Ставший ласковым взгляд короля приводил в согласие и чувства кухарки: она вновь превращалась в юную жизнерадостную Эльзу.

Рядом с кухаркой всё дышало жизнью. Хотя и у неё были периоды нездоровья, душевного разлада, тяжёлых дум, но всё это уходило, когда она начинала делать свои обычные дела на кухне – готовить для короля.

– Как она расторопна! – говорила старая нянька. – Никогда не оставляет ничего недоделанного.

– В самом деле! – подхватывала молочница. – И откуда у неё столько сил!

– А какая она добрая!..

– Она словно мать для всех. Всё прощает и каждому скажет ласковое слово. Мои дети так привязаны к ней, что всегда просятся сами отнести молоко на кухню.

– Да, они её очень любят…

Дети многочисленной прислуги забегали на кухню, хотя это им не разрешалось. Может быть, они тянулись к растущему в Эльзе глубокому чувству материнства?

Младшая дочь той же молочницы могла подойти, прижаться всем телом к тёплой, разгорячённой от работы кухарке и даже назвать её мамой. Та целовала девочку, шептала на ушко какие-то нежные слова и провожала к настоящей маме.

С людьми кухарка была всегда доброжелательной, хотя и не открывала никому, что́ у неё на сердце. Она принимала людей без лукавства, не предполагая в них никакого зла или корысти. Все чувствовали это. Поэтому сама атмосфера на королевской кухне была совсем иной, нежели в других помещениях дворца. Многие из слуг стремились попасть работать на кухню, чтобы быть рядом с королевской кухаркой.

Герцог хотел знать о каждом человеке во дворце если не всё, то как можно больше. Ведь знание даёт власть – особенно знание тайн, которые тщательно скрывают.

В этом смысле королева была настоящей дочерью своего отца. Хотя она и не прилагала никаких особых усилий, всевозможные дворцовые истории и сопутствующие им сплетни стекались к её величеству сами собой. Она редко получала от этого выгоду, но наслаждение – неизменно.

Встречи у порога королевского кабинета никогда не были запланированными, и предупредить дочь заранее герцог не мог, хотя слухи до него каким-то образом доходили. Да королева и не верила отцу, что такие встречи возможны.

Однажды, после тяжёлого ранения в походе и долгого выздоровления, когда уже начали поговаривать, что в королевстве возможна смена власти, король стоял на пороге своего кабинета и смотрел в глаза ночной гостье. Они разговаривали, ничего не опасаясь в ночной тишине.

– Я рада, что ты жив… – говорила кухарка. – Ты будешь жить вечно!..

В это время в конце коридора появилась королева и неожиданно, по полоске света, заметила, что дверь королевского кабинета приоткрыта. Она ускорила шаг, бесшумно скользя в атласных туфельках по паркету, и, подойдя, заглянула в кабинет, но никого не увидела. Покрутила головой и в недоумении вернулась в свои покои. Вслед за ней, чуть поодаль, проследовала сгорбленная тень, будто какой-то старичок охранял спокойствие королевы.

После этого случая герцог навсегда потерял влияние не только на короля, но и на свою дочь.

Несмотря на появившуюся с годами полноту, Эльза оставалась лёгкой и подвижной, как в молодости. Так же быстро делала дела, непринуждённо вступала в разговор с людьми, ни с кем не бранилась и никогда не обращала внимания на слухи.

Однажды, в далёкой уже юности, в жизни Эльзы был момент, когда она почувствовала себя старше на много лет. Душа приобрела опыт, который обычно даётся людям по крупице день за днём, от года к году. Теперь же, прожив в северном флигеле дворца больше двадцати лет, Эльза, не теряя опыта души, вдруг как-то помолодела. Во время молитв она так тянулась к небу, что становилась невесомой, будто и телесно устремлённой в горний мир.

Но во время редких ночных свиданий с королём иногда позволяла себе сказать о том, как ей тяжело.

– Устала!.. – как-то пожаловалась кухарка, когда они, как всегда, стояли по разные стороны порога, разделённые невидимой стеной. – Иногда чувствую пустоту жизни, бесплодность… Ты прости… – Эльза так и не могла обращаться к королю на вы, ведь она разговаривала не с королём, а с тем принцем. И чем глубже она воспринимала его как того принца, тем в большей степени он им становился. – Ты прости, что я тебе всё это говорю. Тебе и так трудно, так много важных дел, но мне некому больше пожаловаться.

