Царь повелел сделать все, что сказала хитрая старуха.
Когда все служанки и мамки собрались, колдунья сказала им:
– Я пойду впереди, посередине дороги, а вы пойдете по бокам, двадцать служанок с этого бока, а другие двадцать – с того бока, остальные все пойдут сзади! Вы будете плакать и голосить «Ой, госпожа!» Я тоже буду плакать и причитать: «Ой, моя доченька Орзиджон!» Так мы выйдем из ворот и с плачем пройдем мимо войска чужеземного пришельца.
Как сказала хитрая старуха, так они и сделали – прошли мимо войска, плача навзрыд, причитали, кричали во весь голос. Услышав их плач, царевич вскочил и сказал своему визирю:
– Что там случилось? Неужели Орзиджон умерла? Какая беда! Мы приехали как раз в траурные дни?!
Камбарджон позвал стремянных и приказал им:
– Живо подтяните крепко-накрепко подпруги и приведите моего коня!Я съезжу на кладбище, узнаю, умерла Орзиджон или нет!
Стремянные быстро подтянули подпруги и привели коня. Камбарджон сел верхом и, гарцуя на коне, подъехал к кладбищу. Смотрит – все женщины и девушки в черных одеяниях лежат, одни – обхватив руками могилу, другие – вокруг нее, и все плачут. Камбарджон спросил колдунью:
– Эй, бабушка! Кто у вас умер?
– Дочь Каньонского царя Орзиджон заболела, три дня и три ночи мучилась бедняжка и умерла. Мы в трауре по ней, вот уже третий день приходим сюда и оплакиваем ее.
Безмерно огорченный страшною вестью царевич повернул коня и поехал в свой стан, молчаливый и грустный. Собрав своих воинов, он сказал:
– Орзиджон умерла. Теперь все кончено. Я отпускаю вас. Все возвращайтесь домой, а я пойду странствовать по всему свету. Когда найду девушку, похожую на Орзиджон, тогда и вернусь к отцу в родную страну.
Сказав это, он отправил назад прибывшее с ним войско, а сам, сняв с себя царские одежды, надел рубище и под видом странствующего дервиша пошел куда глаза глядят.
Шел он, шел, видит – перед ним баня. Спустился Камбарджон вниз, в подвал, где была топка, и там остался. Он помогал истопнику топить баню, греть воду, выгребал и выносил золу и тут же ложился отдыхать прямо на голой земле, вздыхая, охая, страдая от любви к Орзиджон. Так прошло семь лет.
Когда войско Камбарджона двинулось в обратный путь, старая колдунья привела своего сына Аршинбая к царю.
– Вот жених и ваш зять! Теперь выдавайте за него вашу дочь.
Надо сказать, что Орзиджон однажды тоже увидела во сне Камбарджона, будто бы она гуляла с ним среди цветов в своем прекрасном саду. Она влюбилась в него и с тех пор страдала по нем, охая и вздыхая. «Я больна!» – сказала царевна и слегла в постель.
Служанки не отходили от ее постели, обмахивали опахалами, растирали ей руки и ноги.
Таким образом, Орзиджон мучилась тоже семь лет, горела в огне любви к Камбарджону.
Однажды Камбарджон сказал себе: «Я семь лет был дервишем, надоела мне эта нищенская жизнь, займусь я теперь торговлей!» Пошел он на базар накупил галантерейных и парфюмерных товаров, набил ими обе половины хурджуна, перекинул через плечо и пошел торговать по базарам из кишлака в кишлак, из города в город. Семь лет торговал он галантерейными товарами, но не погас в груди его огонь любви, он все еще любил и никак не мог забыть Орзиджон. А царевна тоже страдала от любви к Камбарджону и еще семь лет пролежала в постели, все охала и стонала.
Камбарджон же в свою очередь думал только об Орзиджон. «Из-за любви к ней я семь лет был дервишем, семь лет занимался торговлей вразнос, но ни разу еще не проходил мимо ее дворца. Дай-ка я теперь пойду мимо дворца любимой, возьму щепотку земли с того места, где ступала ее нога, и потру себе глаза, пусть глаза мои порадуются, увидев те места, где жила и ходила моя любимая! И если служанки царевны выйдут купить что-нибудь, станут торговаться, то я поговорю с ними, быть может, сердце не так будет жечь огнем и хоть немного утихнет боль в моей груди». Он подошел ко дворцу Орзиджон и стал выкрикивать:
– Е-сть пудра и помада! Е-сть сера, кому надо! Е-есть духи, шелк и ленты! Есть только здесь! Берите, пока есть, а то уйду!
Ослабевшая, измучившаяся Орзиджон встрепенулась. Голос Камбарджона показался ей таким приятным, сердце взыграло, запрыгало от радости.
В этот день Орзиджон встала с постели, искупалась в фарфоровом хаузе, побрызгала тело мускусом и амброй, надушилась, выбрала самое лучшее платье с яркими цветами, принарядилась и, блистая красотой и грацией, села у окна. Услышав голос Камбарджона, царевна выглянула на улицу и увидела разносчика.
