— Вы знаете, сколько на Земле Астата? Шестьдесят пять миллиграммов, всего-навсего. Других миллиарды тонн, а его — ничтожная доля грамма, ну как тут не переживать? Ну, я ему, конечно, говорю: спокойно, всем оставаться на своих местах. Тебя, Астат, в природе шестьдесят пять миллиграммов, а меня и вовсе в природе нет. По сравнению со мной тебя вон как много!

Рассказал это Мазурий и заволновался: как там без него Астат? Ведь ему кажется, что его много только тогда, когда он сравнивает себя с Мазурием, а когда ему не с кем себя сравнить… То есть, сравнить-то ему есть себя с кем, только сравнение будет не в его пользу.

— Ать-два, бравой! Пора мне возвращаться к своим, — сказал Мазурий. — Чего доброго Кислород соединится с Железом, а не с Алюминием, а ведь это далеко не одно и то же. Железо он разрушает, Алюминий же — предохраняет от разрушения. Представляете? Один и тот же Кислород!

А Палладий? Ведь он же, наверное, опять не вынимает головы из кастрюли. И это называется благородный металл! Если каждый будет поглощать Водород, то можно вообще остаться без Водорода. Будем потом бегать, искать, добывать искусственным способом.

Пусть посмотрят на Мазурия. Пусть увидят, что бывает, когда какого-то элемента нет. Совершенно нет. И нигде его не достанешь.

— Ать-два, бравой! — сказал Мазурий, как говорил полюбившийся ему солдат Бравоит. — Мне еще нужно один Изотоп застать, повидаться с ним перед разлукой. Ждет он меня, наверно. А может, не надет. Откровенно говоря, зачем я ему нужен?

Изотоп Натрия, Натрий-24, родился всего двадцать девять часов назад, а через час должен был уйти: период его полураспада всего пятнадцать часов, а полураспад и полураспад, как говорил Рубидий…

Их было двое, Натрий и его Изотоп, они сидели друг против друга, присев на часок перед расставаньем.

— Мазурий! — обрадовался Изотоп. — Вот кого я хотел повидать перед уходом!

— Ну еще бы! Только меня тут и не хватало! Между прочим, он прав, — объяснил Мазурий своим спутникам, — перед тем как что-то сделать, нужно непременно с Мазурием повидаться. Мазурий у нас крупный специалист по чужим делам. Потому что своих дел у него нет. У каждого есть дело, а у Мазурия нет, поэтому все идут к нему со своими делами.

— Зачем ты так, Мазурий? Я ведь серьезно хотел тебя повидать.

— И я хотел вас повидать, — серьезно сказал Мазурий. — Хоть я и болтун, и пустомеля, но сейчас, мне кажется, я не обманываю.

— Можешь обманывать, — улыбнулся Изотоп, — все равно я тебе верю. Ни одному элементу так не верю…

Мазурий смутился:

— Ну какой я элемент? Так, ошибка природы… И даже не природы, потому что в природе-то меня нет.

Морф сказал:

— Сегодня ошибка, завтра — не ошибка. Наречие вовсю сегодня пишут слитно, а раньше писали через черточку.

— Вот именно, — кивнул Изотоп. — Возможно, жизнь на нашей планете появилась благодаря ошибке: все безошибочные планеты мертвы.

— Неплохо сказано, — похвалил Синт, — особенно для такого короткого периода полураспада. А сколько мы тратим часов попусту!

— У вас много часов, — улыбнулся Изотоп, — а у меня мало. Вообще-то не так уж и мало… Что ж тогда говорить о тех, кто живет всего лишь долю секунды? А ведь их доля — это их жизнь.

— Я бы не отказался и от такой доли, — сказал Мазурий. — У Рубидия период полураспада семьдесят миллиардов лет, и он дрожит за каждый свой миллиард… Нет! Лучше уж, как Свинец-214, иметь период полураспада считанные минуты, чем трястись за жизнь свою миллиарды лет… У меня нет ни лет, ни минут, но если б они были… если б я был… я бы не обращал внимания на все эти периоды полураспада. Иначе жизнь — это полный распад.

— Как он говорит! — воскликнул Изотоп Натрия. — На такие слова не жаль потратить последний час жизни.

Но Мазурий уже спохватился:

— Я опять тут наговорил… Вот характер: непременно должен что-то наврать, без этого у меня не обходится… А ведь зашел я не для этого.

— Понимаю, — любовно улыбнулся ему Изотоп.

— Я зашел, чтобы сказать вам, Изотоп Натрия: вы не переживайте. Меня открыли в 1925 году два ученых — мужчина и женщина. Зачем? Я думаю, они просто искали повод пожениться. Потому что после того как меня открыли, они вскоре и поженились, вроде бы на радостях. Но для меня-то радости мало: я как не существовал до этого, так и остался не существовать. А вы все-таки существовали, вы немало успели за эти свои часы. И кроме того, не забывайте: вы ведь не исчезнете, вы останетесь во Вселенной, вас охраняет закон сохранения материи. И еще… — Мазурий опять вспомнил теорию относительности. — Пока живы живые, неживые тоже живут…

— Мне хотелось его поддержать, успокоить, — объяснил Мазурий своим спутникам, выйдя от Изотопа. — Знаете, это очень тяжело — уходить. Я, правда, не пробовал, но мне кажется, тут очень нужно — успокоить.

