Царь, выслушав все, обнял Ивана царевича, посадил с собою рядом и просил разсказать ему, чей он сын и где живут его родители. Не стал скрывать своего звания Иван царевич: разсказал царю, кто он и кто его родители.

— Хочешь ли ты быть моим зятем?

Иван царевич не знал что делать от радости и открылся царю, что он давно уже пылал сильною любовью к царевне. После того дня прошло еще два, и царь затеял свадебный пир. Великолепныя кареты были приготовлены для жениха и невесты, и тысячи народа пошли за ними в храм. После обряда начался пир. Весь народ веселился и кричал ура! Все веселились, кроме мнимаго победителя над змеями. Он один не веселился. Царь при всем народе ужасно срамил хвастуна и велел ему выехать в этот день из города и более в него не являться. Кончился пир и веселье. Царевич вместе с царевною отправились к своему отцу. Царь принял сына и дочь с распростертыми объятиями и велел задать великий пир. Отправив пир у своего отца, царевич простился с ним и отправился в обратный путь в царство своего тестя, где стал жить счастливо с царицею, а по смерти своего тестя наследовал его престол и мирно и мудро правил государством до дня своей смерти.

В некоем царстве, в некоем государстве жил был славный и именитой князь Мистафор Скурлатович, у котораго был слуга по имени Горя, сын Кручинин. Мистафор Скурлатович отдал его к искусному мастеру учиться башмачной науке с тем договором, чтобы он в сей науке был первой противу всех мастеров и лучше и искуснее. И так Горя учился несколько лет и выучился так хорошо, что шил башмаки не в образец лучше своего мастера. Тогда Мистафор Скурлатович взял его в дом свой и заставил на себя шить башмаки, и он сшил дюжин двадцать башмаков, однако барину его Мистафору Скурлатовичу ни одна пара не показалась, за что бил он его немилосердно и от тех побоев башмачник Горя Кручинин чуть с ума не рехнулся и от печали захворал гораздо плотно, и был болен недель с десяток; а как стал обмогаться и начал мало по малу бродить, тогда Мистафор Скурлатович опять заставил Горю Кручинина башмаки на себя шить; но когда он несколько пар сшил и принес к нему примеривать, то не показалась ему ни одна пара. Тогда Скурлатович бросил теми башмаками ему в голову и разбил ему всю рожу до крови; а Горя Кручинин, имея у себя алтын денег, пошел в кабак, выговоря сии слова: хоть бы чорт меня от такого барина избавил. Вдруг предстал к нему незнакомой человек и сказал: о чем ты добрый молодец горюешь? На то ему башмачник Горя ответствовал: как мне доброму молодцу не кручиниться! Барин мой как злой пес лих, ты видишь, как он меня сегодня пощипал; а недель за десять пуще этого еще меня бил. Незнакомой спросил его: за что он тебя так бил? На то Горя ему говорил: учился я башмачной науке и выучился лучше своего мастера и начал шить башмаки на своего барина; однако сколько ни шил, не мог попасть на его обычай, и вместо того, чтобы сказать спасибо, все бьет меня немилосердно, как ты и сам видишь, что у меня рожа вся избита. На то незнакомый стал ему говорить: я знаю твоего господина довольно, надобно тебя от него избавить, и ежели ты хочешь, то я сделаю тебя счастливым человеком и женю тебя на Мистафоровой дочери вместо того князя, за котораго уже она сосватана. Что ты вздурился что ли? — сказал ему Горя, — что такой самбур городишь: вить это нестаточное дело! Поверь мне, сказал ему незнакомый, что я это все могу сделать. Но башмачник усумнился, солвил: сколько брат ты ни болтай, а я этому не поверю. Ну! Так я тебя уверю, что все это могу сделать; и потом велел ему зажмуриться и повернуться против солнца и ступить два шага назад. Когда все это Горя исполнил, то велел он ему посмотреть на себя. Горя весьма удивился, видя себя в драгоценном наряде и сказал: никак ты черт в человеческом образе? Конечно, я чорт, потому что ты меня звал, я по твоему зову тебе явился и хочу тебе услужить и женить тебя на Мистафоровой дочери. Да как это можно, говорит ему Горя? Вить меня там все знают; да и собака может узнать. А сей ему сказал: нет, не правда, никто тебя не узнает, и ты будешь в образе того князя Дардавана, за котораго Мистафорова дочь Догада сговорена и обручена. Хорошо и весьма бы хорошо, если