Король, задумавшись, молчал. Но кухарке и не нужны были его слова. Она чувствовала его всем своим существом, для неё не было в мире человека ближе, потому что она знала его сердце.

Вдруг король протянул руку и нежно провёл ладонью по её лицу… И сразу всё исчезло. Но наутро кухарка проснулась необыкновенно умиротворённой и даже просветлённой. Лицо её немного горело, особенно левая щека, которую… Неужели король действительно погладил её по лицу?!

Вместо обычной молитвы она, взяв бумагу и перо, стала писать:

«Дорогой мой, любимый… – хотела написать: принц, но через мгновение решилась и написала: – король!

Я люблю тебя очень-очень.

Я только вчера изнутри глубоко почувствовала, что нет никакой случайности или недоразумения в том, что ты стал королём. Это истинное и единственное твоё призвание, мне радостно от этого.

Когда я сожалела о невозможности семейной жизни с тобой, ты никогда не поддерживал меня. И мне было от этого больно (хотя я ни на минуту не забывала о своём месте). А теперь не больно, а радостно.

Я люблю тебя, горжусь тобой и удивляюсь, как мне повезло. Жизнь сделала мне самый лучший подарок!

Мне очень хочется, чтобы нас связывала Любовь – сильная, чистая, высокая.

Я буду стараться! Я так благодарна тебе за воплощение моей женской судьбы!

Я люблю тебя».

Кухарка оставила листок на столе и убежала на кухню.

С тех пор ночные встречи прекратились, будто их кто-то запретил. И сколько кухарка ни молилась, чтобы встретиться с королём хотя бы ещё раз, всё было тщетно.

Жила-была кухарка. Двадцать лет она бессменно готовила еду королю, и властный, грозный правитель всегда оставался доволен, будто именно этих яств он и хотел.

Вечерами, переделав дела, она думала о короле, молилась, мысленно беседовала с ним. Бывало, беседовала не только мысленно, но и во время таинственных ночных встреч на пороге королевского кабинета. Эти встречи и беседы давали ей силы нести тяготы своей жизни и любви.

Ей приходилось всю жизнь что-нибудь отдавать, идти через отвержение того, что любила, привыкать к потерям. Но взамен она всегда приобретала большее. Она чувствовала, как пространство её сердца становится всё шире и шире. Оно вмещало уже не только уголок альпийских предгорий, но и весь мир, не только одного человека – пусть и самого любимого, но… пока не всех людей, но она была на пути к этому.

Как-то, после долгого отсутствия, вдруг явился ей старичок-странник, давний её путеводитель по жизни.

– Подай медный грошик! – кротко обратился он к ней очень знакомым и родным голосом.

А душа кухарки опять услышала: отдай!..

Но ведь отдавать ей уже нечего. Она в недоумении смотрела на странника. И вдруг его ласкающий светящийся взгляд достиг самых глубин её души, и кухарку осенило:

– Король?.. Я должна отдать короля?!

Лицо старичка было преисполнено любви, он так ясно глядел прямо в душу Эльзы, что она, не успев даже подумать, как можно на это согласиться, в одно мгновение успокоилась и даже повеселела. Будто ей открылась последняя истина, которой недоставало для того, чтобы всё в её жизни встало на свои места.

Их с королём теперь ничто не разделяло! Они как всегда, находились далеко друг от друга, но душа Эльзы чувствовала совершенное единение с его душою.

– Господи! Мой Господи!.. – начала она молиться и замолкла, потому что не могла произнести больше ни слова, а пребывала в глубоком благодарении Богу. Ей нечего было желать и нечего просить у Бога. Она имела всё!

Жил-был король. Он правил королевством тридцать лет и три года и совсем устал от королевской жизни. За своё долгое правление он совершил множество походов и разбил тьму неприятельских войск. Король был грозным и удачливым, но уже не собирался ни в какие походы и всё меньше интересовался делами королевства. Он больше не хотел ничего – ни власти, ни богатства, ни побед…

Вот уже целый месяц король болел, и душа его не находила покоя. Он хотел бы вспомнить что-нибудь приятное – удачные сражения, триумфы, любовные приключения… Но ничто не волновало его сердце, ничто не радовало. Немощь! Одна немощь заполнила и тело, и душу.

Всю свою жизнь он чувствовал какую-то силу, которая помогала ему во всех делах. Он выходил победителем в битвах, в которых его войско было слабее противника. Быстро выздоравливал, если бывал ранен. И вдруг этой силы не стало…