Только они одни остались в лесу и всё время порхали возле Чика, стараясь его развеселить. Неразлучен с Чиком был и Аргамак. Сперва олень стеснялся появляться в лесу.

— Все звери умрут со смеху, увидев лысого оленя, — печально говорил он Чику. — Я сам, бывало, когда имел красивые рога, посмеивался над старичками.

— А куда же у тебя делись рога? — интересовался Чик.

— К старости у некоторых из нас они уменьшаются, а то и пропадают вовсе, — вздыхал Аргамак.

— Не огорчайся... Вот сделает доктор Гематоген пилюли из серебряных почек — дадим и тебе пилюлю. Ты помолодеешь, и вырастут у тебя рога красивее прежних... — успокаивал оленя Чик.

Иногда, прячась от шумливых воробьев, они забирались в заросли и подолгу лежали рядом. Чик разглядывал травинки, притрагивался пальцем к чашечкам осенних цветов.

— Посмотри какие! — говорил он оленю, и Аргамак смотрел на цветы и даже пробовал, каковы они на вкус.

Когда Коренёк одолел все до одной книжки, он сказал Чику:

— Теперь я возьмусь за тебя! Хватит играть с оленем да с воробьями! Такие, как ты, путешественниками не бывают — мускулов у тебя нет, от каждого пустяка схватываешь насморк...

Скоро в лес пришла зима. Вслед за Кореньком, Чик выскакивал на мороз в одних трусиках, и они купались в снегу, кидались снежками и боролись.

А ранней весной братья собрали походные рюкзаки (большой — Кореньку, а маленький рюкзачок — Чику и вместе с Аргамаком двинулись в путь.

Коренёк шел впереди, на плече у него висело Осечкино ружьё. Время от времени он доставал компас и, положив его на широкую, как лопата, ладонь, определял, где находится север, а где — юг.

Чик, который сам себя назначил помощником командира, Коренька, двигался следом. В руках у Чика был футляр со скрипкой, шею ему обвивал его любимец Желтопузик, а на плечах сидели семь воробьев, увязавшихся провожать путешественников.

Чик отставал — в одном шаге Коренька помещалось три его шажка. К тому же, ожидая, что скоро вернутся из тёплых краёв птицы, Чик то и дело глядел в небо и поминутно спотыкался, так что Кореньку всё время приходилось брать его за руку.

Аргамак, прихрамывая, шёл позади. Он уговаривал Чика сесть к нему на спину, но Чик жалел старого оленя и ни в какую не соглашался.

Вскоре над лесом послышались птичьи голоса — стая за стаей возвращались из дальних стран. За долгую зиму птицы соскучились по родному небу и лесу и теперь щебетали, гоготали, пели. Чик от радости прыгал и тоже свистел, щебетал и гоготал по-гусиному, приветствуя птиц, а птицы поглядывали вниз и махали ему крыльями и хвостами.

Как-то раз от цепочки гусей, что пролетали мимо, оторвался Гусёнок. Он всё отставал и отставал, снижался и снижался и махал только одним крылом.

— Почему он оторвался от стаи? — удивился Чик. — Может, он заболел?

Не успел он сказать это, как, откуда ни возьмись, — Ястреб.

— Го-го! — закричал Гусёнок. — Го-го-го! — пожаловался он и позвал на помощь.

Но гуси не услыхали его, они были далеко.

Гусёнок хотел с силой взмахнуть крыльями, как учил его делать в минуты опасности отец, вожак стаи, но не послушалось крыло, не подняло, а только больно дёрнулось, и Гусёнок стал криво падать, кувыркаясь.

А Ястреб вот-вот настигнет Гусёнка: он уже раскрыл клюв и расправил когти. Но в тот миг, когда Гусёнок почувствовал на спине прикосновение холодных когтей, раздался такой оглушительный свист Чика, что Ястреб шарахнулся в сторону. Потом грянули два выстрела, и Ястреб поспешил убраться прочь.

— Эх, промазал! — сердито пробормотал Коренёк.

А Чик был доволен: он первый испугал Ястреба! Когда надо заступиться за беззащитную птицу или зверька, он всегда бывает смелый и находчивый!

Воробьи, которые всё никак не могли расстаться с Чиком, слетели с его плеча, устроились на кусте и оживлённо обсуждали событие.

Братья бросились искать Гусёнка и нашли его в кустах. Бедняга дрожал от страха и боли — крыло ему свела судорога, и оно тоже дрожало и дёргалось.

Чик растёр ему крыло и накормил лесными орехами из своего рюкзачка. Гусёнок поднялся, помахал крыльями и сказал:

— Го-го-горячо тебя благо-го-го дарю! Мой отец не забудет твоего-го-го добра... Если будем тебе нужны — позови!..

— Прошу тебя, берегись злого Ястреба! — напутствовал его Чик.