б сделалось, как ты мне говоришь, сказал ему Горя. Уж будет так, когда я тебе говорю. И еще приказал ему отступить три шага зажмурившись и после открыть глаза. Тогда увидел Горя пред собою палаты белокаменныя огромныя и весьма тому удивляясь, от чего сие так скоро явилось, со изумлением вскричал: ты и в правду чорт, а не человек, что вторишь такия великия мудрости. Я тебе говорю правду, а не обманываю, ответствовал ему незнакомый, и теперь дарую тебе эти каменныя палаты, а сам буду тебе верным слугою; называй ты меня Притычкиным. После чего слуга сей повел новаго своего господина Горю башмачника на широкий двор, и увидел там башмачник Горя великое множество слуг, лошадей, карет и всего в великом убранстве, и те слуги ему поклонялись, яко князю, и музыканты заиграли на разных инструментах; а как музыка играть перестала, тогда башмачник Горя пошел в палаты белокаменныя и увидел накрытый стол с разными кушаньями, и сел он за тот стол, напился и наелся порядочно, и жил он в том доме несколько времени, как какой знатный вельможа. В то время князь Дардаван, обручившись с своею невестою Догадою уехал в иной город за своими нуждами, а верный слуга Притычкин почел сие время за доброй случай женить башмачника Горю на Догаде, и для того пришед к своему господину башмачнику, сказал ему: теперь надобно сделать чтобы Митрофан признал тебя за князя Дардавана, и сказав сие, вышел пред палаты белокаменныя и построил против самых палат лагерь великий и велел играть всем музыкантам вдруг. Когда музыка заиграла, услышал Митрофан Скурлатович разные приятные голоса и помыслил в себе, что конечно князь Дардаван приехал, и послал тотчас о том проведать. Известившись и в самом деле от тамошних людей, что мнимый князь Дардаван сам приехал, послал к нему много знаменитых людей звать к себе на пир вселюбезнаго зятя своего князя Дардавана. Послы Мистафоровы, пришед к башмачнику Горю, кланялись ему униженно и просили его именем своего князя Мистафора Скурлатовича, чтоб пожаловал к нему на пир погостить. Башмачник Горя им отвечал: подите вы и донесите Мистафору Скурлатовичу, что я за вами же скоро к нему буду; посланные все, поклоняясь низко башмачнику Горю, предстали пред князя своего Мистафора и разсказали, что от мнимаго царевича Дардавана слышали и что видели у него. По отшествии Мистафоровых посланцев слуга Притычкин пришел к башмачнику Горю и говорит ему: ну, теперь тебе надобно ехать к Мистафору; да слушай же, что я тебе буду наказывать: когда ты приедешь на двор к Мистафору и слезешь с своего добраго коня, то ты коня своего не привязывай и никому держать не приказывай, а только кашляни сильнее и топни ногою о пол, сколь есть мочи; а вошедши в покои, садись на стул, которой под первым номером; в вечеру же когда тебя станут унимать ночевать, останься, и как тебе постелют постель, то ты на нее не ложись, потому что князь Дардаван всегда сыпал на своей постеле, которая тяжестию была во сто пуд; я тебе ту постель пришлю, а если и призамешкаюсь, то ты ударь меня за то по роже при Мистафоре и при его дочере; когда же приляжешь в постель и подадут тебе множество свеч, то ты им скажи, чтоб они те свечи взяли, а вели мне принесть камень, которой князь Дардаван всегда ночью на стол кладывал, и я тебе тот камень достану; и ежели ночью положишь тот камень на стол, то от него свет лучше, нежели от тысячи свеч будет. Башмачник Горя, выслушавши такия речи от слуги своего Притычкина, обещался все то исполнить, и вышел Горя на широкий двор, а слуга его Притычкин подвел ему оседланнаго коня. Башмачник горя сел на того коня, а Притычкин на другаго, и поехали к Мистафору Скурлатовичу, и приехавши к нему на широкий двор, Мистафор Скурлатович вышел встречать своего вселюбезнаго зятя, мнимаго князя Дардавана, а башмачник Горя слез тогда с своего добраго коня, и ни к чему его не привязывает и никому его взять не приказывает, а только кашлянул громко и топнул ногою о пол что есть поры — мочи; конь стал на одном месте, как вкопаной. Потом вошел Горя в покои, Богу помолился, на все четыре стороны поклонился, с хозяином поцеловался и сел в передний угол на стул под первым номером. Мистафор пошел к своей дочери Догаде и сказал