Пожалуй, единственным, кто отличался от других, был Ислен. Он появлялся на ее пути нечасто. Дарил ей цветы и тотчас уходил, словно больше ему ничего не было нужно. Его робость или независимость мешали Летиссе узнать его ближе. В последний раз в день ее рождения он подарил ей белую розу, и она, как заговоренная, не увядая, стояла в вазе. Летиссе казалось порой, что роза искусственная, но она так нежно благоухала, и когда женщина целовала ее, ей чудилось, что лепестки цветка розовели, и она ощущала ответный поцелуй, такой горячий, словно внутри розы скрывался уголек.

Как-то Летисса встретила Ислена на улице и, торопясь, стала благодарить его за цветок. Он молча улыбался.

— Кстати, — спросила она его, — не знаешь ли ты той странной музыки, которая звучит, когда я танцую?

— Мне кажется, знаю, — ответил Ислен, — с той поры, как я вернулся с гор, мне каждую ночь снится, что я исполняю какую-то музыку. Не могу вспомнить, сам ли я играю или дирижирую, что за инструменты звучат, но самое печальное, что мелодии, приходящие во сне, наяву исчезают.

Она хотела расспросить его еще, но кто-то подошел к ним, и они расстались.

Все реже случались их встречи. Каждый жил своей жизнью, но в глубине души Летисса угадывала, что только любовь Ислена способна творить чудо и в ней самой. Тайным родником пробивалось ответное чувство.

Все разрешилось однажды самым странным образом. Летисса уже стала известной танцовщицей. Однако слава и восторги толпы не очень задевали ее сердце. Она черпала счастье в самом танце и музыке… Но вот однажды цветок Ислена увял и музыка смолкла. Никто не мог слышать ее, даже сама Летисса. Обида охватила ее, и она долго не хотела идти к Ислену, слушая свое самолюбие. Затем, преодолевая себя и стыд, отправилась его отыскивать.

— Он был нездоров в последний год и все собирался в горы, — сказали соседи, — уже месяц как уехал.

С трудом узнав, куда отправился Ислен, Летисса бросилась за ним.

Была осень, вечер… Около перевала, где некогда остановился на ночлег одинокий путник, возле крошечного застывшего озерца, рассеивая тьму, ровно сияло синеватое пламя. Летисса вгляделась в него и испуганно отшатнулась. Она увидела юного саламандра с лицом Ислена. Он был задумчив и печален.

— Не бойся, Летисса, это я, — прошелестел тихий голос ее возлюбленного. — Пришло время моего выбора. Смерти нет, и я не умер, но ступил на иной путь. Все возможно для человека, если он устремлен к гармонии и добру. Когда-то случайно я соединил в любви сердца духов двух стихий — нимфы и саламандра. В природе они несовместимы, но их чувство могло проявиться через людей. Нимфа подарила мне способность творить музыку. Саламандр через тебя мог воплощать свои танцы. И как мы давали жизнь их любви, так и они хранили нашу. Но теперь случилась беда. Иссяк родник, и нарушилась связь саламандра с подземным миром огня. Когда я пришел сюда, огонь еле дышал и готов был умереть. Я отдал ему себя и превратился в саламандра. Теперь, если ты захочешь сохранить нашу любовь и чувства этих духов, что открыли нам мир музыки и танца, ты можешь последовать моему примеру. Что бы нас ни ожидало, мы не разлучимся.

И Летисса радостно ступила в озеро. Мгновение— и из скалы снова весело забил родник. Маленькая нимфа, протянув руки к прозрачным струям водопада, извлекала из них чудесную музыку, а саламандр танцевал прямо на воде, и их прикосновения сопровождались чарующими звуками.

Мой путь проходил через Клухорский перевал среди грозного величия Кавказских хребтов. Было еще темно, когда я выбрался на узкую тропу и стал подниматься в гору. Облака медленно переползали через каменную преграду, оставляя разодранные клочья своих тел в узких расщелинах. Перед глазами вставали снежные вершины. Озаренные лунным светом, они казались суровой стражей, закованной в ледяную броню, стерегущей сон Вечности. Невольный трепет охватывал меня по мере того, как я приближался к ним. Но вот густая пелена тумана окружила меня, и я остановился. Минуту назад я шел по краю бездны, и дорогу мне преградила скала. Я не успел разглядеть, с какой стороны тропинка огибала ее, и теперь от моего выбора зависела и моя жизнь. Я сел на землю и погрузился в раздумье: ждать ли, когда облако рассеется? А что, если погода решила испортиться надолго и в конце концов угостит меня снегом?

