– Да все, – махнул я рукой.

– Я уверен, что они глубоко заблуждаются, – проговорил учитель и молниеносно «съел» у меня три фигурки. – Погодите, они ещё сами со стыдом узнают, как глубоко заблуждались. Ходите.

Я пошёл. А что толку? И ходить было нечего. Проиграл. И так сдавался я подряд четыре раза. Определённо мне не везло в тот день. Но я готов был проиграть ещё четыре раза, лишь бы доволен остался мой уважаемый Вахид Салиевич. Потому что, если честно признаться, я в него по-настоящему влюбился.

– Полить двор водичкой? – Я вскочил на ноги.

Учитель покачал головой.

– Двор я сам поливаю, не то совсем обленюсь, Хашимджан, если мою работу будете делать вы.

– Тогда, может быть, принести вам немного Катыка[15]? Знаете, какой катык заквашивает моя бабушка? Чистая сметана!

– Спасибо, Хашимджан, я не очень жалую катык.

– Тогда я вам приволоку ведро винограда, точно такого, какой вы сегодня ели. Он же вам понравился!

– Спасибо, если захочется винограду, сам заскочу к вам. Кстати, и с бабулей вашей поговорю, душу отведу. Чудесная у вас бабушка, Хашимджан…

Когда я уходил, Вахид Салиевич дал мне целую кипу иллюстрированных журналов. «Полистайте, картинки посмотрите, если будет время», – сказал он при этом. Я обрадовался не знаю как. Потому что очень люблю смотреть картинки в журналах и читать подписи.

Бабушка глазам своим не поверила (даже рукавом протёрла), когда заметила у меня под мышкой журналы.

– Это что, книжки? – воскликнула она. – Неужто теперь читать станешь?

– Стану, – сказал я. – Буду читать, пока вы не загнали меня в могилу.

– Шалопай ты мой маленький… Подойди сюда, давай обнимемся и забудем старое!

После того как мы от души пообнимались, я собрал на сури сестрёнок с бабушкой и давай показывать им картинки и громко, без запинки, читать подписи. Все были очень рады. Даже умница, примерная ученица Айшахон и та не могла скрыть радости.

Она, верно, думала: «Наконец-то брат мой образумился. Теперь он будет хорошо учиться, выполнять все работы по дому и оставит меня в покое!» Я, само собой, разуверять её не стал. Кто знает, может, она окажется права?

Вечером, за ужином, уплетая за обе щеки вкуснейший ширгурунч[16], я вспомнил о новом учителе, и, поверите ли, сразу потерял аппетит. Бедняжка Вахид Салиевич, сидит небось в пустом доме посреди тысяч книг один-одинёшенек, быть может, ходит из угла в угол как неприкаянный или мучается с керосинкой, чтобы сварить себе что-нибудь, а несчастная керосинка и не думает загораться!

– Мама, ширгурунча больше не осталось? – спросил я.

– Папе вот оставила. Ещё хочешь?

– Нет, надо учителю отнести.

– Положи полную косу[17], невестушка! – тотчас встряла в разговор бабушка. – Да полей хорошенько топлёным маслом. Удивительно приятный молодой человек, этот новый учитель. Передай ему, Хашимджан, пусть почаще заходит к нам.

Через минуту, завернув чашу в полотенце, я пулей летел к новому учителю. Примчался и вижу: в кастрюле Вахида Салиевича булькает шурпа, а сам он сидит листает книгу. Ну примерно размером с целый стол! Увидев меня, он не особенно обрадовался, но и не очень удивился.

– Да не нужно было стараться, Хашимджан. Я ведь приготовил себе ужин, – коротко сказал он.

Уходя домой, я оглядел учительский двор. И понимаете, обидно мне стало очень. С тех пор как Рябовы уехали, двор не поливали, и он превратился в настоящую пустыню. Цветы на клумбах завяли, трава на грядках выгорела, нижние листья яблонь повысыхали, ветки поникли. Страшное запустение кругом. И я решил сегодня же ночью полить огород, обрадовать своего любимого учителя.

Сказано – сделано. Как только бабушка уснула, я взял большущий кетмень и зашагал к реке. По дороге я перекрыл все отводы и арычки, по которым вода идёт в чужие огороды. Теперь она пойдёт прямёхонько в учительский двор. Пустил воду. Я здорово поработал, теперь можно было посидеть малость на травке, отдохнуть на берегу реки. Сам не знаю, как уснул.

Проснулся на заре… Глянул на бегущую по арыку воду и пулей понёсся к дому учителя. Но было уже поздно. Двор Вахида Салиевича давным-давно затопило. Бедный учитель стоял по колени в воде и не знал, как справиться с наводнением.