– Эй, девушки! Смотрите-ка, этот разносчик точь-в-точь как мой милый, любимый друг, которого я видела во сне! – крикнула она и приказала служанкам: – Вставайте скорей! Возьмите из моего ларца горсть жемчужин, пойдите отдайте ему и купите мне серы, шелку!
Служанки взяли жемчуг и бегом выскочили на улицу к разносчику. Схватив коня под уздцы, они отдали Камбарджону жемчуг и заговорили наперебой:
– Дайте нашей госпоже серы, шелка, пудры и хны.
Тогда разносчик спросил:
– А кто ваша госпожа?
– Наша госпожа – дочь Каньонского царя царевна Орзиджон! – ответили служанки.
– Да ведь царевна Орзиджон умерла четырнадцать лет тому назад! – воскликнул Камбарджон. – И могила ее уже заросла травой!
– Эх вы, пустая голова! Вы думаете, что носите голову, но у вас на плечах не голова, а тыква! Наша царевна жива и здорова, красавица во цвете лет, сидит наверху в своей светлице. Вон, посмотрите! – сказали девушки.
Камбарджон посмотрел на дворец – и правда, у окна сидит его любимая Орзиджон, красивая, цветущая, как пышная роза, в руках у нее жемчужное яблоко, она им играет. Как только Камбарджон взглянул на царевну, она кинула в него жемчужное яблоко и попала прямо в грудь. Царевич охнул и свалился коню под ноги. Девушки зашумели, защебетали, словно птицы, окружив его. Спустя час царевич пришел в себя, взял свой хурджун и сказал:
– Держите!
Каждая девушка подставила подол платья, и он высыпал им весь свой галантерейный товар.
– Какое счастье! – воскликнул Камбарджон. – Моя любимая не умерла! Я сейчас поеду в горы, поймаю оленя, привезу его царевне в подарок, пущу в ее прекрасный сад, а потом пойду взглянуть на мою любимую!
С этими словами он сел на коня и поехал в сторону гор.
«Я четырнадцать лет ждала его, сгорая от любви! А он даже не поздоровался, ни разу не взглянул на меня, поехал сначала в горы за оленем, а когда же мы увидимся? Когда он приедет с оленем! Очень нужен мне этот олень!» – подумала Орзиджон и пропела ему вслед газель:
Туго твой затянут стан,
И в руках твоих коран,
И чернильница с пером
Есть на поясе твоем.
А привет любимой, эй.
Ты послушай, грамотей.
Да открой, взгляни скорей.
Есть ли в книжице твоей?!
Услышав песню, царевич натянул поводья и остановил коня. «Эх, да я ведь не поздоровался с моей любимой! Надо мне тоже что-нибудь спеть, чтобы угодить ей», – подумал он и пропел в ответ:
Туго мой затянут стан,
У меня в руках коран,
И чернильница с пером
Есть на поясе моем.
Вот открыл я книгу эту,
Посмотрел насчет привета
Для любимой, слушай, эй.
Нет нигде привета в ней!
Этим он дал понять царевне, что он открыл книгу, смотрел, но нет там привета женщине, поэтому он и не поздоровался с ней (Согласно старому обычаю, сначала женщины должны приветствовать мужчин, а не мужчины женщин).
Этот ответ привел царевну в ярость, и она, обращаясь к любимому, пропела еще песню:
Ой, джигит, послушай, эй:
Провались ты вместе с ней,
И с охотою своей,
И с добычею своей.
Чтоб ты гнался целый день.
Чтоб умчался твой олень,
Чтоб с горы ты там упал.
Чтоб ты руки поломал!
Так разгневанная царевна проклинала своего любимого, уезжавшего на охоту.
Подъехав к подножию гор, царевич слез с коня, ослабил подпруги, погнал коня в гору, а сам, уцепившись за хвост, стал взбираться наверх. На вершине горы он привязал коня к ветке ели, посмотрел кругом, видит – на скале стоит олень, боязливо озираясь по сторонам. Решив поймать этого оленя, царевич полез на скалу. Прыгнув вниз с большого камня, он поскользнулся и упал. Ударившись о камень, он размозжил себе правую руку и лишился чувств. Увидев царевича, лежащего без движения, конь встряхнулся, оборвал поводья, подбежал к хозяину и остановился над ним опечаленный, грызя удила. Из глаз его потекли горючие слезы. Но вот царевич очнулся, смотрит – стоит над ним конь его, опечаленный, а у него у самого рука сломана. Вскочил царевич на ноги, выпрямился во весь рост, снял с себя два златотканных пояса, наложил на сломанную руку лубок, перевязал одним поясом, а другим подтянул руку и завязал повязку на шее. Потом он взял коня за повод и спустился с ним вниз. Хотел Камбарджон сесть на коня, но никак не мог подняться в седло. С большими мучениями и трудностями он взобрался на высокий камень и с него еле-еле вскарабкался на коня.