Спустя пару месяцев старик оказался на панели, весь в синяках и кровоподтеках. Цветные стекла разбила ватага ребятишек, вслед за взрослыми населившая дом. У бронзового рыцаря отпилили голову, руки, а затем и оставшееся тело отдали за бесценок на переплавку какому-то торговцу. Меж тем старый хозяин сошел с ума и каждую ночь приходил к порогу, становясь на место рыцаря, пока на него не спускали собак Вскоре его поместили в нищенский приют, а в доме останки былой тишины развеялись от криков, ругани и шума ночных пирушек Однажды в грозу дом рухнул, подняв тучи пыли. А в это же самое время его бывший хозяин скончался на моих руках. «Я возвращаюсь в свой дом» — были его последние слова. Но дальше… не будем задерживаться.

Вон серый дом с колоннами. Там когда-то родилась прекрасная любовь, но ревность увенчала ее терновым венцом. Это привело к кошмару. Не находя доказательств неверности, супруг приложил все усилия, чтобы толкнуть жену на путь измены. Он страдал невыносимо, и уже жаждал ее вины настолько, что открыл двери дома для распутников и проходимцев. Доведенная до отчаяния, женщина наконец пошла ему навстречу. Семейный очаг был разрушен. Она стала уличной феей, люто ненавидящей своего супруга. Позднее раскаяние не помогло ему. Она была доступна для каждого, кроме него. Вскоре он спился, а она исчезла из города.

Но идемте скорей, а то наше странствие окажется не очень веселым. Что поделать, если пути на моей карте вымощены слезами. Меня призывают чаще туда, где горе, а не радость.

Вот мы и пришли к цели. Видите: угловой дом, напоминающий корабль, и даже скульптура под крышей словно поддерживает бушприт на носу судна. Обнаженная женщина с фонарем в протянутой руке.

Сюда меня пригласили однажды осенью. Как сейчас, помню число — 17 октября. Были сумерки, лил дождь, ветер гнал волны по лужам, в которых отражались огни дома. Меня встретил высокий седовласый старик с тяжелым лицом, исполненным сдержанной печали, и усталым, словно невидящим взглядом.

— Нам нужна ваша консультация, доктор, — сказал он, поклонившись.

Мы прошли по каким-то бесконечным коридорам, лестницам, площадкам в глубь дома. Хозяин пропустил меня вперед. В маленькой глухой комнате без окон на постели лежала девушка с закрытыми глазами. Лицо ее не отличалось правильностью черт, но было привлекательно какой-то смесью упрямства и беззащитности, чистой молодости и странной обреченности. Она не шевелилась. Я подошел ближе и обнаружил, что она мертва. Дальнейший осмотр дал мне основание считать, что смерть ее произошла недавно, так как никаких признаков тления, трупных пятен и другого не было.

— Кажется, моя помощь здесь излишня уже часа три-четыре, — сказал я, оборачиваясь к хозяину. Он смотрел на меня, не дрогнув.

— Ручаетесь ли вы за свой диагноз? — наконец спросил он.

— Боюсь, что это единственный из всех диагнозов, за который можно поручиться. Она умерла несколько часов назад.

— Простите меня, доктор, — перебил хозяин, — но сегодня исполняется ровно месяц с того момента, когда моя дочь умерла или впала в такое состояние.

Я вздрогнул. Я опять вернулся к девушке и осмотрел ее самым тщательным образом. Я вскрыл ей вену, чтобы определить состояние крови. Ни капли не выступило на белую как снег поверхность кожи. Нет, ошибки быть не могло. Но в то же время я чувствовал, что хозяин говорит правду.

— Смотрел ли ее кто-нибудь кроме меня? — спросил я.

— Да. Но все в один голос утверждали то же, что и вы, — она умерла несколько часов назад. Скажите, что нам делать? Мы не решаемся ее похоронить.

Я задумался, потом стал расспрашивать о жизни девушки. Она казалась простой и вместе с тем загадочной.

Ее звали Гита, ей было двадцать лет. Природа и книги осеняли ее детство. В последнее время она невероятно увлекалась своей родословной. Особенно ее интересовала прабабушка, на которую она, судя по портретам, удивительно походила и чье имя перешло ей по наследству. Вместе с именем Гита получила и старинный прабабушкин веер. По сохранившимся преданиям, он был сделан и подарен возлюбленным старшей Гйты, которого она в дальнейшем отвергла. И он якобы покончил с собой. Правнучка не расставалась с прабабушкиным веером ни на минуту. В канун несчастья он был с ней. Она, как обычно, простилась с родными и ушла спать, играя веером. Утром она не проснулась, и странно, что ее веер исчез и его нигде не могли найти. Вот и все. Полный тягостных раздумий над поведанной историей, я просил хозяина перенести тело Гиты в какое-нибудь отдаленное место и ни в коем случае не предавать его земле.

