— Я понимаю, что никто не любит говорить мне до свидания, что ж… Всего хорошего вам, господин директор цирка. Мне будет иной раз вас не хватать. — И директор тюрьмы, печально вздыхая, пошел прочь.

По дороге он машинально поправил клумбу с ирисами, поднял валявшуюся на мостовой перед дверями тюрьмы бумажку, но директор цирка этого уже не видел.

В яркой тележке ослика господин директор цирка возвращался домой.

Наконец помощник начальника полиции, сидевший напротив него, несмело кашлянув, начал разговор:

— Я прошу позволения сопроводить вас, господин директор, до дома, то есть до того места, где я имел глупость вас арестовать. Чтоб, значит, поставить точку в этом досадном… Кхм… Если не возражаете, конечно.

Директор цирка не возражал. Ночь была такая теплая, свобода — такая желанная, а впереди ждали друзья.

— Если у вас есть какие-то претензии или вопросы ко мне, то я готов удовлетворить, и…

— Да какие там вопросы, — рассеянно откликнулся директор цирка. — Все хорошо, что хорошо кончается. Я, правда, очень рад, что ваша дочурка пошла на поправку. У меня только один вопрос, чистое любопытство.

— Да-да?

— А почему прабабушка-королева Эмилия дала королевской тюрьме такое имя?

— О, это чудесная история. Эмилия была очень сердобольна и целыми днями только и думала о том, как бы накормить голодных, обогреть бездомных и утешить несправедливо обиженных. Ее доброта и милосердие распространялись повсюду, и наконец она обратила свое внимание на узников тюрьмы. Конечно, преступники не заслуживают особо гуманного к себе отношения. Кхм, простите, господин директор, я, разумеется, не имею в виду вас, ибо не смею равнять ваше незначительное, в сущности, нарушение закона с проделками настоящих негодяев, воров, разбойников и подобной публики. Вор должен сидеть в тюрьме, я в этом убежден. А тюрьма — это место не самое приятное, и так было всегда. Так вот королева Эмилия пришла в тюрьму. Прадедушка нынешнего директора, кстати, служил в то время старшим надзирателем. Эмилия прошлась по камерам, и сердце ее содрогнулось от жалости. Ибо финансировалась тюрьма в те годы достаточно скудно. Преступники ели гороховую кашу на воде, а спали на деревянных нарах, прямо в одежде. Некомфортно.

Директор цирка вспомнил накрахмаленные тюремные простыни и наваристый тюремный борщ с баклажанами и черносливом, — и согласился. Да, приятного в те времена для узников было мало.

— И королева Эмилия, — продолжал помощник начальника полиции, — вскричала в волнении: «Да что же это делается? Аль наше королевство совершенно обеднело, что мы кормим несчастных преступников горохом и держим их без постельного белья? Аль матрас мы не можем купить этим извергам, ворам и бандитам?»

Прадедушка нынешнего начальника был повышен в должности, пребывание в тюрьме с каждым годом становилось все комфортнее, а саму тюрьму, памятуя о речах королевы, народ начал с тех пор называть «Альматрасом». По крайней мере, так гласит городская легенда.

В цирке никто не ложился спать. Все волновались, что Марик еще не вернулся. И, конечно, ждали возвращения Филиппа и надеялись, что маленькая дочка помощника начальника полиции поправится.

— Конечно, поправится. Наш Филипп такой чудесный, его просто невозможно не любить, — сказала Душка Льдинке.

Сперва лошади отнеслись друг к другу настороженно, но когда Льдинка, вздыхая, рассказала о сегодняшнем проигрыше и своем разочаровании в ипподромной жизни, Душка искренне ее пожалела.

— Деточка, — сказала Душка, — как я понимаю тебя. Обидно, когда твои таланты остаются недооцененными, и совсем уж грустно, когда рядом нет близких, готовых прощать тебе невольные промахи.

Лошади, тихо беседуя, паслись на краю поляны. И через короткое время почувствовали взаимную симпатию.

— Ты знай, что можно остаться у нас. Здесь очень хорошие люди, меня, к примеру, ценят и уважают, — говорила Душка. — Если тебе понравится в цирке, подумай об этом. Ты прости, что я даю тебе советы, детка, но я ведь уже старая лошадь. Можешь, кстати, называть меня «тетушка Аделаида». Я много повидала на этом свете и понимаю, что на самом деле нужно лошади для счастья.

— А что нужно лошади для счастья, тетушка Аделаида? — поинтересовалась Льдинка.

— А ты как полагаешь?

— Ну… — Льдинка задумалась. — Наверное, счастье лошади — приходить к финишу первой. Скакать, скакать быстрее ветра! Обгоняя всех!