– Кетмень вам не нужен? – крикнул я издали. А что я мог ещё предложить?

– Давайте его сюда, Хашимджан, давайте скорее! – обрадовался Вахид Салиевич.

Мы с ним вместе до утра боролись со стихийным бедствием.

В ночь на первое сентября я почти не сомкнул глаз. Думы одолевали всякие. Приятные и тревожные, глупые и толковые, – сами знаете, какие мысли обычно лезут в мою голову. Думал, думал и незаметно уснул. Уснул, а мысли, с какими ворочался в постели, прямиком, оказывается, перенеслись в сон. И вот вижу, будто Атаджан Азизович собрал учащихся всей округи и гоняется за мной, чтобы вручить мне «Похвальную грамоту», а я, чудак человек, отказываюсь, убегаю прочь. Наконец поймали они меня. Учитель протягивает мне грамоту, а ребята хлопают, и я вместе с ними.

– Хашим, ты чего это? – услышал я вдруг окрик, и кто-то больно ткнул меня кулаком в бок. – Что это ты руками размахался?

Я тупо поглядел на бабушку, склонившуюся надо мной.

– Где моя грамота? – спросил, не совсем отойдя от сладкого сна.

– Какая ещё грамота?! Повернись лучше на правый бок! – приказала бабушка и проворчала, отходя от моей постели: – Грамоты какие-то ему подавай!..

Я повернулся на правый бок и уснул в тот же миг.

Проснулся я утром от громкого звона. Это гремел кусок рельса, висевшего на школьном тутовом дереве. Кто-то колотил по нему не жалея ни сил своих, ни ушей односельчан. Чуть погодя к грому присоединились звуки горна, а потом грохотанье дойры.

– Здравствуй, школа, здравствуй, сентябрь! – вскричал я, выскакивая из постели. Схватил портфель и только фыр-р на улицу – вдруг бабушка на пути.

– Стой, растяпа! Вначале умойся, оденься, позавтракай. И в школу пойдёшь не один, а с сестрёнками, как все порядочные братья.

Да-а, тут уж не возразишь! Вернулся в дом. А там уже на веранде стоит – ах ты моя ненаглядная! – Донохон. Аккуратно причёсана, на макушке огромный бант. Девочка в белом фартучке, белых туфельках, белых гольфиках, а в руке держит большущий букет красных роз. Не удержался, ущипнул сестрёнку за бок:

– На смотрины собралась, невестушка?

А на веранде последними приготовлениями занята и старшенькая красавица, Айшахон. Если бы могла, так и влезла, наверное, в щербатое тусклое зеркальце, висевшее на стене.

Минут через десять я построил их гуськом и крикнул, указывая на калитку:

– Слушай мою команду! В сторону школы твёрдым шаго-ом арш!

Ого-го! Не зря, видно, горнисты, дойристы и рельсисты спозаранку затеяли свою музыку: на улице настоящий праздник. Стар и мал принаряжены, причёсаны, надушены, в руках цветочки, на лице улыбочки, и все идут в одном направлении – к школе! А оттуда несутся звуки горна, грохот бубна.

В школьный двор я влетел птицей, танцующей, счастливой походкой. На горне играл мальчик по имени Асад, а на дойре гремел Султан-плакса. Я тут же отобрал у него дойру, закатал рукава, поплевал на ладони да как принялся колотить по дойре – только искры не летели.

Я мог насочинять и не такого, как вдруг кто-то крепко сжал мне локоть. Обернулся, смотрю – Вахид Салиевич.

– Молодец, Хашимджан, да вы, оказывается, ко всему и дойрист хороший!

– Да, я на все руки мастер, домулла, – скромно потупился я.

– Играйте, играйте громче, – подбодрил меня учитель.

Но, как назло, я уже не мог больше колотить дойру – устали руки. Я отдал инструмент Султану-плаксе и кинулся здороваться с приятелями: с Закиром, новоявленным семиклассником; с Арифбаем, который вовсе задрал нос оттого, что собрал домашнюю библиотеку; с Хакимджаном, обычно убегавшим с последнего урока, чтобы я не смог его поколотить. Появился и Мирабиддинходжа. И вообще ребят собралось видимо-невидимо. Один рассказывает, как отдыхал в пионерском лагере, другой – про своё путешествие в соседнюю республику, третий хвастает, что плавал на теплоходе по Волге, а Шаолим клялся и божился, что у них на бахче выросли дыни… с арбузными семечками.

– Врёшь! – не поверил Закир.

– Спорим? Правда! – чуть не плакал Шалим.