Он шёл и чуть слышно насвистывал. Под ногами в мелких весенних лужицах булькала вода. Было светло от луны. За спиной у Ларика висел его боевой товарищ — военный барабан.
Узнают ли его дома? Нет, младшая сестрёнка, конечно, не узнает. Он нащупал в кармане два розовых пряника. Этот гостинец он давно припас для неё…
Он подошёл к опушке. Как здесь было хорошо! Лес стоял тихий-тихий, весь посеребрённый лунным светом.
Ларик остановился. От высокой ели падала тень. Ларик стоял укрытый этой тенью.
Вдруг тихо щёлкнула сухая ветка.
Одна справа. Другая слева. За спиной…
На опушку вышли люди. Их было много. Они шли длинной цепью. Винтовки наперевес. Двое остановились почти рядом с Лариком. На плечах белогвардейские погоны. Один офицер сказал другому очень тихо:
— Часть солдат идёт со стороны леса. Другая — вдоль железнодорожной линии. Остальные заходят с тыла.
— Мы замкнём их в кольцо и уничтожим, — сказал второй.
И, крадучись, они прошли мимо.
Это были враги.
Ларик глубоко вздохнул. Он стоял в тени. Его не заметили.
Ларик потёр ладонью горячий лоб. Всё понятно. Значит, часть солдат идёт из леса. Другие заходят с тыла. Часть — вдоль полотна железной дороги…
Белые хотят замкнуть их в кольцо и уничтожить.
Нужно бежать туда, к своим, к красным. Нужно предупредить, и как можно скорее.
Но разве он успеет? Они могут опередить его. Они могут поймать его по дороге…
Нет! Сделать нужно по-другому.
И Ларик быстро повернул к себе свой боевой барабан, вынул из-за ремня деревянные палочки и, широко взмахнув руками, ударил по барабану.
Тревога!
Это прозвучало как выстрел, как тысяча коротких ружейных залпов…
Тревога!
Весь лес откликнулся, загудел, забарабанил громким эхом, будто возле каждого дерева стоял маленький смелый барабанщик и бил в боевой барабан.
Ларик стоял под елью и видел, как к нему со всех сторон устремились враги. Но он не двинулся с места. Он только колотил, колотил в барабан. Это была их последняя песня — песня боевой тревоги.
И только когда что-то ударило Ларика в висок и он упал, барабанные палочки сами выпали у него из рук…
Ларик уже не мог видеть, как навстречу врагу с винтовками наперевес устремились красные бойцы и как побеждённый враг бежал и со стороны леса, и со стороны города, и оттуда, где блестели тонкие линии железнодорожного полотна.
Утром в лесу снова стало тихо. Деревья, стряхивая капли влаги, поднимали к солнцу прозрачные верхушки, и только у старой ели широкие ветви лежали совсем на земле.
Бойцы принесли Ларика домой. Глаза его были закрыты.
Барабан был с ним. Только палочки остались в лесу, там, где они выпали у Ларика из рук.
И барабан повесили на стену.
Он прогудел последний раз — громко и печально, будто прощаясь со своим славным боевым товарищем.
Вот что рассказал мальчику старый боевой барабан.
Мальчик тихо слез со стула и на цыпочках вернулся в постель.
Он долго лежал с открытыми глазами, и ему казалось, будто он идёт по широкой красивой улице и крепко колотит в свой новый жёлтый барабанчик. Голос у барабанчика громкий, смелый, и они вместе поют любимую песню Ларика:
Бам-бара-бам,
Бам-бара-бам!
Впереди всех барабан,
Командир и барабанщик.
МАКСИМКА
После гибели Чапаева дивизия на время отступила к городу Уральску. Но уже через месяц пошла в новое наступление, занимая аулы, станицы, укрепления. Белые поспешно отходили на юг.
Была глубокая осень. Низкие тучи нависли над степью. Шли дожди, смешанные со снегом.
Чапаева Маруся ехала впереди, в конной разведке. На несколько дней их часть остановилась в небольшом киргизском ауле. Бойцы разместились в трёх землянках, а Маруся попала в дом богатого киргиза. У него был полон двор коней, верблюдов, овец. С первого же дня Маруся приметила во дворе мальчонку лет одиннадцати. Работал он не по силам: таскал на себе огромные вязанки хвороста, убирал за всем скотом, носил воду. От соседей Маруся узнала, что мальчик не родной богатому киргизу, а купленный у бедняков родителей.
— Как это — купленный? — не поняла Маруся.
Она представить себе не могла, что можно купить человека, живого человека!
Но ей объяснили — есть такой обычай в этой стороне: хозяин считает, что выгоднее купить работника, чем брать его на время.
Однажды вечером бойцы собрались у костра. Сначала шли разговоры о погибшем недавно геройском командире товарище Чапаеве.
