Чёрный кофе кашицей расплескался по лицу Карколама.

Матильда Озёрная от души расхохоталась, глядя на его испачканную физиономию.

На секунду Карколам смутился, но потом его лицо снова приняло величественный вид, а потёки кофе исчезли.

Но Матильда всё равно хохотала так же звонко, и Карколам стал озабоченно осматривать себя со всех сторон. На его лице появилось недоумение.

— Да прекрати ты! — наконец закричал Карколам, теряя всю свою галантность.

И тут же виновато заулыбался.

Матильда перестала смеяться и обиженно надула губки. Теперь бой вспыхнул с новой силой.

Весь дом качался и взлетал, кружась над городом. Крыша сорвалась. Из дома сыпались кирпичи и стёкла, но через некоторое время возвращались обратно в стены и оконные рамы. Дом разваливался на части, но через минуту снова становился целым. Лишь только крыша, сорванная в самом начале, никак не могла догнать стены и водрузиться на место.

Короли, запрокинув головы, с безопасного расстояния следили за поединком. Ничего, кроме кувыркающегося в небе домика, они не видели, но никто не мог оторвать от него взгляд.

Загрохотали громы, снова засверкали молнии, и вдруг в воздухе над городом зависли две гигантские руки: мужская, заросшая волосами, и женская, с колечком на безымянном пальце. Они силились побороть одна другую.

Мужская рука оказалась сильнее, и дрожащая женская явно проигрывала битву.

И тут случилось чудо. В небе, рядом с гигантскими руками, появились птицы, ведомые совой. Они набросились на волосатую руку, стали клевать её, царапать когтями. Во все стороны полетели перья.

Мужская рука задёргалась, отбиваясь от птиц, и белоснежная женская этим воспользовалась. Победа стала склоняться к ней.

Нечеловеческий вопль разразился в небесах. На секунду небо потемнело, словно на землю опустилась ночь. Короли закричали от ужаса.

Но темнота рассеялась так же внезапно, как и опустилась. В небе домика уже не было. Испуганные короли увидели его снова на прежнем месте. Он был совершенно целый.

И вдруг дверь домика со скрипом отворилась.

Из нее вышла Матильда Озёрная, сияющая, как ни в чём не бывало. Только если приехала она в голубом платье, то теперь, после победы, была в розовом. С лучезарной улыбкой она смотрела на королей.

Замелькали в воздухе крылья птиц. Матильда Озёрная взмахнула рукой, и они плавно стали опускаться к земле. И едва птицы касались мостовой, как тотчас превращались в людей. Сова стала Триста Тридцать Третьим королём.

Матильда Озёрная ещё раз взмахнула рукой, и лужа превратилась в Дормидонта с овечками. Ожил король-памятник. И куда-то исчезли все клоуны, как будто их никогда и не было.

Короли окружили Матильду Озёрную.

— Я прощаюсь с вами, милые короли, — сказала она, усаживаясь в карету. — Но в дальнейшем ведите себя разумней. Нельзя же так унижаться!

Она пожала плечиками, и из домика вылетели сотни розовых бумажек с подписями королей. Они покружились и растворились в воздухе.

— Не оставляй нас, Матильда! Ну, пожалуйста! — умоляли короли.

А король, долгое время простоявший памятником, подошёл к ней на негнущихся ногах и поцеловал руку.

— Назначь кого-нибудь из нас главным, — попросил он. — А то опять жадность и лень завладеют городом.

Матильда обвела взглядом столпившихся королей. На каждом сияла золотом корона.

Одна украшена алмазами, другая изумрудами. И лишь на одной голове белел пучок седых волос — на голове Дормидонта.

— В городе Королей и так все короли, — ослепительно улыбнулась Матильда. — Поэтому править вами должна особа некоронованная. Пусть это будет…

И она пальцем поманила Дормидонта.

Так в городе Королей началась новая трудовая жизнь, теперь уже навсегда.

Это сказка в первую очередь для девочек, поэтому в ней полным-полно фей

Жила-была фея. Было у нее всё как и у других фей. Волшебный плащ, расшитый звездами, который позволял ей превращаться во что она захочет. И волшебная палочка, которая помогала ей превращать других во все, что пожелает она сама: зайцев в кроликов и кроликов в зайцев, майских жуков в бабочек, шишки в гребешки и гребешки в шишки.