Аделаида Душка вздохнула:

— Нет, детка, я не могу с тобой согласиться. Ты еще молода. И есть вещи, которые кажутся тебе невозможными и не заслуживающими обдумывания. К примеру, конская колбаса.

— Разве кони едят колбасу? — фыркнула Льдинка. — Вот уж никогда не знала, что кто-то делает колбасу для лошадей. Об этом стоит подумать?

— Да, детка, о колбасе стоит подумать. Потому что она не для лошадей. Она из, — хмуро сказала Аделаида Душка.

Минуту или две Льдинка молчала.

Потом сказала дрожащим голосом:

— Но… Разве такое может быть?

— Такое бывает, детка. Прости, что я открыла тебе глаза на этот печальный факт. И если вернуться к проблеме счастья, то оно в том, чтобы знать: когда твои копыта и зубы сотрутся, ты сможешь тихо пастись на лужайке, а рядом будут близкие люди, которые даже в самую тяжелую минуту не подумают о том, что ты — это не ты, а потенциальная колбаса.

Тележка Филиппа выехала на поляну, и все кинулись навстречу, еще не успев разглядеть, кто в ней сидит.

А когда увидели, что господин директор вернулся, то поднялся такой шум, что господин директор был буквально оглушен. Его обнимали, хлопали по плечу, задавали одновременно десяток вопросов и, не слушая ответов, снова обнимали. Мадемуазель Казимира с порозовевшим от счастья лицом стояла рядом с ним и незаметно для всех гладила полу его пиджака.

Эва приподнялась на цыпочки (из-за спин товарищей ей было не видно директора) и помахала ему рукой, а директор помахал ей в ответ.

Потом Эва отвела в сторонку ослика и распрягла его. Филипп сразу ринулся к Льдинке и Душке, чтоб рассказать им о событиях, происшедших за последние два часа. А Эва подошла к смущенно стоящему в стороне помощнику начальника полиции. На него никто не обращал внимания, и он думал, как бы улизнуть незаметно.

Ваша дочка поправилась? Ей понравился наш ослик?

Да, — оживился генерал. — Доктор говорит, теперь опасность миновала. Вы только представьте себе: она вскочила с постели, как только услышала под окном «иа». И каталась целый час, и бегала по саду — мы не могли уговорить ее лечь спать. Так и уснула в тележке.

Это прекрасно, — улыбнулась Эва. — И мы очень рады, что вы привезли нам нашего директора. Не откажетесь выпить со мной чаю с печеньем?

— Мне, право, неловко, — пробормотал помощник начальника полиции, но Эва мягко перебила его:

— Сейчас я буду вас уговаривать, а вы будете отнекиваться из стеснения. Давайте сразу пропустим этот этап, а то чай остынет. Хорошо?

— Хорошо, — улыбнулся помощник начальника полиции.

— Вашу дочку зовут Туся? А как зовут вас? А то неудобно обращаться к вам так длинно — господин помощник начальника полиции.

— Меня зовут Гоша, — застеснялся помощник начальника. — А печенье у вас с корицей?

— Да, Гоша, с корицей, и с маком, и с цукатами, — сказала Эва и, взяв Туськиного папу за руку, увлекла его к столу.

— Наверное, у вас уже все спят? — задыхаясь от быстрого бега, спросила Карамелька Марика. Они приближались к поляне, на которой стоял цирк, и сквозь кусты был виден только свет керосиновой лампы, подвешенной на ветке дерева.

— Тс-с-с, — сказал Марик, — давай появимся тихонько из-за кустов, пусть будет сюрприз.

Но, к удивлению Карамельки, подойдя поближе, Марик вдруг ойкнул, выпустил ее руку и кинулся вперед:

— Господин директор, господин директор, вас отпустили!

Господину директору уже успели рассказать о том, что происходило в его отсутствие, и в ту минуту, как Марик и Карамелька появились на поляне, он как раз начал было очень сильно волноваться.

— Как же вы — куча взрослых людей — не уследили за одним маленьким мальчиком? Как вы позволили ему уйти? Подумайте только, что будет, если его поймают?

Так что появление Марика было очень кстати. Директор расчувствовался настолько, что обнял его и неловко поцеловал в щеку.

Марик смутился, но тут вспомнил, что вернулся не один.

— Ой, я совсем забыл. Познакомьтесь, это Карамелька. Она никогда не видела цирка, можно я тут ей все покажу?

— Что же ты там стоишь, девочка моя? Иди скорее сюда, присаживайся к столу, бери печенье, — улыбнулась Казимира. — Иогансон, подвинься, дай нашей гостье место.