Взглянув на свои легкие сандалии, я ощутил холод. Впереди еще долгий путь, в конце которого меня ждала прекрасная Диоскурия…

Совсем недавно я прочел о том, что на дне Сухумской бухты обнаружен затонувший греческий город, Кавказская Атлантида. Странный интерес, внезапная нежность и почти непоколебимая уверенность в том, что я знал этот город, возникли во мне в то же мгновение, как я произнес имя Диоскурии. Теперь, спеша к цели моего путешествия, я представил себе пантеон забытых греческих богов. Но разве боги могут быть уничтожены? Да, их питала вера людей, потом они были забыты. Но здесь, на высоте, они кажутся ближе, ибо недаром жили на светлом Олимпе. О, если б кто-нибудь из них явился указать мне дорогу!

Мой призыв не остался без ответа. Лунный серп пробился сквозь облако слева от меня. Я благополучно обошел скалу, и тропинка стала ровнее. Опять густой туман ринулся мне навстречу, но впереди по-прежнему был виден свет. Он не стоял на месте, он двигался, и я, доверясь ему, шел следом.

В прорыве облаков засияла луна, и ее лучи отразились на золотом шлеме и острие копья, которое держала в руках стройная женщина. Облаченная в белоснежную тунику, она, не оглядываясь, тихо скользила впереди меня. До самого рассвета, пока острые зубцы хребта не окрасились солнцем в нежно-розовые тона, я шел за моей проводницей.

Спускаясь с перевала, я встретил пастухов. На мой вопрос, не проходил ли здесь кто-нибудь, они утвердительно кивали: «Одна».

— Кто она?

Пожатие плеч вместо ответа. Я ускорил шаг, почти бежал. За каждым поворотом напрягал зрение, порой даже слышал шаги. И наконец у подножья одного из водопадов ее руки раздвинули водяные струи, как если бы это была сверкающая бисерная ткань.

— Ты хотел меня видеть? — произнес голос, подобный аккордам арфы.

— Да, великая Афина!

Улыбка скользнула по ее прекрасному лицу.

— Ты хочешь узнать свое будущее?

— Нет, — ответил я, — прошлое. Открой мне, жил ли я когда-нибудь раньше и что за странная любовь влечет меня к затонувшей Диоскурии?

Рука ее коснулась моих глаз, и она исчезла… Я с удивлением увидел, что моя одежда превратилась в легкий хитон, расшитый узорами, золоченые сандалии крепились к ногам тонкими ремнями. Кожа стала смуглой, и короткий меч висел у пояса, украшенного зелеными камнями.

— Кадор! — позвал голос богини, и я уже знал, что это мое имя.

На мгновение память моя, погружаясь в бездну, пыталась уцепиться за реальность. Кадор— название реки, впадающей в море. Нет, это случилось после. После той истории, которая произошла с юношей Кадором, спустившимся однажды с гор в прекрасную Диоскурию.

…Трудно сказать, кем он был. Поэт ли, художник, скульптор… Все одинаково привлекало его. Рисуя, он сочинял стихи, обнимая девушку, запоминал фигуру, чтобы затем изваять ее. Легки были его ноги, нежны руки, ясны глаза, видящие скорее мечту, чем действительность…

Ранним утром Кадор ступил в Диоскурию. Все спало, и даже воины у городских ворот застыли, склонясь к длинным копьям. Юноша шел медленно, разглядывая дома в цветении садов, стройные колонны храмов, роскошные дворцы, украшенные статуями героев. Тишина города казалась настолько необычной, что Кадор в конце концов остановился, боясь своими шагами разбудить ее. Море лазурной стеной вставало до самого горизонта, и малейший звук мог обрушить его в ладони гор, на дне которых притаилась Диоскурия.

Внезапно странное явление поразило юношу. Он стоял на месте, а улица словно двигалась ему навстречу. Какая-то незримая волна, наступая, преображала дома. Их краски становились ярче, стекла сияли, на мраморных фигурах исчезали трещины. На глазах Кадора часть улицы обновлялась, являя первоначальную красоту, а часть, оставшаяся около него, сохраняла свой обычный вид. Волшебная волна остановилась, и юноша почувствовал, что его кто-то разглядывает.

— Кто ты? — шепнул он.

— Кто ты? — ответил другой шепот, и тонкий аромат магнолий коснулся его.

Радость охватила Кадора, словно город давно-давно ждал его прихода и вышел его встретить, надев свои лучшие наряды.

— Я знаю тебя, ты — Душа Диоскурии! — И Кадор преклонил колени.

— Душа Диоскурии, — повторил голос.

Солнечные лучи упали на причудливые облака, отразившиеся в море, и первая утренняя волна ударилась о берег. Хрупкие видения покинули спящие дома, и теплый ветер развеял их следы в голубых небесах. Кадор долго не мог очнуться от грезы и, протягивая руки, без конца повторял имя Диоскурии.