ей, чтоб она вышла и помиловалась бы с своим обрученным женихом, с князем Дардаваном, а как Догада была хитра и мудрена, то и отвечала на отцу своему: Милостивый государь мой батюшка Мистафор Скурлатович! Вить это не князь Дардаван, а это башмачник наш Горя Кручинин. Никак ты вздурилась сказал ей Мистафор! Вить я и прежде князя Дардавана в лицо видел и знаю, так и это тот же самой, а не башмачник Горя. Хорошо, Государь! Сказала Догада, я к нему пойду и поклонюсь, однако примечайте вы и помните, что это не князь Дардаван, а башмачник Горя в его образе, и приметьте вот по чему: когда мы сядем за стол кушать, то велите подать хлеба белаго и чернаго, и ежели этот гость примется резать черной хлеб, то он не князь Дардаван, а башмачник Горя Кручинин, ибо князь Дардаван всегда резал прежде белой хлеб. Хорошо! Я это посмотрю, сказал ей Мистафор. Тогда Мистафор Скурлатович просит башмачника Горю за стол кушать, и когда они сели, и подали хлеба белаго и чернаго, башмачник Горя принялся за хлеб и начал резать прежде черной хлеб, а не белой, что Мистафор и Догада приметили. И Мистафор начал его спрашивать: Почтеннейший и любезнейший мой дорогой зять, князь Дардаван, для чего сего числа изволит милость ваша резать прежде черной хлеб, а не белой. Услышав сие, слуга Притычкин предстал невидимо и шепнул на ухо башмачнику Горю следующия слова: скажи ты Мистафору на сей вопрос, что батюшка твой, садясь за стол, всегда кормил прежде бедных людей, подавая каждому кусок хлеба, и вместо соли сыпал золотую казну, и когда ты сии речи выговоришь, то вели мне подать золотой казны мешок. Мнимой царевич Дардаван те же самыя слова Мистофору пересказавши и нарезавши чернаго хлеба, закричал слуге своему Притычкину, чтоб он принес ему золотой казны мешок. Проворной Притычкин тотчас принес казны золотой мешок, взятой им, или, так сказать, уварованной из Мистафоровой кладовой, а Горя приказал ему собрать сборище нищих. Слуга побежал и привел тотчас с собой великое множество бедных, а башмачник Горя начал раздавать им хлеб, посыпая на всякой ломоть золотой казны, и разделавши весь хлеб и золотую казну, стал сам обедать. После обеда Мистафор говорил своей дочери: вот ты говорила, что это не князь Дардаван, теперь саамам скажешь, что это он; нет, батюшка, отвечала Догада, это не князь Дардаван, а башмачник наш Горя Кручинин! Ты право ума рехнулась, сказал ей на то Мистафор; я чаю, что уже башмачника Горю Кручинина давно чорт взял. А вот я докажу, что это точно не он, сказала Догада; ежели вы уймете его у себя ночевать, то прикажите послать ему свою постель, и ежели он на ту постель ляжет, так это не князь Дардаван, а башмачник Горя. Когда пришел вечер и уже было поздно, Мистафор велел для башмачника послать добрую свою постель, и как постель постлали, то Мистафор сказал мнимому царевичу, чтоб он удалился для покоя в наступающую ночь. Горя, вошед в спальню и увидя, что это не та постель, про которую ему сказывал слуга его Притычкин, тотчас, как будто с великим сердцем, кликнул Притычкина и ударил его в рожу, весьма плотно, говоря: резвее ты бездельник того не знаешь, что я здесь буду ночевать, для чего ты не приготовил мне своей постели, вить ты ведаешь, что я всегда сплю на своей стопудовой постели, ступай скорее и принеси сюда постель. Притычкин побежал опрометью и принес стопудовую постель, которую украл он у князя Дардавана. Башмачник Горя разделся и лег на постель, а огада велела нарочно зажечь множество свечей и отнесть в его спальню; однако Горя не промах, прогнал их всех и со свечьми, сказав им: у меня и без ваших свечей свету довольно, и велел Притычкину подать камень, которой ему того же времени и принесен; ибо он и камень тот светозарной украл вместе с постелью у князя Дардавана. Горя положил тот камень на стол и лег спать и от того камня такой сделался великий свет, что и Боже упаси, пуще зарева возсиял. Среди же самой глухой ночи Догада послала к башмачнику горе в спальню одну свою служанку и велела ей украсть тот светозарной камень со стола. Лишь только вошла служанка в спальню и хотела взять тот камень, то вдруг слуга Притычкин, который тогда лежал возле дверей, вскочив, сказал ей: не стыдно ли тебе девица