Это была самая восточная и пряная из всех услышанных мною песен. Рассматривая город, мы заблудились в бесконечных грязных улочках Марракеша. Некоторые дворы были такими брошенными и разбитыми, что казалось, здесь прошла война и больше не живут люди. В некоторых районах мы встречали лишь облезлых кошек и чинно разлегшихся верблюдов. И ничего не оставалось, как спросить прохожих о том, как найти дорогу назад в наш утопающий в розах восточный отель, но в надвигающейся ночи нам встречались только быстро убегающие тени. Наконец мы заметили свет в одном из магазинчиков старины, которых в городе было множество.
К счастью, его окна не были заколочены, как другие, и было похоже, что кто-то живет здесь. Было опасно и страшно, и некоторое время моя хозяйка в нерешительности стояла перед закрытыми дверьми, как вдруг старые, как этот мир, скрипучие двери сами распахнулись и словно втолкнули нас в свое пространство! Точнее, в этот оазис, планету, подземелье старых вещей, от просто гнилых тряпок и рухляди до дорогих позолоченных канделябров и черного огромного рояля с золотой гравировкой.
Это было настоящее царство старинных предметов и антиквариата. Медные и серебряные кувшины, хрустальная и фарфоровая посуда и утварь, множество прекрасных шляпок и сумочек, кожаные кресла и королевский трон, будуарные трельяжи, китайские веера, граммофоны и картины с итальянскими пейзажами. Тут же стояли напольные позолоченные часы с тяжелыми маятниками, пылились редкие каменные срезы с наскальными рисунками и старинные пистолеты на стенах. А пыльные хрустальные люстры и дырявые торшеры прятали чучела животных и клетки для птиц с мертвыми хозяевами внутри. И книги, сотни, возможно, даже тысячи старых полуразвалившихся книг вокруг. Едкий запах чего-то старого и потерянного, нафталина и пыли ударил в нос!
Мы стояли, ослепленные светом всех этих золотых и серебряных сокровищ, и множество слепых глаз со стен хищно смотрело на нас. Мне было страшно, и я чувствовала, как дрожат руки моей хозяйки, еще сильнее обнявшей меня в этом мире потерянных во времени вещей.
Наверное, прошла целая вечность, как среди этого хлама что-то шевельнулось, и мы обе вскрикнули от ужаса и неожиданности.
В одном из полуразвалившихся кресел сидел дряхлый старик с практически белыми от слепоты глазами, такой же дряхлый, как и половина всего в этой комнате. Его бесцветные глаза без зрачков, в дыму от курящейся трубки и каких-то благовоний, я была уверена, смотрели на меня.
— Сколько вы хотите за эту куклу? — неожиданно спросил старик.
— Я думала, это вы продаете старинные вещи? — не растерявшись, переспросила моя хозяйка.
— Я ничего не продаю, это мои вещи. Я здесь живу, — глухо ответил старик и склонил голову, так что его лицо и вовсе опустилось в облако дыма.
— Кукла тоже не продается. Это моя компаньонка в путешествиях. Я всегда ношу ее с собой как талисман.
— Простите, если обидел вас. Просто у меня есть старый плюшевый мишка, я хотел приобрести куклу ему в друзья. По-моему, он заскучал за последние сто лет в моей компании и среди этого хлама.
И старик встал из своего кресла. Тут случилось еще одно чудо! Оказалось, что он не такой уж дряхлый и старый. За седыми длинными волосами и этим дымом скрывались широкие плечи и плотная фигура. Он был похож скорее на мрачного хозяина подземелья.
Слово «старик» более не вязалось с сильной и коренастой фигурой, которая поднялась из старого бархатного кресла и обернулась вокруг своей оси, в то время как массивные жилистые руки уже доставали из кучи какого-то тряпья огромного плюшевого мишку цвета бордо.
Это был действительно очень старый мишка; кое-где ткань на нем пообтерлась и выцвела, у него было лишь одно ухо. Но жабо со старинной булавкой по-прежнему смотрелось красиво и благородно, хотя кружево давно пожелтело, а часть камней выпала.
Длинные музыкальные пальцы ласково потрепали мишку за единственное ухо, мягко провели по голове, потрогали за нос. Этот странный неопределенного возраста человек с практически бесцветными глазами на миг превратился для меня в маленького скромного мальчика, милого и послушного, который любил всё красивое и доброе, любил музыку и игрушки.
Я оглянулась вокруг, и мне показалось в этот момент, что всё в комнате стало оживать. Животные со стен переглядывались и смотрели на нас с удивлением; птицы в клетках чистили оперение и готовы были вот-вот взлететь; медные кувшины и стальные ножны и лезвия заблестели словно новые; даже мебель и та покрылась свежим ворсом бархата и запахла лаком и мастикой. Зажглись свечи и вспыхнули торшеры и люстры, переливаясь радугой от хрусталя и разноцветной бахромы.
