Оруженоска, увидев, как дракон разгневался, как всерьез стал к делу подходить, руками за грудь схватилась, нащупала под одеждой ладанку, зашептала что-то многословное.

Ударил дракон по мячу – штанга! Охнули призраки, ахнула донья Маня. Старые ворота от того тычка затрещали, вправо накренились.

Пока рыцарь с оруженоской ворота выравнивали, донья Маня ему какую-то малую вещицу в ладонь сунула. Ойкнул рыцарь – та вещица его в палец уколола.

– Не ойкай, держи, – шепчет оруженоска. – Это булавка, будешь протыкать ею мячи: кладенец сдуться не должен!

Ай да оруженоска! Здорово придумала!

Послал ей барон Николай бесконтактный поцелуй, взял мяч из кучи, думает: «Кладенец я в следующий раз отыщу, а то, не равен час, дракон подвох заподозрит.»

А Спартаку Динамычу не до подозрений, в смятении он. До сего момента он твердо считал, что драконы более совершенные существа, чем люди, поскольку они могут мыслить несколькими головами одновременно. Но сейчас вдруг именно эта многомудрая система показалась ему не только излишней, но и всерьез мешающей победить. В сложившейся ситуации каждая его голова мыслила что-то свое и сумма всех этим мыслей была такова, что мозги не подавали телу никакого импульса: видимо сигналы одних пяти голов начисто гасили сигналы других пяти голов. А одиннадцатая голова – так уж сложилось исторически – воздерживалась и своим малодушным воздержанием тормозила весь процесс управления организмом. «Одиннадцать голов хорошо, а одна все же лучше» – с завистью подумал Спартак Динамыч и даже не понял, какой из голов он это сделал: произошла в нем полная дезориентация мысли.

В этот самый момент срезал барон Николай по мячу со всего маху, смотрит: отвалилась боковая голова у Спартака Динамыча. Шлепнулась в грязь, будто яблоко с яблони упало, – ни тебе крови, ни тебе крику, только поискрила шея, как при коротком замыкании, да тут же и обесточилась, повисла жгутом. Видно, для дракона голову потерять – что для ящерицы хвост отбросить, плевое дело.

Спартак Динамыч потере только удивился: сам не ожидал. Повел он десятью оставшимися шеями, лапой поверженную свою часть в бок брезгливо отодвигает.

– Одиннадцатый номер, – говорит, – младшенькая. Знать, не голова и была...

А барон Николай тоже обмер – не понимает, то ли он обычным мячом дракону голову снес, то ли это ему кладенец случайно под ногу подвернулся. Посмотрел – а тот мяч обратно из пещеры выкатился и сам к другим своим собратьям прибился.

– Гнилая голова была, упадническая, – продолжает оправдываться восьмая голова. – Мы и сами ее выкинуть собирались, она только мешала все время нытьем своим.

– Так что, рыцарь, ты особо не радуйся, – подвывает третья голова, – ты нас не победил еще а, наоборот, получается, лишил нас слабого звена, сильнее нас сделал и приуменьшил нашу уязвимость!

– Да на здоровье, – отвечает барон Николай. – Я тебя, твое беззаконие, сейчас до такой неуязвимости обработаю – нечего уязвлять будет. Будут тебя звать Спартак Динамыч – Неуязвимый Змей. Здорово?

Рыцарь от первой удачи почувствовал некий спортивный азарт, аж затрясло его мелкой соревновательной дрожью. Выбрал он еще один мяч, ударил в том азарте наобум – ни прицела, ни посыла. Дракон легко мяч передними лапами поймал и впереди себя выставил.

Спартак Динамыч лапы разминает, хвостом площадку вокруг себя подравнивает. Только вот беда: без головы дракону не сподручно как-то стало, все ж таки привык за четыреста лет к одному положению вещей, а тут в одночасье все изменилось. Равновесие нарушилось, слева противовесу нет: знать, все ж таки была от одиннадцатой хоть какая-то польза. Занял Спартак Динамыч позицию неуклюже, бочком, вывернул лапу по-лягушачьи, загнул палец и прицелился, выверяя траекторию полета сразу всеми головами. А барон Николай наблюдает весь этот процесс с некоторой даже радостью: разглядел в противнике перемену, подметил, как тому стало неудобно телесами управлять.

– Ты бы, твое беззаконие, хоть бы ногти подстриг, что ли, – насмехается злобно. – Небось, такими крючьями мяч-то несподручно пинать, это ж тебе не хоккей на траве.

Спартак Динамыч занервничал, щелкнул по мячу косо и смазал вбок.

– Угловой! – довольно разводит руками рыцарь.

Отбегает за мячом, а сам думает: «Ладно, с углового все равно толку мало, возьму мяч первый попавшийся, кладенец в следующий раз высмотрю.» Да, видать, кладенец-то сам к его ноге льнет: как заехал с угла по дракону, так и снес ему еще одну голову – девятую.