— Вы хотите сделать наше горе вечным или имеете какую-нибудь надежду? — спросил он с дрожью в голосе.

— Не знаю, — ответил я. — Но думаю, что второе.

Так у меня появился дом с мертвой царевной. Верное это сравнение показалось еще более очевидным, когда я узнал, что Шту поместили в подвальном помещении в стеклянном гробу, над которым постоянно теплились лампады.

Прошел почти год. Как-то ко мне обратился за помощью молодой художник. Он жаловался на бессонницу. При расспросе я выяснил, что причиной ее служит страх. Оказалось, художник видит в течение многих лет один и тот же сон. Будто его приводят в мрачную усыпальницу, где в гробу лежит молодая женщина. Он целует ее и умирает, а к ней возвращается жизнь. Пораженный рассказом художника, я спросил, может ли он изобразить лицо покойницы.

Он усмехнулся:

— За этим дело не станет. Я уже думал таким образом избавиться от наваждения, и дом мой полон ее портретами.

В следующий раз он принес мне несколько работ, и я узнал лицо Гиты.

— Что вы будете делать, если я не помогу вам? — спросил я художника.

— Помучаюсь еще сколько хватит сил и обращусь на тот путь, который избавляет от всех хлопот, — ответил он.

Да, я недооценивал его состояние. Он находился в сильнейшем нервном расстройстве. Вся его жизнь обратилась в кошмарную борьбу со сном, который он ненавидел, боялся и которого он в то же время жаждал.

Не буду снимать с себя вины, но я не верил в те лекарства, что прописал художнику. Он вскоре вернулся разочарованный. Тогда я договорился о встрече, решив отвести его к Гите. Накануне я пришел к отцу ее и взял ключи от подвала. Наверное, люди, впервые в жизни готовящиеся совершить преступление, ощущают те же чувства, что и я. Ужас владел мной, холодный ужас убийцы и в то же время какой-то животный интерес, какой бывает в детстве, когда заглядываешь в бездну.

Как странно, я ожидал какого-то чуда, которое свершится, как только художник войдет в подвал к Гите. Но ничего не случилось. Молодой человек долго глядел в лицо усопшей, затем отвернулся и пошел обратно. Я нагнал его. Он казался в каком-то ступоре, на губах каменела жалкая улыбка.

— Я узнал ее. Да-да, это она, — заикаясь, пробормотал он. Чувствуя невыносимость каких-либо разговоров или объяснений, я оставил его в покое. Однако через несколько дней он пришел ко мне с просьбой опять отвести его к Гйте.

Несколько раз мы приходили и уходили ни с чем, но я ощущал, какая страшная борьба происходит в художнике.

— Я… я… не могу преодолеть себя, — сказал он мне как-то, словно оправдываясь.

— Хватит, — заявил я решительно. — Вы больше никогда не вернетесь сюда. Забудьте весь этот бред. Для меня самого эти ступени в подвал равносильны дороге к собственной могиле. Мы вместе с вами уедем из города и немного попутешествуем. Дорога вернет вам здоровье.

Он как будто обрадовался моим словам. Даже сообщил, что у него имеется небольшое наследство от дальнего родственника — дом на берегу моря, куда он никак не соберется съездить.

Словно камень свалился с моей совести, и я, пожав руку художника, обещал составить ему компанию. Опять была осень, и я, предвидя непогоду, торопил его с отъездом. По правде говоря, меня страшила одна дата — 17 октября. Я помнил, что это день смерти Гиты, и почему-то хотел покинуть город до ее годовщины. Но что-то нас задержало. Наступило семнадцатое число. Я никак не мог уснуть, когда в двери послышался настойчивый стук Торопливо одевшись, я спустился к порогу. Там меня ждал художник Я испугался его глаз. В них было безумие.

— Идем, — хрипло приказал он.

Я не спрашивал куда, ибо втайне уже все знал. Мы подошли к дому Гиты, Двери оказались не заперты. Тридцать ступеней вели в подвал. Помещение оказалось прибранным. По углам стояли живые цветы, принесенные родными. Ярко горели восковые свечи перед большим распятием у ног покойной.

Художник обернулся ко мне:

— Вот ключ, адрес и письмо к соседям.

Затем он подошел к гробу, сдвинул крышку и, подняв на руки Гиту, прильнул к ее губам. Еще мгновение, и он упал бездыханный вместе со своей ношей. Стеклянная крышка ударилась о каменный пол, и жалобный звон разнесся под сводами.