, склоняясь к светлой жизни!

Так приключилось и в этой истории. Шайтан Яшин резко прекратил чадить и коптить, а слился по доброй воле с чистым пламенем джинна Малая. И всё это произошло в глинобитном домике без окон, под тростниковой крышей, среди порхающих трясогузок, гудящих комаров и дрыхнущей в углу голодной Гюрзы.

Ну что тут скажешь? Да только одно – торжеству добра ничего не мешает! Конечно, на некоторых равнинах нашего мира существует равновесие, но рядом с Шухликом – добро сильнее.

Джинн Малай почти о том же и говорил.

– Ты куда сильнее! – глядел и улыбался, словно новорожденный. – Я не знаю, как, что и почему у меня получается. Моё умение врождённое. А ты сам научился! Когда чего-то нет, а потом обретаешь, то есть достигаешь сам, – это куда ценнее, чем просто иметь от рождения! Теперь ты сам себе джинн! Всё тебе по силам! Главное, не превратись в шайтана!

Они обнялись, два осла – рыжий и красный.

– Заберу утконосов из сиротского приюта, и встретимся в твоём саду! – пообещал Малай и поскакал в страну равновесия Чашма, где ему уже не было места.

А Шухлик, поговорив с Чу, выбрал дорогу, ведущую напрямик к саду Шифо. Он уже давно подозревал, что никаких пупков завязывать не придётся. И всё-таки было бы любопытно взглянуть на тот, что соединяет Землю с небом.

«Я так хочу, чтобы всё было хорошо в этом мире, чтобы всем было хорошо! – думал Шухлик, неспешно труся с камнем Чантамапу на спине. – Кажется, мог бы умереть для этого! Впрочем, понимаю, что не моего, ослиного, ума дело».

«Верно, не твоего ума, – подало голос Чу. – Зато это дело – твоей души и твоих чувств! Если в тебе будет свет, больше света, то и весь мир станет хотя бы чуточку светлей! Поверь на слово! Изменяясь к лучшему, ты изменяешь мир – хоть на песчинку, а к счастью!»

Шухлик пасся на придорожной траве. Мог бы, конечно, отойти подальше, да не хотел время терять. Он спешил к саду Шифо, по которому давно скучал.

– Ты уже ощущаешь новое чувство? – вдруг спросило Чу. – В твоей душе взошло дерево просветления, подобное чинаре, что растёт среди сада Багишамал.

«Ничего себе! – поперхнулся Шухлик, вспомнив чинару двадцати метров в обхвате и пятидесяти высотой. – Ей больше двух тысяч лет – ровесница предка Луция! Неужели такое может поместиться в душе?! Его уже не сломать и не выдрать с корнем!»

– Уж коли выросло, живи с ним всю жизнь, – согласилось Чу. – Хоть это и не просто, потому что чувство по имени Чин – это истина, правда! Оно управляет будущим и созидает. Когда расцветает, желания исполняются, будто сами собой. Если я – это вера и предчувствие, то Чин – сверхчувство, уверенность в своих силах.

– Это что – твоё дитя? – опешил Шухлик.

– Ну, не совсем так, – замялось Чу. – Мы с тобой подготовили почву – взрыхлили и удобрили. Но если б не камень на твоей спине, Чин не взошло бы!

Прямая связь метеорита с новым сверхчувством озадачила Шухлика. А окажись он в руках мастера Кузойнака или затылочников, натворили бы они немало гадостей!

– Быть такого не может! – воскликнуло Чу. – Теперь-то я знаю, что такое Чантамапу, – это камень любви! Не каждый его отыщет! А Чин без любви не цветёт, чахнет! Ему хорошо только в добрых и чутких душах. Ни за что не вырастет у злодеев, глупцов и самодовольных болванов.

Шухлик скакал по дороге, раздумывая о камне любви на спине и о могучем чувстве в душе. Он чуял, что Чин пробудилось, услыхав разговор о себе, и крепнет с каждой минутой.

Как горная река, взломав весенний лёд, заливает окрестные долины, так и Чин в один миг переполнило душу рыжего ослика.

Он ощутил огромную силу. Ему всё по плечу! Можно сказать вещи – «Будь!» – и она появится. Чин способно усилием воли сотворить мост, дорогу или дворец. Оно исполняет ожидаемое и вселяет уверенность в будущем. Хотя не любит действовать, как джинн Малай, по заказу, – вот, мол, получите из воздуха колесо обозрения, игральные автоматы или золотой панцирь для черепахи Тошбаки, пропадающие при первом же ливне.

Чин созидает особые условия, благоприятные для добрых дел. И люди, от которых многое зависит в этой короткой жизни, неожиданно для самих себя решают срочно проложить метро, воздвигнуть жилой дом или то же колесо обозрения. Оно охотно построит в далёкой деревне школу или больницу, внушив эту мысль тамошнему губернатору, сроду не думавшему ни о чём подобном.