— А что мне еще делать?
— Плакать, вот что! В таких случаях дети всегда плачут, зовут на помощь.
Мануш, видя, что Дандалош не унимается, все шутит, решила подыграть ему, закрылась ладошками и стала всхлипывать, словно и правда плачет.
— У-у-у, я боюсь, помогите, он хочет меня съесть!..
— Издеваешься надо мной! Ну ладно, сейчас посмотрим…
Людоед открыл сундук, вынул оттуда большой осколок зеркала, установил его на сундуке у стенки и, подойдя к полке, взял напильник.
— Видишь, что это?
— Знаю, напильник. У моего папы тоже такой есть. Он им топор точит.
— А я не топор, я буду зубы точить…
— Как интересно! Я такого никогда не видела! — сказала Мануш и, будто что-то вспомнив, добавила: — А потом и мои наточишь зубы, ладно?.. Они у меня совсем притупились, даже орехи не могу грызть.
Людоед в сердцах бросил напильник на пол.
— Нет, ты очень странная девчонка.
— Ну почему, дядя? Я же не придумываю. Смотри, какие у меня плохие зубы. Мама говорит, это оттого, что я сладкоежка…
— Хватит, мы с тобой слишком заговорились, — и Людоед опять взял в руки шампур, — ты ужасная болтунья, нанижу тебя на шампур, тогда заплачешь всерьез… Сейчас, сейчас…
И тут Людоед задумался, отложил шампур и сказал:
— Не стану жарить, скоро вечер, жареное вредно, трудно переваривается, лучше есть тушеное, не будет изжоги…
Мануш искренне обрадовалась. Она с утра ничего не ела, и долгий разговор о еде вызвал у нее сильное чувство голода. А так как она, конечно же, ни минуты не верила, что речь идет о ней, весело подпрыгивая, сказала:
— Тушеное — это замечательно! Я очень люблю тушеное.
Людоед изумленно поглядел на Мануш:
— Что ты любишь тушеное?..
— Все, что хочешь, тушеное все вкусно!
И Мануш опять засмеялась. Смех у нее был такой звонкий и заразительный, что Людоед вдруг тоже рассмеялся, но потом, вспомнив, что у него для этого нет никакой причины, посерьезнев, сказал:
— Опять заливаешься? Ну, ну, сейчас поглядим. — И он стал разжигать очаг. — Посмотрим, как ты будешь смеяться у меня в желудке…
Мануш ни минуты не сомневалась, что она у лесника. Видя, какой у него беспорядок, она про себя подумала, что этот дядя очень неаккуратный.
— Почему у тебя здесь так много костей? — озираясь вокруг, спросила Мануш.
— Ага, наконец-то у тебя открылись глаза. Это кости таких, как ты… Ну, может, не совсем таких… Чаще, конечно, попадаются взрослые. Малышей я обычно съедаю вместе с косточками.
Мануш не обращала никакого внимания на речи Людоеда. Она была сильно голодна и потому подошла к очагу и подбросила хворосту, чтобы огонь скорее разгорелся.
— Что же ты делаешь, ненормальная девчонка?
— Не видишь разве, огонь разжигаю.
— А зачем?
— Как зачем? — удивилась Мануш. — Чтобы вода скорей закипела.
— Чтоб мне скорее тебя съесть?
— Ну, дядя, сколько можно шутить? Сходил бы ты за дровами, уже нечего подбрасывать в очаг.
Людоеду довелось видеть разных детей, но таких, как эта девочка, он еще никогда не встречал. От изумления Дандалош сел на сундук и уставился на Мануш. А она подошла к нему и, весело потянув его руку, сказала:
— Ты что расселся? Я же сказала, иди за дровами, ленивец.
— З-знаешь что, негодница?.. Зачем дрова? Да и кто их будет колоть?.. Я уж лучше тебя сырой съем… Пока дров нарублю, ты столько еще наболтаешь, что у меня аппетит пропадет… Нет, лучше сырую тебя съем…
— Не съешь, не съешь! — смеялась Мануш.
— Почему это я не съем тебя? Зубы у меня на месте и хорошо наточены. Вот сейчас увидишь!
— Не увижу, не увижу!
А за стеной дома уже беспокоились.
У волка слюнки текли от нетерпения. По всем его расчетам, Людоед должен бы давно съесть девочку. В таких случаях он сразу выходил и спускался в колодец. Устраивался подремать в холодке, а через какое-то время вылезал и потом уже всю ночь бродил по лесу, пока не раздобывал что-нибудь для следующего дня.