И как у каждой феи, у нашей феи была своя тайна. Вы, наверное, знаете, а если забыли, то я вам напомню, что каждая фея бережет всегда одну-единственную тайну. Так заведено исстари, поэтому феи и живут очень долго, так как никому не могут передоверить свою тайну. И пока тайна находится с феей, все в мире спокойно, все идет как надо. Но и тайны бывают разные. Есть тайны страшные, и под их грузом фея превращается в ведьму, запросто может стать самой ужасной бабой-ягой. Но таких тайн в нашем мире немного. Мир у нас добрый, значит, и тайны у нас добрые. И от них феи расцветают еще краше, становятся еще воздушнее.

Зачем я об этом говорю? Вы наверняка учили об этом в школе. Это учат, кажется, в третьем классе, где в учебнике фееграфии говорится, помнится, на сто семнадцатой странице: "Феи почти ничего не весят. Они могут спокойно взлететь от одного дуновения ветерка. Поэтому, чихая, все люди должны прикрывать рот и нос платком или рукой. Одно ваше неосторожное движение — и фея умчится к потолку".

Страшные тайны, к сожалению, пригибают фею к земле, и в таком случае ей приходится летать на помеле или в ступе, называясь бабой-ягой, так как без дополнительной помощи ей уже тяжело оторваться от земли.

Ах, если бы вы знали, как феи любят летать! Кататься на облаках. Обгонять птиц. И ловить друг дружку. Тогда сверху льется звонкий смех, а тут, на земле, куда падает этот смех, вырастают цветы, поэтому без смеха фей ни о каких прекрасных цветах не может быть и речи. Радостный смех рождает маки, звонкий — колокольчики…

Ах, феи, феи, как бы мне хотелось, чтобы вы все время продолжали смеяться, усыпая всю землю цветами. Но наша сказка должна начаться не очень весело. Я изо всех сил отодвигал это начало. Никак не хотел, чтобы начиналась первая глава. Но дальше тянуть я не имею права. Итак, наша сказка начинается. И, конечно, с главы первой.

Сегодня, когда фея Кларисса как обычно поливала цветы, она никак не могла избавиться от ощущения, что в ее комнате что-то не так.

Но что? Цветы цветут как обычно. Фарфоровые чашки все целы. Как известно, когда фею ожидает несчастье, ее фарфоровый сервиз обычно начинает трескаться: одна чашка за другой. А раз сейчас все целое, значит, ничего неприятного быть не может.

Фея, глянув издалека на чашки, успокоилась и улетела в форточку прямиком в небеса — заниматься фееробикой.

Наверху уже прыгали с тучки на тучку феи Эвелин и Лаура, главные любительницы фееробики. Как только их прыжки и упражнения выдерживали бедные тучки! Тучки разлетались в разные стороны, поэтому то и дело приходилось пригонять новые. Сейчас этим пастушечьим делом занята фея Бегония, поэтому мы ее сразу и не заметили.

Фея Кларисса проворно запрыгала и закувыркалась среди подруг. И тут только она внезапно поняла, что ее мучило: со стены комнаты исчезла картина. Именно ее она не заметила утром.

Ойкнув, Кларисса устремилась вниз. Влетев в форточку, она бросилась к стене. Так и есть — на месте не оказалось картины. И это было ужасно, так как тайна феи Клариссы была связана именно с этой картиной.

Кларисса уже чуть не плакала, когда вдруг в ее комнату гурьбой влетели другие феи. Конечно, тоже через форточку. Так у них заведено, чтобы поскорее выбираться на небеса. Поэтому форточку можно открывать не только изнутри, но и снаружи.

Эвелин и Лаура радостно запели, а Бегония превратилась в пианино, которое принялось им подыгрывать. Все они не обращали никакого внимания на растерянный вид Клариссы.

— День рождения! — вопили они, летая по комнате. Особенно это хорошо получалось у красного пианино, которое кувыркалось совершенно потешно, позабыв о том, что оно сейчас огромное и тяжелое.

Тут Кларисса, конечно, вспомнила, что сегодня она должна праздновать день рождения и принимать своих подруг.

Феи не могут ждать целый год, чтобы отпраздновать свой очередной день рождения. Так долго их сердечки не выдержат. Поэтому они назначают друг дружке дни рождения по очереди каждый день. И раз Эвелин, Лаура и Бегония уже отпраздновали свои, то теперь, конечно, настал черед Клариссы.

— Но у меня пропала картина! — хотела выкрикнуть Кларисса, но вовремя остановилась, вспомнив, что ее тайна связана с этой картиной и ненароком она может проговориться.

Ей пришлось через силу улыбнуться и запрыгать вслед за остальными. Но прыжки у нее получались, конечно, не такие, как надо, и улыбка ее была не такой радостной. Казалось, никто не обращал на это внимания, ведь Кларисса всегда была такой — она была феей задумчивости. Но, видно, на этот раз ничего у нее не получалось.