Мексиканская сосна.
Высокое, красивое дерево.
85Барракуда понимал, что аллигатор смеётся над ним, играет с ним в какую-то игру. И это злило Барракуду. Ночь за ночью повторялось одно и то же. Возле лодки на поверхности протоки появлялись пузыри. Он поспешно направлял к ним лодку, но пузыри всплывали уже позади, за кормой.
Барракуда сделал большой глоток из своей фляжки: дешёвая, скверная, обжигающая глотку и внутренности водка.
От водки и наглого поведения аллигатора Барракуда стал медленно закипать.
Ярость, словно разгоравшееся пламя, поднималась от живота к горлу. Ему не терпелось сразиться с чудищем. И вот однажды ночью, причаливая к берегу, он ощутил удар по дну пироги: «Бум!» Такое случалось нередко: о дно его лодки часто ударялись аллигаторы, крупные рыбы, а иногда и речная крыса — нутрия, которая стала селиться в этих краях ещё в прошлом веке. Нутрии рыли норы в грязных болотистых берегах и питались водяными лилиями, что в изобилии росли на протоке.
«Бум!» — ещё один удар.
«Бум! Бум! Бум!» — ещё и ещё.
Барракуда понял, что на сей раз это не рыба и не водяная крыса. Пирога завертелась на воде, закачалась из стороны в сторону, словно лёгкий поплавок. Барракуда пошатнулся и с размаху сел на днище. Шест, которым он правил и отталкивался от берега, соскользнул в воду. Человека вдруг охватил ужас. Он растерялся, не зная, что делать. Берег был на расстоянии всего лишь полуметра, и можно было легко выпрыгнуть на землю и вытянуть лодку на сушу. Но человек знал: стоит ему занести ногу над бортом, и аллигатор тут же откусит её. От ярости и бессилия Барракуда выругался, проклиная огромную тварь, что ворочалась в воде, под лодкой. Во рту у него стало горько от водки и поднявшейся к горлу желчи.
«Бум! Бум! Бум!»
Лодка подпрыгнула. Ещё раз. И ещё. А потом бешено закружилась на воде, словно попала в воронку глубокого омута.
— ХВА-А-А-А-А-ТИ-И-И-ИТ! — вырвался из груди Барракуды отчаянный хриплый вопль.
Удары тут же прекратились, но лодка продолжала вертеться как волчок. У Барракуды закружилась голова, его затошнило. Крик разорвал влажный воздух и канул в воду протоки — туда, где в илистой мути прятался гигантский аллигатор. Барракуда припал к своей фляжке и стал жадно глотать обжигающую жидкость.
Лодка снова качнулась, на сей раз совсем чуть-чуть, и неподвижно застыла на поверхности воды. Как давно он забыл, что такое страх! Целых двадцать пять лет миновало с тех пор, когда он один, в незнакомом лесу, зажав в руке ружьё, преследовал раненого оленя. Тогда он чувствовал ужас, панический ужас, вроде того, что испытал сейчас. Это было четверть века назад. Позабытое чувство смертельного страха сдавило ему грудь. Пытаясь справиться с ним, он сделал глубокий вдох.
Овладев собой, он презрительно хмыкнул. Подумаешь! Тогда, двадцать пять лет назад, он победил. И теперь победа будет за ним. Барракуда поднял фляжку и, отсалютовав глупой речной твари, сделал ещё один большой глоток. Внутри у него бушевал пожар.
Он перегнулся через борт лодки и заметил, что она подплыла прямо к берегу. Странно! Он не мог понять, почему она вдруг двинулась в ту сторону. Он снова глотнул скверной водки и поднялся. Колени его дрожали. Он поспешно выпрыгнул на землю и вытянул лодку на берег. Перед глазами всё плыло, во рту было нестерпимо горько от желчи и водки. Приступ острой тошноты сразил его, и он без сил опустился на землю. Он закрыл глаза, стараясь прийти в себя, но это не помогло. Теряя сознание, он упал на влажный, густой мох. Последнее, что он расслышал, было назойливое пение москитов, которые поутру собирались плотно позавтракать.
86А в это время, сидя под крыльцом покосившегося дома, Сабина почувствовала неладное. Утро уже наступило, солнце было высоко в небе, а человек до сих пор не вернулся из леса. Это было странно. Человек всегда покидал дом, едва солнце скрывалось за верхушками деревьев, и возвращался с первыми лучами солнца. За всю жизнь Сабины этот порядок ни разу не нарушался, поэтому она без опаски отправлялась вечером на охоту. Она знала: едва человек покинет дом, можно выйти из-под крыльца на поиски пропитания и вернуться до того, как он придёт из леса. И вот прошло уже много часов с тех пор, как она пришла с охоты, а человека всё не было.
Сабина была бы рада, если б обитатель покосившегося дома никогда не вернулся. Тогда бы она не боялась, что может попасться ему в руки. Но была одна проблема — цепь на шее Рейнджера. Человек был им необходим, потому что он кормил Рейнджера, хоть и не каждый день.