А Коренёк три раза выстрелил в воздух — на всякий случай, если Ястреб притаился в засаде. И братья пошли дальше.

Позади оставались леса и луга, Коренёк и Чик переходили из одной страны в другую. Иногда Коренёк доставал из походной сумки компас и карту, подаренные Гранатом, и справлялся, правильно ли они идут.

Много ещё дней шли братья. Чик не жаловался на усталость. Как и старший брат, он спал на земле, прижавшись к тёплому боку Аргамака и положив под голову рюкзачок. В сапогах и куртках, пропахших дымом костров, братья были похожи на самых настоящих путешественников. Располагаясь На привал, деловитый Коренёк сушил у огня сапоги, а Чик — отсыревшую под дождём записную книжку.

Наконец кончились леса и начались степи. Если верить карте Граната, братья пришли в страну, что лежала вблизи Свирелии.

— Тут и начнём искать Тромбуса, — заявил Коренёк.

— Не поиграть ли мне на скрипке? — предложил Чик. — У маэстро тонкий слух, он услышит нас и отзовётся...

Вдруг из-за ближайшего забора послышались тоненькие звуки — там кто-то пиликал на скрипке.

— Аргамак, подсади-ка меня, — попросил Чик и, согнав с плеч воробьев, влез на Аргамака, а потом — на забор.

— Лезь же! — шепнул он и махнул рукой старшему брату.

— Выдумал! — буркнул Коренёк, но тотчас же очутился на заборе рядом с Чиком.

Даже любопытный Аргамак встал на задние ноги и заглянул через забор.

На крыльце домика сидела длинноногая девочка со скрипкой. Игра не доставляла ей удовольствия, и большой рот её поминутно кривился.

Из домика слышалось:

— Виола, дочь моя, ты играешь без души и фальшивишь на фа диез... Постарайся, моя девочка, быть прилежнее...

— Надоело! — капризно отвечала девочка. — Всё равно я не стану артисткой! Ни к чему мне скрипка!

— Не говори такое, не огорчай старого отца! Ты играешь прекрасно, когда стараешься!.. — возражал голос, который, как вы и сами догадались, принадлежал маэстро Тромбусу.

— Не хочу-у! — упрямо тянула Виолка. — У меня нет вдохновения!

— Подумаешь! — Коренёк подтолкнул локтем Чика. — Какие слова знает!

Из домика снова слышалось:

— Не жди вдохновения, радость моя, а трудись и трудись! Вдохновение посещает трудолюбивых!..

Девочка опять состроила гримасу, отчего, стала ужасно некрасивой, и нехотя взялась за скрипку.

Это и была дочь музыканта Тромбуса, что родилась в один год с Чиком, в год, когда в Свирелии зацвела Серебряная роща. Это её в честь дерева счастья, судьбы — Арбор Фортунэ — маэстро назвал Виолой-Фортуной.

Ещё совсем недавно Виолка с удовольствием играла на скрипке и мечтала стать артисткой. Иногда она устраивала для соседских ребят спектакли, где исполняла по очереди все роли. Ребятам представления нравились, все дружно аплодировали, и только некоторые мальчишки говорили:

— Фи-и! Такие лопоухие артистками не бывают... И рот до ушей.

Каково было бедной Виолке, когда однажды она услыхала эти злые слова!

Сначала она попробовала научиться поджимать губы, чтобы рот был поменьше, и стала завязывать банты у самых ушей, чтобы спрятать их. Но разговаривать с поджатыми губами было ещё некрасивее, а уши всё равно выглядывали из-под бантов.

— Да, — горестно повторяла про себя девочка, разглядывая себя в зеркало, — такую уродину в артистки ни за что не возьмут...

Она не высказывала вслух своих печальных мыслей, и о том, что творилось в её душе, догадывался разве что один Тромбус. Только теперь Виолка стала упрямой и капризной. Вдобавок, к великому огорчению маэстро, она охладела к музыке.

Но всё же, как ни старалась Виолка забыть о своей мечте, ей это плохо удавалось. Оставаясь одна, девочка наряжалась и начинала представлять.

Вот и теперь, дождавшись, когда голос отца затих, Виолка опустила смычок, прислушалась и сказала:

— Как хорошо, папочка уснул!

Она отложила скрипку и на цыпочках вошла в домик. А через три минуты появилась на крыльце в марлевом платье с блёстками и в картонной короне со стеклянными бриллиантами.

Оглядев себя в оконном стекле, девочка стала шептать что-то, размахивая руками, и тонкая, как камышинка, фигурка её то замирала, то плавно кружилась, подметая крыльцо подолом марлевого платья.

Братья загляделись на это представление, позабыв, что они висят на заборе. Глаза Чика блестели от восхищения, и даже солидный Коренёк расплывался от удовольствия.