На ковре был пассажир. Свернувшись калачиком, на нем мирно спал разбойного вида мужчина с большими усами. Крючковатый нос вжимался в ковер, однако Абдулла разглядел золотое кольцо, полускрытое усами и грязным головным покрывалом. В одной руке мужчина сжимал инкрустированный серебром пистолет. Не оставалось никаких сомнений в том, что это снова Кабул Акба.

– Кажется, я выиграл спор, – прошептал Абдулла.

Разбойник шевельнулся и сердито забормотал – то ли из-за этого тихого шепота, то ли из-за холодной сырости. Солдат прижал палец к губам и замотал головой. Абдулла кивнул. Если бы он был один, то ломал бы себе голову, что же теперь делать, однако в обществе солдата он чувствовал себя едва ли не ровней Кабулу Акбе. Абдулла тихонько всхрапнул и шепнул ковру:

– Выбирайся из-под этого человека и повисни в воздухе передо мной.

По краю ковра пробежала дрожь. Абдулла видел, что он пытается повиноваться. Ковер сильно дернулся, однако было очевидно, что Кабул Акба слишком тяжелый и выскользнуть из-под него невозможно. Тогда ковер решил попробовать по-другому. Он на несколько дюймов приподнялся в воздух, и не успел Абдулла понять, что он собирается делать, как ковер выскочил из-под спящего разбойника.

– Не надо! – ахнул Абдулла, но опоздал. Кабул Акба грянулся оземь и проснулся. Он сел, потрясая пистолетом и крича что-то на непонятном языке.

Солдат ловко, хотя и без особой спешки, взял зависший в воздухе ковер и обернул его вокруг головы Кабула Акбы.

– Пистолет у него заберите, – велел он, удерживая отбивавшегося разбойника обеими руками.

Абдулла упал на одно колено и вцепился в могучую лапу, сжимавшую пистолет. Это была очень могучая лапа. Вырвать из нее пистолет Абдулла никак не мог. Он мог лишь вцепиться в нее и мотаться туда-сюда, сокрушая все кругом, потому что лапа пыталась его стряхнуть. Солдат рядом с Абдуллой тоже мотался туда-сюда. Кабул Акба был на диво силен. Болтаясь в разные стороны, Абдулла попытался ухватить один разбойничий палец и отогнуть его от пистолета. Но на это Кабул Акба взревел и вскочил, а Абдулла отлетел в сторону, причем ковер каким-то образом оказался обернут вокруг него самого, а не вокруг Кабула Акбы. Солдат держался. Он держался несмотря на то, что Кабул Акба продолжал подниматься, рыча и рокоча, словно падающий небосвод, а солдату теперь приходилось держать его не за плечи, а за пояс, а потом за колени. Кабул Акба взревел громоподобным голосом, поднялся еще выше, став еще больше, и вот уже ноги у него так раздулись, что обхватить их разом было невозможно, и солдат сполз вниз, угрюмо вцепившись в голень под широченным коленом. Нога попыталась пинком сбросить солдата, но ничего у нее не вышло. После чего Кабул Акба распростер огромные кожистые крылья и попытался улететь. Однако солдат все держался, хотя и сполз еще ниже.

Абдулла глядел на все это, пытаясь выбраться из-под ковра. Еще он заметил, как Полночь высится над Шустриком-Быстриком, защищая его, – она стала даже больше, чем когда пугала полицейских. Но даже этого было мало. Кабул Акба превратился в громадного ифрита – прямо-таки громаднейшего из громадных. Верхняя его половина терялась в тумане, вихрившемся под ударами громадных крыльев, а взлететь ифрит не мог, поскольку солдат якорем повис на его чудовищной когтистой ноге.

– Говори же, о громаднейший из громадных! – крикнул Абдулла в туман. – Семью Великими Печатями заклинаю тебя – довольно сражаться, говори!

Ифрит перестал реветь и прекратил яростно махать крыльями.

– Ты меня заклинаешь, смертный? – прогрохотал сверху гневный голос.

– Да, заклинаю! – ответил Абдулла. – Отвечай, что ты делал с моим ковром в обличье презреннейшего из кочевников! Ты нанес мне оскорбление по меньшей мере дважды!

– Хорошо, – сказал ифрит. Он принялся тяжеловесно сгибать колени.

– Можно отпустить, – сказал Абдулла солдату, который не знал законов, повелевающих джиннами и ифритами, и по-прежнему держался за могучую ступню. – Теперь он обязан остаться здесь и ответить на мои вопросы.

Солдат осторожно отпустил ифрита и вытер пот с лица. Ифрит сложил крылья и встал на колени, но даже на коленях он был высотой с дом, а его лицо, проступавшее сквозь туман, оказалось просто ужаснее некуда. Абдулла еще раз бросил взгляд на Полночь, которая снова стала обычного размера и метнулась в кусты, унося за шкирку болтающегося Шустрика-Быстрика. Однако отвлечься от лица ифрита было невозможно. Абдулла уже видел, хоть и очень недолго, этот пустой карий взгляд и золотое кольцо в крючковатом носу – когда на его глазах в саду похитили Цветок-в-Ночи.