— А помните, хлопцы, его любимую песню? — вдруг спросил молодой чапаевец Лёша Новиков. И запел…
Пел он простую и грустную песню о чёрном вороне. Голос его, мягкий и чистый, то, забираясь на самые высокие ноты, звенел и далеко разносился в ночной степи, то замирал и становился чуть слышным.
Сначала его слушали молча, устремив глаза на яркое пламя костра. Но вот неуверенно один за другим бойцы стали подтягивать, и песня широко разлилась, подхваченная всеми.
Пламя костра падало, и Маруся, поднявшись, подошла к плетню, возле которого был свален хворост.
И тут она увидела того самого купленного мальчика.
Он стоял, прижавшись к плетню, маленький, незаметный, в грязных лохмотьях. Он слушал песню.
Заметив Марусю, мальчик испугался, кинулся было бежать. Но Маруся успела схватить его за руку.
— Ну чего ты испугался? Ну чего, дурачок? — спросила она и ласково погладила жёсткие волосы. — Иди посиди с нами. Песни послушаешь, покормим тебя… — И она слегка подтолкнула мальчика к огню.
С этого дня началась необыкновенная дружба между бойцами-чапаевцами и киргизским мальчиком.
По вечерам, закончив свою тяжёлую работу, мальчик прибегал к бойцам и на ломаном русском языке просил, чтобы ему разрешили что-либо сделать. И он был счастлив, если ему позволяли почистить или напоить коня. Ему казалось, что только работой он может выразить свою преданность и свою любовь.
Через неделю отряд тронулся дальше. Командир Тимофеев отдал команду: «По коням!» — и бойцы выехали из аула.
И вдруг за околицей, наперерез отряду, чуть ли не под ноги коням, кинулась знакомая фигурка в лохмотьях. Всадники остановились, а мальчик, уцепившись за стремя командира, стал о чём-то жалобно просить.
«Хочет, чтобы с собой взяли», — подумала Маруся и остановилась рядом с командиром.
— Товарищ Тимофеев, — обратилась она к нему, — возьмём хлопчика. Пропадёт он здесь, а мы человека вырастим.
Но командир наотрез отказался:
— Нельзя. Ещё подстрелят где, тогда отвечай. Не имеем права.
Когда отряд тронулся, мальчик, рыдая, упал на дорогу.
Молча скакали бойцы. Хмуры были их лица. Уже далеко позади остался аул, а всё ещё, казалось, слышались жалобные выкрики мальчика…
Проехали вёрст пять. Вдруг командир Тимофеев попридержал коня.
— Слышь, Маруся, — сказал он девушке, — скачи обратно в аул… Ну, чего? Не понимаешь? За киргизёнком скачи. Твоя правда: забрать его нужно от хозяина… пропадёт хлопчик.
Быстрее ветра понеслась Маруся. В аул влетела галопом и прямо во двор к богатому киргизу. Спешилась, привязала коня — и за мальчиком. Туда-сюда… Нет нигде!
Но вот из сарая, где хозяин держал ягнят, услыхала она приглушённые рыдания. Кинулась туда и сразу увидела: на полу в самом уголке сидит он, сжавшись в комок и закрыв лицо руками.
— Хлопчик! — тихо позвала Маруся.
Он вздрогнул, отнял от лица ладони и увидел Марусю… Вместе, рука об руку, они побежали к коню. Торопясь отвязали его, сели и поскакали.
Всю дорогу молчали. Только Маруся всё понукала коня, а мальчик вздрагивал да нет-нет и оглядывался: ему казалось, что хозяин гонится за ними…
— Чуешь, хлопчик, — сказал ему командир Тимофеев, — в Красной Армии служить будешь. Чапаевцем станешь… Смотри не подкачай!
На первом же привале мальчика приодели. Где-то раздобыли рубаху и шаровары. Маруся кое-как ушила их. Нашлась старая шинель, у которой подрезали рукава и подол, и будёновка с красной звездой. Хуже пришлось с сапогами — не по ноге все были мальчонке. Но их тоже наконец приладили.
— Теперь ты у нас боец в полной форме! — охорашивая нового чапаевца, сказала Маруся. — Только зовут-то тебя как? Сколько дней знакомы, а имя твоё не знаем!
Но мальчик улыбался, щупал рукой обновы и, с трудом выговаривая русские слова, ответил, что его никак не зовут.
Поверить этому было трудно. Позвали Лёшу Новикова. Он немного умел по-киргизски. Но и Лёша, как ни выспрашивал, ничего не добился. У мальчика, видно, не было имени. Своё прежнее он забыл, а хозяин его никак не звал, только кричал и бранился…
— Как же так? Как же так? — с изумлением повторяла Маруся. — У лошади кличка бывает, у собаки… А ведь это человек — и без имени!..