— Ах! Как здорово!

Только одни свертки с конфетами Феликс презрительно оттолкнул в сторону, и когда Христлиба стала его упрашивать не выбрасывать их, по крайней мере, за окно, что уже он совсем готов был сделать, то, вынув несколько конфет, он бросил их Султану, вертевшемуся около стола. Султан, обнюхав конфеты, отвернулся с недовольным видом.

— Видишь, Христлиба, — воскликнул Феликс с торжеством, — даже Султан не хочет есть этой дряни!

Из подаренных вещей Феликсу очень понравился славный егерь, который, когда его дергали за привешенный под камзолом шнурок, поднимал ружье и очень верно попадал в цель, поставленную от него в трех футах. Также недурным нашел он маленького человечка-куколку, умевшего кланяться и начинавшего играть на арфе, когда его заводили ключом. Но всего более обрадовали Феликса деревянное ружье и охотничий нож, прекрасно посеребренные, а также гусарская шапка и патронташ. Христлиба нашла в своем ящике красивую куколку с полным домашним хозяйством для куклы. Занявшись игрушками, дети забыли про лес и проиграли до позднего вечера, пока не пришло время идти им спать.

На другой день утром дети, проснувшись, начали с того, чем закончили накануне вечером — опять вытащили свои новые игрушки и принялись продолжать прерванную игру. Солнышко, как и вчера, весело глядело в окна; свежий ветер шумел и гудел между ветвями берез; чижи, жаворонки и соловьи весело распевали свои песенки. Видя все это, Феликсу стало скучно с охотником, музыкантом и деревянным ружьем.

— Побежим, Христлиба, в лес, — сказал он сестре, — ведь там всегда нам так хорошо!

Христлиба только что успела раздеть свою новую куклу и в это время собиралась одевать ее снова, что ей доставляло большое удовольствие, вот почему она и попросила брата остаться в комнате и еще немного поиграть с новыми игрушками.

— Вот что, — отвечал тот, — пойдем в лес и возьмем игрушки с собой; я повешу на пояс охотничий нож, надену ружье через плечо и буду как настоящий охотник, а егерь и музыкант пусть бегут за мной. Ты также возьми свою куклу и что тебе более всего понравится из ее хозяйства; ну пойдем же, пойдем.

Христлиба проворно одела куклу, и они оба мигом побежали в лес, захватив с собой и игрушки. Прибежав, расположились они на прекрасном зеленом лужке, где Феликс заставил играть своего музыканта.

— Знаешь что? — сказала Христлиба. — Ведь он играет совсем плохо; послушай, как звук струн неприятно раздается в лесу; только и слышно: клинг — клинг, тинг — тинг! — даже птички как-то насмешливо выглядывают из кустов, точно смеются над глупеньким музыкантом, который вздумал играть тогда, когда они поют.

Феликс начал вертеть пружину и затем воскликнул:

— Правда, правда! Он играет прескверно; мне даже становится стыдно перед чижиком, который посматривает на нас вон из того куста. Но он будет играть лучше! Обещаю тебе, будет! — и Феликс до того сильно закрутил пружину, что вдруг раздалось «крак — крак!», и ящик, на котором стоял музыкант, разломался на тысячу кусков.

— Ай, ай! Бедный музыкантик! — закричала Христлиба.

Феликс же, повертев несколько минут в руках сломанную им игрушку, сказал:

— Э! Что об нем жалеть! Это был дурачок, который умел только бренчать да кривляться, как и наш братец в красных штанах! — при этом, взяв музыканта за ноги, он швырнул его далеко в кусты.

— Егерь лучше, — прибавил он, — тот, по крайней мере, умеет попасть в цель, — и говоря так, он заставил его стрелять много раз кряду; затем остановился на минуту и сказал, подумав: — Однако это довольно глупо, что он стреляет только в цель. Папа говорил, что настоящий охотник никогда на этом не остановится. Он должен стрелять в лесу оленей, коз, зайцев и притом на бегу. Долой его цель! — и Феликс одним ударом сломал доску, в которую стрелял егерь.

— Ну-ка, ну-ка! — закричал он. — Попробуй убить мне кого-нибудь теперь.

Но сколько ни дергал он за шнурок, егерь стоял с неподвижно опущенными руками; ружье не хотело ни подниматься, ни стрелять.

— Ага! — закричал Феликс. — Ты в цель умеешь стрелять только в комнате, а не в лесу, как следует хорошему охотнику. Этак, пожалуй, ты испугаешься первой собаки и убежишь от нее со своим ружьем, как недотепа братец убежал от Султана со своей саблей. Так убирайся же прочь! Мне тебя не надо! — и егерь полетел в кусты вслед за музыкантом.

— Давай теперь побегаем, Христлиба, — сказал он сестре.

— Ах да, да, — радостно воскликнула та, — и моя куколка побежит с нами. Вот будет весело!