Он вновь повернулся к нам и протянул моей хозяйке своего бордового друга:
— Он русский, как и я. Я дарю его вам. Если вашей кукле нельзя поселиться в Марокко, пусть он поедет за куклой, куда она его позовет.
Так странно встретить человека, которого ты никогда не знал и сначала он показался тебе совсем чужим и недобрым, а потом всего лишь мгновение — и все оказалось совсем наоборот. И в твоей голове побежали струйки тонких, как ручеек, мыслей, журчащих и полных надежд. Случайно брошенный пристальный взгляд, способный отворить старые забытые двери, за которыми давно толпились мечты, похожие на бабочек в полуоткрытой коробке; еще мгновение — и они вырвутся радугой на дневной свет! Так могут мечтать только дети и влюбленные. Один взгляд, полный десятилетий, может быть, даже столетий. Поймет лишь тот, кто однажды приоткрывал коробку, полную бабочек.
Хозяйка молча взяла мишку в руки. На удивление он оказался очень легким, почти воздушным, в нем зашелестели сухие опилки и ветошь. Это был удивительный подарок, это был сказочный момент. Она хотела ему что-то сказать, даже хотела улыбнуться и прильнуть, и вся ее тонкая фигура потянулась в поцелуе к незнакомцу.
— Прощайте, — сказал старик, и медленно, словно кадры в старинном кинопроекторе, стал отворачиваться и уходить в темноту. Шаг за шагом с ним стали гаснуть свечи, которые уже превратились в огарки, люстры и торшеры лампочка за лампочкой тухли с его отдалением, все покрывалось тенью и мхом, погружалось в дым и в ночь, которая встретила нас у порога этого жилища на самом деле всего лишь несколько минут назад.
— До свидания, — сказала моя хозяйка странному русскому старику, ценителю и хранителю антикварных вещей, и дверь за нами закрылась, оставив ее вот так на цыпочках, словно подпрыгнувшую в легком танце бабочки, держащую старую итальянскую куклу и огромного русского мишку цвета бордо.
Мы брели по черному городу теперь втроем, где-то все так же гремел не утихающий гул толпы, и — о чудо! — оказалось, что мы в двух минутах от ворот нашего роскошного восточного отеля, утопающего в розах и зелени. При виде такой компании швейцар галантно снял свою позолоченную фуражку и поприветствовал нас по-французски особенно учтиво, назвав меня «мадемуазель». Хозяйка устало улыбнулась ему.
Весь этот день, наполненный шумом, гамом и странными происшествиями, вмиг растаял, словно ничего и не было. И вот уже освежающая марокканская мята и восточные пряности дымились на дне фарфорового чайника, а красивые тяжелые хрустальные люстры отражались в огромных зеркалах холла, выполненного в старинном восточном стиле, с коврами и кожаными диванами, совершенно новыми, блистающими чистотой и роскошью.
Словно мираж был весь этот день, и этот город, и этот старик со своим подземельем сокровищ. И это время, развернувшееся мигом в столетия событий и исчезнувшее так же неожиданно, как дуновение ветерка, оставив ураган в душе.
Лишь только огромный русский мишка цвета бордо с одним ухом, словно артефакт, остался от магического и непостижимого Марокко, по-дружески усевшись с нами на диване и удивленно разглядывая грустное лицо своей новой хозяйки.
Глава Четвертая
Горячие сны Марокко
Мы должны были пересечь пустынные степи Марокко, чтобы двинуться дальше по Азии, но сильные песчаные бури задержали нас в одном из далеких отелей, затерянных в песках. Проезжие и туристы останавливаются здесь, посередине жаркой и сухой пустыни, чтобы насладиться восточными ночами, когда одинокие звезды, окруженные лишь красными холмами, особенно ярко светят в ночи, готовые упасть вам в руки алмазами и бриллиантами, исполняя все желания.
Ночью устраиваются традиционные вечера с танцами, звоном монет на поясе восточной красавицы, дымом кальяна и ароматным пьянящим крепким восточным кофе. Все это пиршество заставляет сердце биться и выпрыгивать из груди.
Но этой зимой погода резко изменилась. Неумолимый ветер гнал пески на север. Пронзительный и сильный, он выл и днем и ночью. Этот жуткий свист стоял в ушах, и не покидала мысль о плохом знамении, о том, что должно что-то случиться. И это висело в воздухе. Даже прекрасные сады внутреннего дворика, традиционного для марокканского жилища, с фонтанами и клетками с птицами, не отвлекали от пасмурного настроения. С этого дня начался тяжелый период в нашей жизни. Его я вспоминаю с неохотой, но не могу не рассказать о той темной полосе, которая предшествовала светлой и счастливой.