– Поправка, – сказал Абдулла. – Ты оскорбил меня трижды.

– А, гораздо больше, – угодливо прогрохотал ифрит. – Так много раз, что я сбился со счета.

При этих словах Абдулла неожиданно для себя сердито скрестил руки на груди:

– Объяснись.

– Охотно, – отвечал ифрит. – По правде говоря, я надеялся, что кто-нибудь меня спросит, хотя и полагал, что ждать расспросов следует скорее от герцога Фарктанского или троих таякских принцев-соперников, а не от тебя. Однако никто, кроме вас, не проявил достаточного рвения, что меня несколько удивляет, поскольку ни один из вас не был крупной ставкой в моей игре. Знай же, что я – один из величайших в сонмище Добрых Ифритов и имя мое Хазруэль.

– Вот уж не знал, что бывают добрые ифриты, – заметил солдат.

– Бывают, о несведущий северянин, – заверил его Абдулла. – Я слышал упоминание этого имени в ряду тех, что соседствуют едва ли не с ангелами.

Ифрит нахмурился – неприятное было зрелище.

– О несведущий негоциант, – прогрохотал он, – я куда выше некоторых ангелов. Знай же, что у меня в подчинении находится около двух сотен ангелов низшего чина. Они охраняют вход в мой замок.

Абдулла по-прежнему стоял, скрестив руки, и еще притопнул ногой.

– Тем более тебе следует объяснить, – сказал он, – почему ты поступал со мной отнюдь не по-ангельски!

– Вина в этом не моя, смертный, – ответил ифрит. – Меня побуждала крайняя необходимость. Пойми и прости. Знай же, что моя матушка, Дазра из Великих Духов, в минуту слабости примерно двадцать лет назад отдалась одному джинну из Воинства Зла. Затем она произвела на свет моего брата Дальциэля, который родился слабым, бледным и недоразвитым, поскольку Добро и Зло смешиваются плохо. Матушка не выносила его вида и отдала его мне на воспитание. Я же окружил его всяческой заботой. Так что нетрудно представить себе мой ужас и горе, когда оказалось, что он унаследовал природу своего Злого Предка. Войдя в возраст, он первым делом украл мою жизнь и спрятал ее, сделав меня таким образом своим рабом.

– Погодите-погодите! – поразился солдат. – Вы хотите сказать, что вы мертвый?!

– Отнюдь нет, – возразил Хазруэль. – Мы, ифриты, не то что вы, смертные, о неразумный человек. Умереть мы можем лишь в том случае, если погибнет одна определенная частичка нашей сущности. Именно поэтому большинство ифритов предусмотрительно отделяют ее от себя и прячут. Но когда я объяснял Дальциэлю, как спрятать его собственную жизнь, то, ослепленный безрассудной любовью, опрометчиво открыл ему, где скрыта моя жизнь. А он тут же захватил ее в свою власть, вынудив меня выполнять его приказания под угрозой гибели.

– А, теперь мы дошли до главного, – сказал Абдулла. – И он приказал тебе украсть Цветок-в-Ночи.

– Поправка, – ответил Хазруэль. – Размах мышления мой брат унаследовал от матери, великой Дазры. Он повелел мне украсть всех принцесс на свете. Подумайте минутку – и вы поймете, какой это мудрый шаг. Мой брат вошел в брачный возраст, однако родословная у него настолько пестрая, что ни одна девица из джиннов или ифритов не проникнется к нему сочувствием. Волей-неволей ему приходится снисходить до смертных женщин. А поскольку он какой-никакой, а все-таки ифрит, подходят ему, естественно, лишь особы голубой крови.

– Просто сердце кровью обливается, как послушаю о твоем братце, – заметил Абдулла. – Неужели ему нужны непременно все до единой и на меньшее он не согласен?

– А почему он должен соглашаться на меньшее? – удивился ифрит. – В его распоряжении мое могущество. Он тщательно все обдумал. Понимая, что принцессы не умеют передвигаться по воздуху, как мы, джинны и ифриты, первым делом он повелел мне украсть некий ходячий замок, принадлежащий одному ингарийскому волшебнику, чтобы поселить там своих невест, и лишь затем вынудил меня похищать принцесс. Сейчас я этим и занимаюсь. Тем временем, естественно, я строю и собственные планы. Я стараюсь добиться того, чтобы за каждой похищенной принцессой стоял оскорбленный возлюбленный или разочарованный принц, которых можно будет заставить отправиться ее вызволять. А чтобы вызволить принцессу, влюбленный должен бросить вызов моему брату и заставить его выдать, где он прячет мою жизнь.