Пока на шее у Рейнджера была цепь, он не мог покинуть дом, не мог охотиться вместе с Сабиной. Она очень старалась помочь ему, приносила мышек и ящериц, и он с благодарностью поедал их. Но этой добычи было слишком мало для такого большого пса.
Что же будет, если человек так и не появится? Что будет с Рейнджером, прикованным цепью к крыльцу?
«Нет, — подумала Сабина, — он обязательно вернётся!»
Она подошла к Рейнджеру, который спал в самом дальнем и тёмном углу, нежно потёрлась о его бок и, свернувшись возле него клубком, тихонько замурлыкала. Рейнджер слегка шевельнулся во сне. Его живот подвело от голода, хотелось пить. Но Сабина была рядом — тёплый, живой клубочек. Её уютное мурлыканье успокаивало его.
Малышка Сабина. Всё, что у него осталось. Он не мог выразить, как она дорога ему, как много она для него значит.
Он проснулся и больше не мог уснуть. Его тоже беспокоило отсутствие Барракуды. Пёс терпеть не мог своего хозяина, но он зависел от человека, который время от времени поил и кормил его. Неужели он обречён умереть от голода и жажды, сидя на цепи возле крыльца? Нет, он не заслужил такой участи.
87Пак не мог бы сказать, сколько прошло времени с тех пор, как он вылез из холодной солёной воды. День за днём его стремление пересечь ручей и оказаться на том берегу становилось всё сильнее. День за днём голос матери звучал в его ушах: «Обещай! Обещай, что ты вернёшься!»
И каждое утро после завтрака он шёл на берег и часами смотрел на своего врага — быструю воду. Там, на том берегу, остались его сестричка и старый пёс. Даже если у него получится перебраться на тот берег, как ему отыскать их? Куда идти? Ему нужен какой-то знак, чтобы он смог найти к ним дорогу.
Почему же Рейнджер не подаёт голоса? Каждый день Пак задавал себе этот вопрос, на который так и не было ответа. И вот сегодня, когда он сидел возле быстрой воды, ему пришла в голову ужасная мысль.
Почему Рейнджер не подаёт голоса?
Наверное, что-то случилось.
Вот оно! Вот то, что смутно тревожило его всё это время. Только теперь он смог взглянуть правде в глаза. От этой мысли шёрстка у него на спине стала дыбом: ш-ш-ш-ш-ш!
Наверное, что-то случилось.
Это предположение было словно порыв ледяного ветра. Ну конечно! Это было единственное объяснение. Иначе Рейнджер обязательно бы подал голос. Он поднял бы свою большую тяжёлую голову и громко залаял бы или завыл изо всех сил, чтобы маленький серый котёнок и мама-кошка услышали его.
Наверное, что-то случилось.
Солнце уже стояло высоко в небе. Пак смотрел на стремительное течение, на холодную быструю воду. Он должен попасть на тот берег. Должен вернуться к покосившемуся дому. Он снова собрался зашипеть, как вдруг… «Цок-цок-цок-цок!»
Неожиданный звук привлёк его внимание. Он огляделся — никого.
«Цок-цок-цок-цок!»
Пак снова огляделся. Никого. Он взглянул на солнечное пятно на устланной иглами земле. Никакого мелькания теней от пролетающих птиц. Странно…
«Цок-цок-цок-цок!»
Откуда же этот звук? И тут с дуба, что рос возле его норы, дождём посыпалась лузга от желудей. Пак поднял голову и посмотрел вверх.
«Цок-цок-цок-цок!»
Белка! Пак с трудом разглядел среди густой листвы маленького тёмно-рыжего зверька на самой верхушке дуба.
Собственно, ему был виден только пушистый беличий хвост.
Никогда ещё Паку не доводилось видеть, чтобы животное (птицы не в счёт) забиралось так высоко на дерево. Интересно, сколько метров оттуда до земли? Десять? Пятнадцать? Пак с удивлением наблюдал за шустрым зверьком. Белка перескочила на соседнюю ветку, потом на другую. Она смело раскачивалась на тонких концах веток и постоянно двигалась, останавливаясь лишь на секунду, чтобы сбросить вниз шелуху от желудей.
Пак продолжал наблюдать. Белка перескочила с дуба на соседнее дерево, снова пропутешествовала с одной ветки на другую, а потом легко сделала то, что казалось Паку невозможным. Она перепрыгнула через ручей.
Вот это да!
От изумления Пак застыл на месте с открытым ртом.
Оказавшись на том берегу, белка исчезла в тёмной чаще. Ну и ну! Как же он сам не догадался? Он взглянул на свои острые коготки. Ему ведь тоже ничего не стоит влезть на дерево! Для храбрости он тихонько заурчал, выпустил когти и помахал в воздухе передними лапами, потом уселся поудобнее и лизнул правое плечо язычком. А потом снова взглянул туда, где только что была белка, и принялся изучать ветки деревьев — тех, что росли на этом и на том берегу. Тот берег. Туда ему нужно попасть. Очень нужно.