красная воровать у будущаго твоего господина? За то должна ты теперь оставить мне заклад, он снял с той служанки юбку, телогрею, да третий платок, и так ее от себя отпустил. Служанка, пришед к своей госпоже Догаде, разсказала все происшествие; однако Догада не унялась, и чрез час времени, думая, что башмачник Горя и его слуга Притычкин спят, послала другую девку украсть камень; когда и та вошла в спальню, то Притычкин и с нею равно же поступил, сняв с нее юбку, телогрею и платок с головы и отпустил. После того еще чрез час времени Догада, думая что уже конечно они заснули, вздумала сама пойти и украсть камень; но лишь только что вошла в спальню к башмачнику Горе и принялась за камень, то Притычкин тотчас вскочив, схватил ее и сказал: как не стыдно вашей честной милости творить такия пакости, вить это не довлеет честнейшаго отца дочери, чтоб вступать в такое дело, и за то прекраснейшая княжна прошу оставить заклад; по сказанному, как по писанному, Притычкин, сняв с нее юбку, телогрею и с головы платок, отпустил от себя Догаду со стыдом и сожалением. На другой день по утру Притычкин разсказал ему, что ночью происходило и советовал Горе башмачнику, когда пойдет он к Мистофору, и Мистофор начнет ему загадывать загадку, то бы он ему отвечал: я не отгадываю загадок, а сам загадываю, и тгда загадай Мистафору следующую загадку: «гулял я в ваших зеленых лугах, и поймав три козы, снял с них по три кожи». Когда Мистафор о том усумнится и станет говорить, что нельзя статься, чтобы на козе было три кожи, тогда кликни меня и вели подать те кожи. Башмачник Горя, выслушав слуги своего Притычкина новое наставление, пошел к Мистафору, а Мистафор начал загадывать ему загадки; Горя на то ему сказал: я не отгадываю загадок, а сам загадываю, и говорил ему: «гулял я в ваших зеленых лугах, и поймав три козы, снял с них девять кож». Мистафор весьма усумнился и сказал: этому нельзя статься, чтоб на каждой козе было по три кожи. Конечно это так и точно это правда, сказал башмачник горя, и позвав Притычкина велел ему принесть те кожи, которыя он снял с трех коз: слуга вскоре потом принес к нему оныя. Мистафор, увидев платье дочери своей, очень огорчился и распалился на нее сердцем своим и спрашивал мнимаго царевича, как попалось к нему Догадино платье? Башмачник разсказал ему, как все происходило, и Мистафор, разгневавшись на свою дочь, после ей сказал: вот ты мне говорила, что это не князь Дардаван, а башмачник Горя Кручинин, и так не хочу я теперь больше терпеть, чтоб мешкать твоим замужеством; ты сей же день готовься к венцу. И таким образом в тот же самой день Горя женился на Догаде. По нескольком времени после свадьбы, слуга Притычкин, пришед к башмачнику Горе, сказал ему: ну! Теперь я довольно сделал тебя счастливым, то сделай же и ты для меня то, о чем я тебя попрошу. В саду вашем есть пруд, и в том пруду жил прежде я, и мыла в том пруду девка платье и уронила с себя кольцо и меня из пруда того выжила; вели ты из того пруда воду вычерпать и тот пруд вычистить, и чтобы там кто не нашел, вели к себе приносить, и когда найдется, то вели опять в пруд впустить чистую воду и состроить шлюпку и поезжай на той шлюпке кататься по тому пруду, вместе с твоею женою и со мною; а я тогда брошусь в воду, хотя жена твоя и закричит: ах! Слуга Притычкин утонул: но тогда скажи ты ей: чорт его возьми. Башмачник горя, выслушав от слуги Притычкина такия речи, велел в саду пруд высушить и чистить, и велел также, что кто в том пруде найдет, приносить к себе, и как тот пруд стали чистить, то мальчик нашел там кольцо, которое и принес к башмачнику Горе, а башмачник Горя велел в пруд воду впустить и состроить шлюпку, и как все то готово сделано было, сел он с своею женою и с слугою Притычкиным в шлюпку и катался по тому пруду; слуга же Притычкин вдруг бросился в воду, а Догада закричала: ах! Слуга Притычкин утонул; тогда башмачник Горя сказал: чорт его возьми, мне он больше не надобен. Князь же Дардаван, настоящий обрученный жених Догадин, послан был на сражение, где был убит, а башмачник Горя Кручинин стал называться его именем, и жил с Догадою множество лет в великой радости и благополучии, забыв свою прежнюю несчастную судьбу.