Тем временем голуби, все до единого, вылетели из голубятни, сделали круг над домом и куда-то улетели. Впереди всех летел чёрный голубь Сажи.
— Взломать двери! Их надо взять живыми или мёртвыми, — прошептал Слыш. — Лучше не живыми…
Из толпы вышел старый оружейник.
Тяжёлый меч воткнул в землю, руки сложил на рукояти меча.
— Мы хотим знать, в чём виноваты двое детей, старуха и художник? — старым, усталым голосом спросил оружейник.
— В тюрьму его… — прошептал Слыш.
Десять стражников бросились на старика, схватили его.
Но десять молодых оружейников оторвали от старика их цепкие руки и швырнули стражников на землю.
— Мы виноваты только в том, что знаем королевскую тайну! В этом, и больше ни в чём! — завопила Барбацуца, высовываясь из окна.
— Выбить дверь! — крикнул начальник королевской стражи.
Но перед дверью, как из-под земли, выросла толпа пекарей, гончаров и ткачей.
— Зарядить пушки!
Но кузнецы и оружейники оттеснили пушкарей от пушек. Они повернули тяжёлые пушки и направили их на стражников. И тут Слыш прошептал странное слово:
— Смола…
Никто не успел опомниться.
Рыжий Громила и Рыжий Верзила, согнувшись, выкатили откуда-то небольшую чёрную бочку.
Охнув, подняли её — бочка хоть небольшая, да, видно, была тяжела, — раскачали её и ударили об угол дома.
Бочка, хрустнув, раскололась. Густая, липкая смола облепила стену, стала сползать вниз. Рыжий Громила через головы стоящих швырнул горящий факел.
И в тот же миг стена дома разом вспыхнула. Оранжевое пламя рванулось кверху. Закружилась косматая, чёрная копоть.
— Пожар, пожар! Я боюсь! — вскрикнул тонкий детский голос.
В этом королевстве, лишённом воды, пожар был самой большой бедой. Пожаром пугали непослушных детей.
А пламя словно догадалось, что оно здесь хозяин, что все перед ним бессильны, оно охватило вторую стену, крыльцо и дверь.
— Эй, люди! — крикнула Барбацуца, размазывая по щеке чёрную копоть. — Знайте: король украл у вас воду! Вы слышите? Великий источник во дворце! Под королевским троном!
— Заставьте её замолчать! — прохрипел Слыш.
Расталкивая стражников, к горящему дому бросились плотники. Они несли топоры, волокли длинные лестницы.
— Куда?! Назад! — заорали стражники.
Всё смешалось на маленьком дворике Барбацуцы. С хрустом завалился забор, упали ворота. Замелькали кулаки.
Слышен был только треск ломающихся пик и удары сабель о молоты каменотёсов.
Стражников оттеснили в узкую улочку, припёрли к стенам.
Тотчас с четырёх сторон к пылающему дому плотники прислонили длинные лестницы. Кузнецы, передавая с рук на руки, спустили вниз Лоскутика и Сажу.
По другой лестнице сошёл вниз художник Вермильон, держа жабу Розитту, завёрнутую в клетчатый носовой платок.
Барбацуца помедлила, стоя на подоконнике. Она скрестила на груди руки. Оглянулась, посмотрела внутрь горящего дома.
Там гудело и выло пламя.
— Барбацуца, иди сюда! — плача, крикнула Лоскутик.
И Барбацуца тоже спустилась вниз.
Последним вылетело из дома Облако. От копоти оно стало полосатым и пятнистым.
Плотники рубили топорами горящие брёвна, растаскивали их в разные стороны, засыпали песком.
Оружейники окружили Слыша, начальника королевской стражи и главного тюремщика. Пекари и ткачи разбирали оружие, в страхе брошенное стражниками.
Но пламя уже охватило весь дом. Плясали рыжие языки огня, и на каждом была шапочка копоти.
Крыша дома с грохотом завалилась. Во все стороны полетели искры и красные головешки.
Задымилась и вспыхнула соломенная крыша на маленьком доме, куда недавно перебрался старый мастер зонтиков.
Потом загорелся крытый иссохшей дранкой дом бедной кружевницы. Сухое дерево вспыхивало легко и сразу.
Горело жарко, разбрасывая снопы искр.
Облако бросалось прямо огонь, выпускало из себя струи воды.
Оно сморщилось как воздушный шарик, из которого выпустили воздух, с трудом взлетало вверх, кашляя от дыма.
Теперь уже полыхали все дома вокруг. Дымились и тлели дальние крыши.
Оружейники и плотники отшвырнули стражников от колодца. Но добраться до воды было непросто. Колодец до самого верха был забит камнями.
Со всех сторон к горящим домам бежали люди. Они несли воду. Последнюю воду. Кто на дне ведра, кто в кувшине, кто в маленькой кружечке.