Волк, хорошо знавший привычки и повадки Людоеда, удивлялся, что все так задерживается. Ему хотелось заглянуть в окно, но он трусил.
Не спокойны были и колдуньи. Прячась за орешиной, они, не спуская глаз с дома Людоеда, ждали… Ждали с уверенностью, что стоит Дандалошу съесть Мануш, как они тотчас обретут свою колдовскую силу.
Ждали долго… И от усталости наконец заснули… Заснули, и началось… Им снилось, что они летают на своих метлах над любимой лужайкой, как в былые счастливые времена, когда обладали способностью заколдовать кого хочешь, обернуть кем хочешь любого и каждого, и обернуться самим в кого хочешь.
Летали они, летали и, так же неожиданно, как заснули, разом проснулись. Сначала они не поняли, где находятся, потом, когда увидели дом Людоеда, все вспомнили.
— Ципили, он еще не съел Мануш, — сказала Тимбака. — Отчего бы это?
— Почему ты думаешь, что не съел? Может, давно уж проглотил, — проговорила Ципили. — Где помело? Давай-ка проверим.
— Забыла, что помело не освящено?
— И верно ведь! Совсем забыла.
И обе загрустили. Ципили склонилась головой на плечо подруги и прижалась к ней потеснее. Тимбака удивленно заморгала глазами, но промолчала. Она сейчас тоже нуждалась в сочувствии родной души. Им, конечно, приходилось иногда и сцепиться в споре, изрядно повздорить, но друг без дружки жить они уже не мыслили, особенно после того, как потеряли колдовскую силу.
Так они сидели и не отрывались взглядом от дома Людоеда.
Однако ни волк, ни старухи не могли сравниться в своем нетерпении с Вороном. Он слышал все, что творилось в доме, и знал, что Мануш еще невредима. Но одного Ворон никак не понимал: почему Мануш смеется, ведь она в лапах у Людоеда, а кому неизвестно, чем такое кончается? Скорее бы уж… Ворон думал о том, что близится час, когда он вновь обретет человеческое обличье и наконец-то возвратится домой, к жене, к детям. Думал об этом и не верил в возможность такого счастья. Неужели действительно наступил желанный день? Ворон был переполнен радостным ожиданием, но что-то при этом и беспокоило его, щемило сердце. Тревожило то, какой ценой он должен вернуть себе прежний облик, какой ценой должна сбыться тридцатилетняя мечта. Понятно, что жена и дети, которые уже стали взрослыми людьми, обрадуются его неожиданному возвращению, но что будет с родителями Мануш, если они потеряют свою единственную дочку?
Такими непростыми были чувства и переживания Ворона, восседающего на вышке дома Людоеда. В какое-то мгновение ему подумалось, не помочь ли Мануш, но он понимал, что не в силах сделать это, нет уже возможности вызволить несчастную девочку из беды. Ворон поглядел вокруг своими круглыми холодными глазами, не придет ли помощь откуда-нибудь, но заранее знал, что, кроме двух жалких старух, притулившихся друг к дружке за орешиной, и прячущегося волка, ждать некого, а они и не смогли бы да и не захотели бы помочь бедной девочке.
А Мануш тем временем не чувствовала себя несчастной. Правда, она была голодна и думала о своих заблудившихся друзьях, но, встретившись, как она считала, с лесником, вполне успокоилась, веря, что он поможет им: разыщет пропавших ребят и выведет всех их из леса.
— Нет, эта девчонка сведет меня с ума, — сказал Людоед, вскочив с сундука. — Сейчас я поймаю тебя и съем!..
— Не съешь, — увернулась Мануш.
Дандалош кинулся за ней, круша все, что попадалось ему под руки и под ноги. Получилась настоящая погоня. Огромный, неуклюжий Дандалош пытался схватить легкую, юркую девочку, и это ему никак не удавалось. Мануш проскальзывала у него между ног, взлетала на сундук, а раз даже на одну из полок. Наконец Дандалош загнал ее в угол за очагом, но Мануш вдруг, показав на окно, воскликнула:
— Ой, что это там?
Дандалош обернулся, и Мануш тут же перескочила в другой угол комнаты. Нет, она на этот раз не хитрила. В окне действительно кто-то показался… Это был волк. Услышав шум, он заглянул в окно и посмотрел, что делается внутри. Пока Людоед соображал, что к чему, нога у него подвернулась, и он грохнулся. Поднявшись, увидел в окне волка и в злобе стал кидаться в него всем, что под руку попадало.