— Да они здесь уже, все вещи твои! — Никифоровна обрадовалась, что мальчик не сердится на её неосторожные слова. — Вчера и привезли. Они в чулане лежат. Сейчас всё доставлю.

Никифоровна принесла ему то, что он просил, а кроме того ещё и одежду, на случай, если мальчик захочет встать.

— Надо вставать, милок, доктор велел, а то ножки ослабнут, болеть будут, — уговаривала сиделка.

Мальчик промолчал, а ночью, когда все уснули и напольные часы пробили двенадцать раз, он тихо встал, положил в свой ранец, с каким ходил в гимназию, компас, атлас, складной ножик, жестяную коробку, в которой хранились накопленные два рубля с мелочью, оделся потеплее и тихо покинул дом Иогана Карловича — своего дальнего родственника, похожего на увядшее неприхотливое растение.

Поначалу Ваня шёл медленно, ноги слушались с трудом, но вскоре кровь его разогрелась, побежала быстрее и идти стало намного легче.

Он двигался на юго-запад, туда, где жила бабушка, где медленно несла свои воды Ягодная Ряса и спал на дне узкоглазый скуластый водяной, где, сверкая глазами, смотрел на звёзды садовый Голявка, где наливались на ветках яблоки, и над всем этим плыли в небе звёзды, такие огромные и яркие, что глядя на них, в лесах начинали радостно голосить молодые волчата.

Ваня шёл, прячась в тени домов и заборов, чутко вслушиваясь в пустынные ночные улицы. Чужие злобные собаки лаяли на него из-за калиток и он вздрагивал, словно птенец под северным ветром. Шаги запоздалых пешеходов заставляли его нырять в переулки и подворотни, не дыша затаиваться там, и снова возвращаться на тёмные улицы, ведущие на юго-запад. Коты на бесшумных лапах провожали его глазами и тихо мурлыкали вслед. Весёлые бесстрашные звёзды светили ему и Ваня шёл, не боясь сбиться с дороги.

Где-то на окраине Москвы у раннего булочника путешественник купил хлеба с баранками и покинул просыпающийся город.

Он спускался с холма и перед ним открывались неоглядные просторы, в которые он нырнул, как в родное Уртово озеро. Зашёл в перелесок, отыскал ручеёк, попил воды, поел хлеба и уснул под кустом барбариса. Любопытная белка спустилась с ветки посмотреть на мальчика, покрутила пушистым хвостом и проворно взлетела по стволу берёзы. Ушастый заяц пробегал мимо, остановился, сел на задние лапы, прислушался к тихому Ваниному посапыванию и побежал дальше. Качали ветками деревья, чуть слышно шелестели травы, солнечный свет лился сквозь прозрачные кроны берёз. Ваня проснулся, съел бублик с маком, запил водой из ручья. Потом достал компас и двинулся дальше.

Давно ему не было так хорошо, с того самого дня, как мама и папа ушли на царский праздник. Казалось ноги сами несут мальчика к бабушкиному дому. Ваня вдыхал вечернюю прохладу, любовался закатом, жевал сладкие стебельки трав, слушал многоголосый хор мошкары, смотрел на звёзды, когда становилось страшно. Ветер играл его отросшими кудряшками и мальчик поминутно убирал их со лба, чтобы не застили глаза.

Временами на него накатывала тоска по родителям и тогда он плакал, не боясь, что кто-то увидит его слёзы. Пролетали мимо добрые шмели в пушистых шубах, ласковые ветки берёз трогали его плечи, соловьи окликали из далёких перелесков. Солнце сушило слёзы, ветер остужал лицо. Поглядывая на небо, где белыми медвежатами шествовали облака, Ваня успокаивался и забывал своё горе.

В груди его плескалась радость оттого, что скоро он встретит Фому, бабушку, дом, кукушку в часах, Урта, Голявку, мышей из подпола. Он нёс эту радость осторожно, с замиранием сердца, словно хрустальную чашу с золотой рыбкой. Иногда он прижимал к ладонь к груди и чувствовал, как внутри бьётся сердце, счастливое от дороги и скорой встречи.

Прошло две недели пути и Ваня оказался в знакомых местах. Он шёл, тихо напевая что-то непонятное и радостное, поминутно вытягивая шею, и стараясь окинуть взглядом окрестности.

— Вот лес, куда меня Кусай унёс, вон там Холодный Ручей протекает, а там, вдалеке, за синей дымкой и долгими травами прячется страшное Зябликово болото.