Но разве кружкой воды можно потушить пылающий город?
Глава 27
Молния старой бабки Грозовой Тучи
— Ха-ха-ха! — загремела вдруг Барбацуца. — Гляньте-ка на Слыша! Сейчас он уползёт под карету!
Все посмотрели на Слыша.
Слыш, прислонившись спиной к карете, сползал вниз.
Он присел на корточки, съёжился так, что его лицо очутилось между поднятых колен.
Он смотрел вверх с ужасом, яростью и изумлением.
И только тут люди увидели, как потемнело небо над их головами. Как будто вдруг, внезапно наступил вечер.
На город наползала тёмная, тяжёлая туча, волоча лиловые лохмотья по крышам домов.
Внутри её что-то мрачно погромыхивало, будто она тащила за собой сундуки, набитые медной посудой, встряхивала их и стукала друг о друга.
— Остановить! Прекратить! Запретить! — во весь голос закричал Слыш.
И хотя он закричал первый раз в жизни, его никто не услышал.
— Капелька! — зазвенел вдруг детский голосок. — Мама, мне на нос с неба упала капелька!
И тут будто кто опрокинул большое, во всё небо, ведро.
Потоки воды с шумом, плеском полились на пылающий город.
— Ах ты, негодное Облако! Вечно от тебя нет покоя старой бабке! — раздался рокочущий, грохочущий голос откуда-то сверху.
И вдруг сверкнула яркая молния. На миг она остановилась в небе, как серебряное дерево. Всё осветилось дрожащим мерцающим светом.
Молния вонзилась прямо в острую кровлю дворца.
А вслед за ней огромная сизая рука кинула в окно дворца пригоршню шаровых молний, горящих, как круглые лампы.
Вскрикнули все люди на площади, схватились за руки, чтобы удержаться на ногах.
Главная башня дворца покачнулась, наклонилась и рухнула. Гул прокатился по земле. И все увидели, как из груды развалин вырвался светлый фонтан воды и поднялся до самой тучи. Это бил в небо освобождённый Великий источник.
Грохот смешался с громом и хохотом. И сейчас же ливень хлынул с новой силой.
Вода пригнула книзу языки пламени. Огонь шипел, извивался, корчился, прятался в густых клубах дыма. Но вода настигала его, сбивала с крыш, с мокрых брёвен, до тех пор пока нигде не осталось ни одного красного уголька.
Тут дождь пошёл ещё веселее.
Люди выскакивали из домов. Они протягивали вверх руки, и вода сбегала по их рукам до самых плеч.
Седые старики выходили из дверей. Они вспоминали детство, и дождь смывал слёзы с их щёк.
Ребятишки запрыгали по лужам, поднимая фонтаны брызг. Можно было подумать, что дождь идёт сразу сверху и снизу, с земли.
Мокрые голуби, кружа над домами, взмахами крыльев разогнали дым.
И тут все увидели, что на площади нет ни главного советника Слыша, ни начальника королевской стражи, ни главного тюремщика, ни солдат.
Можно было подумать, что потоки дождя смыли этих злых людей, как дождь смывает с мостовой мусор и грязь.
И правда, больше никто никогда их не видел. Видно, великий ливень так их напугал, что они убежали в невесть какие дальние страны и уже не посмели вернуться.
Дождь неплохо отмыл маленького трубочиста. Оказалось, что волосы и брови у него совсем белые, даже мокрые они были светлыми.
— Ах ты, дрянь такая! — набросилась Барбацуца на Лоскутика. — Спалила-таки своё платье! Добилась своего! Придётся покупать тебе новое.
Но Лоскутик только крепко прижалась к Барбацуце и поцеловала её в закопчённую щёку.
— Вот тебе! Вот тебе! — послышался гулкий, катящийся по земле голос.
Сквозь падающий дождь все разглядели старую бабку Грозовую Тучу, которая таскала за ухо бедное Облако.
Она дёргала его из стороны в сторону:
— Будешь ещё не слушаться старую бабку? Будешь летать куда не следует? А как надо, голубей за мной посылаешь?! «Помогай, старая бабушка, выручай!» А?!
Облако с отчаянными воплями приплясывало на одной ноге.
— Отпусти его! Сейчас же отпусти! — закричала Барбацуца, подпрыгивая изо всех сил и тыча кулаками вверх. — Вы все бессовестные! Бросили нас, не прилетали! Только оно помогло нам! Так что нечего трепать ему уши!
Видимо, слова Барбацуцы произвели впечатление на старую бабку Грозовую Тучу, она, ворча и сердито клубясь, отпустила Облако.
Облако, потирая ухо, которое стало больше колеса, бросилось к Лоскутику.
— Какое поразительное лицо у вашей уважаемой бабушки! — с восхищением сказал Вермильон Облаку. — О, если бы она согласилась мне позировать… С каким наслаждением я написал бы её портрет!