Дети схватили куклу за обе руки и что было духу побежали с нею через пни и кусты, пока не добежали до большого, поросшего высоким камышом пруда, находившегося еще во владениях господина Таддеуса Бракеля и на котором он иногда стрелял диких уток. Тут дети остановились, и Феликс сказал:

— Погоди немного, я попробую подстрелить моим ружьем в тростнике утку, как папа.

В эту минуту Христлиба, взглянув на свою куклу, с испугом вскрикнула:

— Боже, моя куколка! Что с нею сделалось?

Куколка действительно была в очень жалком виде. Оба во время бега не заметили, что колючие кусты, на которые они не обращали никакого внимания, разорвали ей все платье в клочки; обе ножки оказались сломанными, а хорошенького воскового личика почти нельзя было узнать: до того оно было избито и исцарапано.

— Ах, моя куколка! Моя куколка! — громко заплакала Христлиба.

— Видишь, — сказал Феликс, — какую дрянь надарили нам эти приезжие. Кукла твоя — недотрога, которая не умеет ни бегать, ни играть без того, чтобы не испортить себя всю. Давай ее мне!

Христлиба подала куклу брату, а тот, прежде чем она успела ахнуть, забросил ее далеко в пруд.

— Ты не жалей об этой глупышке, — прибавил он сестре, — дай мне только убить утку и тогда я подарю тебе все замечательные перышки, которые растут у нее на крыльях.

В тот же миг вдруг что-то зашевелилось в тростнике; Феликс мигом вскинул свое ружье, но тотчас же его опустил и сказал:

— Какой же я смешной! Ведь чтобы стрелять, нужны порох и пули, а где мне их взять. Да если бы они у меня и были, то разве можно зарядить порохом деревянное ружье! На что же годна такая безделица? А нож! И он деревянный: им нельзя ни резать, ни колоть. Сабля глупого братца, верно, такая же, потому он и испугался Султана. Вижу, что весь этот подаренный хлам не годен ни на что.

Сказав все это, Феликс побросал в пруд и ружье, и нож и, наконец, сам патронташ.

Христлиба продолжала плакать и жалеть о своей загубленной куколке, а потому и Феликс был не совсем весел. Придя домой, он на вопрос матери, куда делись их новые игрушки, чистосердечно рассказал обо всем, что случилось с музыкантом, егерем, куклой, ружьем и всем прочим. Госпожа Бракель очень рассердилась и назвала их плохими детьми, которые не умеют обращаться с хорошими, дорогими игрушками. Господин Таддеус Бракель, напротив, с заметным удовольствием выслушал рассказ Феликса и сказал жене:

— Оставь детей, пусть делают что хотят. Я, наоборот, очень рад, что они сумели отделаться от вещей, которые их и связывали и мешали им.

Но, однако, ни дети, ни сама госпожа Бракель не поняли тогда, что хотел выразить этими словами их отец.

На другой день, рано утром, Феликс и Христлиба опять убежали в лес. Госпожа Бракель велела им вернуться пораньше, так как теперь следует больше сидеть дома и заниматься чтением и письмом, чтобы хорошенько приготовиться к встрече учителя, которого обещал прислать знатный дядюшка.

— Хорошо, матушка, — ответил Феликс, — только позволь остаться в лесу хоть на часок, чтобы набегаться и напрыгаться вволю.

Прибежав в лес, начали они играть в охоту, представляя собаку и зайца, и успели так в короткое время устать, что вскоре игра должна была прекратиться поневоле. Много игр затевали они потом, но ни одна почему-то в этот раз не удавалась. То ветер, сорвав шапку Феликса, уносил ее в кусты, то вдруг, запнувшись на бегу, падал он прямо на свой нос, а то платье Христлибы, зацепившись за кустарник, рвалось в клочки, или она вдруг больно колола острым камнем ногу. Переиграв во все игры, они уже решительно не зная, что им еще начать, стали с недовольным видом бродить по лесу.

— Скоро пойдем домой, — сказал Феликс сестре, привольно разлегшись в тени дерева.

Христлиба последовала его примеру. Так пролежали они некоторое время, уставившись в голубое небо.

— Ах, — промолвила Христлиба, — если бы у нас были наши хорошенькие игрушки!

— Ну да! — недовольно сказал Феликс. — Для того только, чтобы их опять сломать! Верно, матушка была права, сказав, что мы не умеем обращаться с хорошими вещами. А знаешь почему? Потому что мы не учились наукам.

— Правда, правда, — воскликнула Христлиба, — и если бы мы были ученые, как наши нарядные братец и сестрица, то, может быть, сумели бы сберечь и охотника, и музыканта, да и моя хорошенькая куколка не лежала бы в утином пруду! Какие же мы глупые! Ничего-то мы не знаем! — и, сказав это, Христлиба начала горько плакать, а, глядя на нее, и Феликс разревелся так громко, что плач обоих детей разнесся далеко по всему лесу.