— Прошу прощения, я была не права, — извинилась мама. — Вы поступили вполне разумно. Проследите за тем, чтобы дети находились в тепле. Вы уже вызывали доктора?
— Я не успела; болезнь только что обнаружилась. Это ужасно! Их руки и лица — все покрыто мелкими красно-фиолетовыми пятнами.
— О Боже! Надеюсь, что это не какое-нибудь еще более страшное заболевание! Я немедленно отправляюсь за доктором. Домой вернусь с последним поездом. К счастью, у Молли в коробке есть вся необходимая одежда, и нам не надо ничего брать из дому.
Итак, Молли пришлось снова садиться в кэб, на котором они сюда приехали.
— Я отвезу тебя обратно к тете, — сказала мама.
— Но тетя Элиза сейчас во дворце епископа и пробудет там несколько дней, — напомнила Молли.
— Ах, да, конечно. Она всегда торчит в гостях столько, сколько, по ее мнению, требуют правила приличия. Делать нечего, едем к тете Марии. Боже, Боже мой!
— Не расстраивайся, мамочка, — сказала Молли, беря ее за руку. — Они все очень скоро поправятся, а я постараюсь вести себя хорошо и не заболеть вовсе.
Она говорила так, чтобы утешить маму; на самом же деле она предпочла бы самую тяжелую болезнь поездке к тете Марии, ежегодные визиты к которой были для девочки сущим мучением.
Тетя Мария жила в прекрасном старинном особняке в графстве Кент. Ее дом был битком набит разными красивыми вещами и окружен большим роскошным садом; как однажды заметил Берти, это было место
«Где все приятно взгляду,
Когда нет тети рядом.»
Молли и ее мама приехали как раз к ужину. Тетя Мария была очень удивлена и, по своему обыкновению, недовольна. Молли тут же отправили в постель, а ужин ей в спальню принесла на подносе тетина служанка Клеменс. Ужин состоял из холодной баранины в мятном соусе, фруктового желе и взбитых сливок.
— Ваша тетя распорядилась подать вам молока и бисквитов, — сказала Клеменс. — Но я подумала, что такой ужин понравится вам больше.
— Клеменс, ты просто прелесть! — сказала Молли, приступая к еде. — Я боялась, что ты как раз сейчас окажешься в отпуске. Когда ты здесь, это место не кажется мне таким унылым.
Клеменс была явно польщена и тут же вернула комплимент.
— Да и вы, мисс, когда захотите, можете быть совсем неплохой девочкой, — сказала она. — То есть я к тому, что вы всегда отличались хорошим поведением, если только вдруг не начинали вести себя плохо. Кушайте на здоровье. Я потом загляну пожелать вам спокойной ночи.
Что Молли нравилось в доме тети Марии, так это отсутствие детских комнат с характерной для них обстановкой — низкими расписными кроватями, маленькими столами и стульями, толстыми цветными половиками и множеством иных как бы ненастоящих вещей. В тетином доме все комнаты были настоящими; повсюду на полах лежали дорогие ковры, а старинная мебель из редких пород дерева выглядела не просто солидно, но еще и с оттенком аристократического изящества. Все кровати здесь были снабжены шелковыми занавесками и балдахинами, державшимися на четырех резных столбиках — спать в такой кровати, похожей на маленький дом или шатер, было удовольствием совершенно особого рода. Комната, куда поместили Молли, в прошлом являлась кабинетом, о чем свидетельствовали ряды книг в золоченых переплетах, массивный письменный стол и стеклянный шкаф с чучелами разных птиц, а также чучелом зубастой щуки, — все они почти ничем не отличались от живых. Кроме того, по углам комнаты стояли два больших дубовых комода, а на каминной полке расположилась парочка толстых белых индийских идолов со скрещенными ногами и бессмысленными улыбками на круглых физиономиях. В отделке кабинета преобладали черные, красные и золотистые тона, что придавало здешней атмосфере дополнительную таинственность. Молли очень нравился старинный кабинет, но она предпочла бы осматривать его при дневном свете. Ночевать тут было слегка жутковато, и девочка обрадовалась, когда вернувшаяся служанка зажгла рядом с постелью уютный огонек ночной лампы.
Засыпая, она думала о Берти, Еве, Сесилии, Винсенте и малыше и пыталась угадать, каково им было в эти минуты. Она знала, что корь — штука пренеприятная, но смутно представляла себе, как и что именно должно при этом болеть.
В течение всего следующего дня тетя Мария не слишком досаждала Молли своими придирками. Только однажды она проворчала что-то насчет людей, приезжающих без предупреждения и нарушающих привычный уклад жизни.