Заголосили призраки, присвистнула оруженоска. А дракон взвыл, не смог на этот раз чувства свои скрыть: боли не чувствует, да только обида еще больней боли будет! Заискрил снова, голову свою пропащую лапой в яму отпихнул. На призраков огрызается, хвостом грозит увесисто.

А расчудесный мяч назад отскочил, опять к куче сбоку прибился – и крутиться долго, дает рыцарю себя запомнить.

– Два ноль, Спартак Динамыч, – сообщает рыцарь, тот мяч примечая. – Снова я бью.

А Спартак Динамыч совсем расстроился, четыре губы разом закусил.

– Вот такой вот, стало быть, ты защитник справедливости, – хрипит тенорком его десятая голова, та, которая без ближайших соседей осталась, – такой вот ревнитель добродетели! Тебе, значит, голову смахнуть – что фамилию зачеркнуть!

– Ты, твое злодейство, на болезни жаловался? – спрашивает рыцарь и сам же отвечает: – Жаловался. Вот я тебе и ампутировал кое-что, для оздоровления организма.

– Мы на болезни не жаловались, мы ими гордились! – говорит десятая голова. – А вот на тебя, окаянного, мы точно жалобу-то в олимпийский комитет напишем!

– Да, да, да! – присоединяется седьмая. – Пусть дисквалифицируют тебя за неспортивное поведение!

– Пиши, если хочешь, – вздыхает рыцарь. – Только словами-то горю не поможешь. Поздновато к слову прибегать, когда уж почитай две трети дела сделано. Лучше сдайся подобру-поздорову, коли совсем без всего остаться не желаешь.

– Подобру-поздорову?! – рычит седьмая голова. – Это вот так, по-твоему, добро выглядит? С кулаками да в бутсах?

– Тебе еще повезло, твое злодейство, – отвечает на то барон Николай, – это еще облегченный вариант, есть у добра и более жесткие формы, более здоровые.

– Знаем, – говорит четвертая, – повидали на своем веку всякого добра. Только, по-моему, добро в форме – это уже не добро. А?

Остановился рыцарь, задумался, мяч на руке взвесил.

– Не знаю, – говорит. – Мне тут один злодей знакомый – я его, между прочим, победил недавно – говорил, что добра и зла вообще в природе не существует.

– В природе, может, и не существует, – отвечает четвертая голова, – а в других местах встречается.

– Это в каких же местах?

– А сам догадайся.

– Сейчас я тебе догадаюсь, твое злостное беззаконие, – размахивается рыцарь. – Сейчас я тебе навешу блинка в какое-нибудь неприродное место!

Рыцарь весь от азарта своего издергался, опьянила его полупобеда. Донья Маня ему кулаки показывает: дескать, умерь прыть свою кровожадную, доиграешься! А он в ее сторону и вовсе оглядываться позабыл. Шлепнул по мячу с шиком, как умелец, да от дури своей самодовольной промахнулся, хотя кладенцом бил. Свалил кусок скалы, Спартаку Динамычу вход в пещеру попортил. А дракон на то не жалуется – ему только выгода: ворота на целый метр уже стали.

А дракон видит, что рыцарь тоже вроде как голову потерял, и успокоился, взял себя в лапы. Не все еще потеряно, думает, эдак еще отыграться можно. Вот только подустал он уже порядочно: не с его комплекцией мячи пинать с утра да на несвежую голову. И стал он хитрить: время растягивает, продолжает рыцаря в отвлеченные разговоры вовлекать. Одной головой разговаривает, изматывает рыцаря, а другими отдыхает да думает, как бы дальше не оплошать.

– А вот мы что-то не поймем, – говорит лысая голова, – ты сам-то за кого болеешь?

– Я за спорт болею, – отвечает барон Николай, немного остывая.

– Вот как? И что же у тебя болит?

– Душа у меня болит.

Дракон рассмеялся четырьмя головами сразу, да так искренне рассмеялся, что рыцарю не по себе стало.

– Ты, гость незваный, спорт с физкультурой путаешь, – вступает в разговор четвертая голова (та, которая без особых примет). – Вы, людишки, постоянно их смешиваете, божий дар от яичницы отличить не можете. А между тем физкультура и спорт – вещи сугубо разные. Спорт калечит, а физкультура оздоравливает.

– Это как это спорт калечит? – не верит барон Николай.

– А вот так, например, – говорит дракон.

Распрямляет свое тело, вытягивается в полную длину и, передохнув, со свего маху – бац! Прямо в живот рыцарю мяч запускает.

Рыцарь рухнул на землю, съежился вареной креветкой – ужас как ему больно, никакие доспехи не помогли. Такое у него ощущение, будто в районе солнечного сплетения у него внеплановый закат произошел. Спартак Динамыч довольно потирает передние лапы, решил, видать, противника силовыми приемами заморить. Оживились и призраки – бубнят, спорят между собой. Оруженоска к рыцарю бросилась, да он сам уже на ноги встал – скрюченный, как саксаул.