Вскоре он ступил на аллею, что вела через лесок к бабушкиному дому. Пройдя всего несколько шагов под знакомыми тенистыми сводами, Ваня не выдержал и побежал, что было сил. Ранец бил его по спине и он на бегу бросил его в кусты. Минут десять он бежал не чувствуя усталости и вот впереди, меж толстых стволов деревьев уже показался просвет. Мальчик пригляделся, силясь разглядеть высокие белые стены, и вдруг, как будто кто-то ударил Ваню в грудь и вышиб его маленькое сердце прямо в дорожную пыль. Дома в просвете не было.

— Нет, нет! Он там! — сказал сам себе мальчик и, спотыкаясь, побежал дальше.

Лес расступился и он оказался на пустой поляне. Дом исчез. От него остался только невысокий каменный фундамент, повторяющий очертания стен и комнат. Едва понимая, что происходит, Ваня обошел его кругом, держась рукой за тёплые прогретые за день камни. Беспомощно оглянулся вокруг, словно надеясь, что произошла ошибка и это не та поляна и не тот лес. Но сад был на месте, старая берёза всё так же покачивала на ветру зелёными плакучими прядями, на балках в пустой конюшне сидели нахохлившиеся сизари. Ваня вдохнул сохранившийся запах лошадей и сена, заглянул в стойла. Все исчезли, и Красава с Кибиткой, и Кусай, и старик Корыто. Мальчик снова вернулся к фундаменту, похожему на стены маленькой брошенной крепости.

— Значит, они всё-таки его сломали… — подумал он. — Как же они могли? Я ведь так быстро шёл… Я спешил…

— Голявка! Голявка! — с надеждой позвал он, повернувшись в сторону сада. — Отзовись, это я Ваня! Я вернулся!

Но никто не вышел к нему и не отозвался. Садовые не живут в брошенных садах.

Мальчик перелез через каменный барьер фундамента и оказался там, где была раньше гостиная. Подошёл туда, где висели часы с кукушкой, ковырнул землю носком ноги, растерянно огляделся. Перешёл в кухню, затем в свою комнату. Там, где когда-то стояла его кровать, под щепочкой спал крохотный мышонок. Заслышав шаги, он вылез на свет и заморгал глазками и тихонько пискнул. Ваня взял его в руки, сел на землю и заплакал.

— Нет у нас больше дома, — сказал он. — Одни мы с тобой остались. На всём белом свете…

Вскоре мышонок насквозь промок от Ваниных слёз и стал мелко-мелко дрожать. Тогда мальчик достал из кармана баранку, раскрошил её на ладони и стал кормить своего нового друга.

— Ты не бойся, я тебя не брошу, — приговаривал он, шмыгая носом, и поминутно вытирая рукавом лицо, по которому всё катились непрошеные слёзы.

Дети слишком малы, чтобы справиться с большим горем. Им остаётся только плакать.

Вечерело. От леса надвигались тёмные тени, словно где-то в чаще разливалась чёрная река, наводняя своей водой всё вокруг. На небе появилась бледная луна. Зажглись первые огоньки звёзд, словно где-то в необъятной небесной степи разложили свои костры неведомые путники. Ваня застегнул курточку на все пуговицы, посадил мышонка в карман и улёгся на землю подпола, утоптанную Фомой и мышами.

— Надо было бы травы натаскать, а то ночью холодно станет, — устало подумал мальчик и вскоре заснул, не зная, что будет делать завтра и как станет дальше жить.

Во сне он метался, раскидывая руки и, словно подставляя грудь по чей-то удар.

— Это я не успел! Я… А они тем временем дом порушили и на дрова продали… Там в брёвнах колокольчики, а они их в печку… Бабушка теперь бездомная, Фома бездомный… Всё оттого, что я не успел!

Временами он просыпался, открывал глаза, смотрел на усыпанное звёздами бездонное небо в обрамлении зубчатых вершин леса и тут же засыпал снова. Ему снились Фома и бабушка, бредущие по бесконечному снежному полю. Колючий зимний ветер завывал в сухих чёрных зарослях лебеды и репейника, ведьмой стелилась позёмка, идти было некуда. Потом ему приснился горящий дом. Красные руки пламени высовывались из окон и тянулись к грозным чёрным небесам. Привиделись усохшие, бессильные ветки яблонь в умирающем, никому больше не нужном саду…

И вдруг сквозь сон Ваня услышал чей-то весёлый крик. Знакомый голос вопил во всю глотку какую-то несусветную чепуху:

— Фома! — подскочил Ваня, ещё не успев проснуться и отчаянно вертя головой по сторонам.

Прямо над мальчиком стояла, нависая, громада дома. На крыше его, на самом коньке, плясал, хлопая себя по бокам и смешно тряся бородою, домовой.

— Нашёлся! — завопил он, увидев поднявшегося Ваню. — Я знал, что придёт! Знал!

Полукруглое окно мансарды светилось янтарным светом и бабушка, глядя оттуда на внука, ласково качала головой, соглашаясь с домовым.