— Да, — кивнул Синт, — нам тоже тяжело от вас уходить. А пора уходить. Успокойте нас на дорожку.

— Ать-два, бравой! — сказал отставной элемент. — Спасибо вам за то, что подарили мне эти слова, с которыми не страшно шагать, даже когда шагать и негде, и некому…

— Пустяки, — сказал фон Этик, — эти слова принадлежат солдату Бравоиту, и они, кстати, остались при нем.

— В этом особенность слов: их можно дарить и дарить, и они все равно при нас остаются, — добавил к словам фон Этика Синт.

— Все равно спасибо за подарок. А теперь внимание: всем оставаться на местах. Начинаю успокаивать вас на дорожку. — Он сделал торжественную паузу. — Знайте, куда бы вы ни ушли, вы все равно останетесь в природе, а это уже само по себе замечательно. Но я не это хотел сказать. Послушайте: когда я жил в сорок третьем номере, где сейчас живет Технеций, у меня был верхний сосед из тридцать пятого номера. Он так боялся, что перестанет существовать, что от страха не выходил из жидкого состояния. А нижний мой сосед, из пятьдесят третьего, до того всего боялся, что испарялся, представьте себе, в твердом состоянии. Только что был твердый, глядь, а его уже нет. Испарился. Это, говорят, борьба за существование: хоть жидкостью, хоть газом — лишь бы существовать. Но ведь это не все равно, в каком состоянии существовать, можно даже и вовсе не существовать и не терять при этом присутствия духа. Так стоит ли так упорно бороться за существование? Неужели это так существенно — существование?..

Он успокаивал их так, что его самого нужно было успокаивать, и очень кстати Синт вспомнил сказку, которую ему рассказывали в детстве, когда он не хотел заниматься синтаксисом:

— В некоторой книге, где растут на дереве фиги, посреди страницы, которой правят царь и царица, между двумя членами предложения жил-был Интервал. Его никто не замечал, он был для всех ничто, пустое место, хотя назывался громко и даже торжественно: Интервал. Когда-то, еще в детстве, мама называла его Промежуточек, говорила, что нашла его промеж уточек, но уточки потом улетели, а его оставили. Мама очень надеялась, что ее Промежуточек, которого она нашла промеж уточек, сумеет когда-нибудь сказать свое слово…

Но он не сказал его, он вообще ничего не сказал, а так и остался Промежуточком, по-взрослому — Интервалом. И все считали, что он вообще ничто, пустое место, и мама плакала, вспоминая, каким он был маленьким и какие большие подавал надежды.

Как-то два члена предложения, между которыми стоял Интервал, задумали между собой соединиться. Казалось бы, что в этом плохого? Они так долго стояли рядом, что уже не могли отделить себя друг от друга, а словам, которые не могут отделить себя друг от друга, естественно слиться в одно целое. Тем более, что одно из слов было ум, так что в поступке их не было никакого безрассудства.

Но, как это иногда бывает, ум отодвинулся на второй план, а на первый выдвинулось определительное местоимение, которое в данном случае было определяющим: сам ум. Пока еще ум был ум, но стоило им соединиться, как их бы захлестнуло безумие, смерч, самум — все сметающий на пути вихрь уничтожения.

Вот тогда-то и выяснилось, что Интервал — это совсем не пустое место. Он встал между ними, и, как его ни ругали, ни уговаривали, ни обзывали пустым местом, он не позволил, чтобы ум превратился в самум, жестокое и безумное орудие уничтожения.

Вот вам и Промежуточек, которого мама нашла промеж уточек, когда сами уточки уже улетели… В трудную минуту наши уточки возвращаются к нам, и мы становимся такими сильными, какими бывали только в детстве…

Мазурий усмехнулся:

— Вы хотите меня уверить, что и я, как тот Промежуточек, кому-то нужен, несмотря на свое полное отсутствие в природе? Ну, знаете, уж как я вру, а вы еще меня похлеще… Ох, выставят вас из вашей таблицы — или откуда там у вас выставляют?

Наступила очередь Морфа.

— Мазурий, — сказал он, — мне тоже хотелось бы на память что-то вам подарить. Синт подарил вам сказку, фон Этик — бравую солдатскую команду, помогающую шагать, несмотря на трудности несуществования. А я подарю вам небольшое открытие. Конечно, для специалиста по этимологии это известная истина, но для меня, морфолога, это открытие, и мне пришлось перерыть для него немало книг. Так вот, Мазурий, ваше имя происходит совсем не от слова мазурик, означающего «обманщик, плут», оно имеет совсем другое происхождение. То же самое, что и танец мазурка.