— Я постараюсь ничего не нарушить, — пообещала Молли и, отправившись к садовнику, попросила его повесить на ветке дерева качели.
Когда ее просьба была выполнена, она раскачалась изо всех сил, упала и набила на лбу шишку величиной с куриное яйцо, что, по словам тети Марии, пошло ей на пользу, ибо до конца дня она вела себя тихо и не совершила больше ни одного дурного поступка.
На следующее утро Молли пришло сразу два письма. Первое было от Берти. Вот его текст:
«Дорогая Молли.
Мы совсем не хотели доставлять тебе неприятности, но ты сама виновата — зачем было возвращаться домой на день раньше срока? Мы устроили этот маскарад с корью, чтобы подразнить старую ведьму Симпшелл, которая зверски смела веником наше поле битвы. Надуть ее оказалось проще некуда — мы помазали руки и лица киноварью, а потом нанесли на них точки смесью из красного лака и берлинской лазури. После этого оставалось лишь опустить в спальне шторы и со слезами пожаловаться на головную боль (слезы, конечно, были только у девчонок, но на боль жаловались все). Эта змея так перепугалась, что даже не рискнула подойти к нам поближе; но было видно, что она раскаивается в своем дневном преступлении. Позже вечером дошло до того, что она явилась к двери спальни и через замочную скважину попросила у нас прощения. Тут уже мы решили сознаться, потому что злодейство было наказано и продолжать розыгрыш стало неинтересно. За это нас на три дня заперли а спальне, так что мне пришлось спускать письмо на рыболовной леске сыну булочника, который обещал отправить его по почте. Мы здесь как в темнице и он — наша единственная связь с внешним миром. Вечером он собирается принести нам пирог с яблоками или — что было бы гораздо лучше — с кинжалом и веревочной лестницей.
На этом прощаюсь.
Твой любящий брат, Бертран де Лайсли Каррузес.»Второе письмо было от мамы.
«Моя милая Молли.
Вся эта история с корью оказалась бессовестным обманом, затеянным с целью досадить бедной мисс Симпшелл. Твои братья и сестры разрисовали себя красными и фиолетовыми точками, чтобы это походило на сыпь, какая бывает при заболевании корью. На самом деле все они здоровы. Но поскольку ты оказалась у тети Марии, ты можешь там оставаться…»
— Какой ужас! — прошептала Молли, отрывая глаза от письма. — Только это мне не хватало!
«…Оставаться и превратить это в свой ежегодный визит. Веди себя хорошо и не забывай одевать передник, когда пойдешь гулять в сад.
Твоя любящая Мама.»Молли написала милое коротенькое послание маме и другое, чуть подлиннее, своему брату.
«Дорогой Берти.
Ты и вся ваша компания поступили ужасно и подло, втянув меня в эту историю. Теперь из-за вас я должна сидеть под надзором у тети. Я не прощу тебе этого никогда, пока на небе светит солнце, и не прощу даже после того, как оно перестанет светить. Точнее, я не простила бы и после, но это нехорошо, поэтому я еще не решила, простить тебя тогда или нет. Хотела бы я, чтобы тебя в детстве назвали Марией и ты оказался сейчас на моем месте.
Твоя несчастная сестра,
Молли Каррузес.»Молли уже привыкла, находясь в гостях у тети, каждое утро читать вслух поучительные книжки вроде «Юных Помощников» или «Маленьких Странников», в то время как тетя Мария с суровым видом занималась каким-нибудь рукоделием. Но в то утро тетя освободила ее от этой малоприятной процедуры.
— Вашей тетушке нездоровится, — объяснила ей Клеменс, — и она не намерена сегодня утром покидать свою спальню. Так что вы, мисс, можете пока прогуляться по саду, как оно и положено юной леди.
Молли, однако, предпочла прогуляться на конюшню, что вообще-то более свойственно юным джентльменам. Там она обнаружила конюха, седлавшего гнедую кобылу.
— Мне велено отвезти на станцию срочную телеграмму, — сообщил конюх.
— Отвези меня тоже, — попросила Молли.
— Я не против, но что скажет ваша тетушка?
— Она ничего не узнает. А если узнает, я скажу, что я тебя заставила, и ты не мог отказаться.
Он рассмеялся и согласно кивнул головой, в результате чего Молли славно прокатилась верхом, устроившись в седле позади конюха и так крепко обхватив его руками, что бедняга едва не задохнулся.
Когда они добрались до станции, вокзальный носильщик помог ей спуститься с лошади, а конюх позволил ей самой отправить телеграмму, которая была адресована дяде Тудлсуэйту и гласила буквально следующее: