P. S. Ради Бога, сожги это письмо!»

Мне с большим трудом удалось скрыть свое смущение и замешательство, и я сказал Алисе, что ее брат хотел выразить мне свои дружеские чувства и признательность.

Как только Алиса ушла, я сжег письмо и конверт, и в голове моей вихрем закружились мысли. Где правда? Кто я — дурак или герой? Разобраться в этом было нелегко…

На следующую ночь лорд Сесил с особенным вниманием выслушал рассказ о некоторых моих злоключениях и проявил сочувственный интерес к кое-каким подробностям, которые заставили его по-новому взглянуть на условия жизни простых шотландцев.

— Я всегда старался, дорогой Джон, — сказал он мне с неподдельной искренностью, — бороться против бедности и нищеты. Это то, что в выспренних выражениях называют «искоренением пауперизма» [46]. В 1897 году, в бытность мою помощником министра по делам безработицы, я выпустил брошюру под названием «Ржавчина побеждает нищету», и она в известной мере даже наделала шуму…

— Ржавчина побеждает нищету?

— Да. Ход моих доказательств неопровержим. Поскольку обеспечить бедных необходимой им полезной пищей невозможно, надо по крайней мере бороться с анемией, от которой они страдают. Лучший и самый экономный способ достигнуть цели — сделать так, чтобы хозяйки в бедных семьях готовили пищу в железной посуде: ржавчина, потребляемая ежедневно малыми дозами, желательно со шпинатом, снабдит хилые организмы драгоценным железом, столь необходимым для душевного равновесия и хорошего настроения. Субсидировавшие меня английские сталелитейные заводы выразили готовность наладить массовый выпуск кастрюль с гарантией, что они будут ржаветь… Но, как у многих предтечей, у меня не оказалось последователей.

Меня тронуло, что лорд Сесил был занят такими великодушными проектами. Именно теперь — или уже никогда — следовало произнести прекрасные фразы, которые я предусмотрительно заготовил заранее.

— Ваша светлость так добры, что наверняка подумали о моем будущем. Мой краткий визит к мистеру Гробу принес вашей светлости целое состояние, а ваша светлость, со своей стороны, посулила мне два шиллинга шесть пенсов, то есть, собственно говоря, посулила возместить мои расходы. Чтобы проявить такую бережливость, вашей светлости наверняка пришлось совершить насилие над своим сердцем, над своей доброжелательной натурой, повинуясь самым важным соображениям. Мне бы очень хотелось знать, каковы эти соображения, чтобы поблагодарить вашу светлость, потому что соображения эти несомненно делают честь и вам и мне.

Наверное, лорд Сесил предвидел такого рода требование с моей стороны, потому что, не моргнув глазом, самым естественным и дружеским тоном сказал:

— С какой деликатностью ты выражаешься, милый Джон! Сразу видно, что ты пожил в замке! Спасибо, что ты перенес проблему в область чувств. Ты ведь и в самом деле знаешь, что твоя вылазка в комнату Гроба была всего лишь законной компенсацией за те неслыханные оскорбления, которые без моего согласия претерпел Малвенор из-за незаурядных способностей, проявленных тобой в роли призрака. Поэтому тебя совершенно не касается, заработаю я деньги или нет на твоем револьверном выстреле. Еще раз благодарю тебя, что ты ничего с меня не требуешь, с чем я тебя и поздравляю, ибо такого рода шантаж был бы недостоин джентльмена. Еще более, если только это возможно, я благодарен тебе за то, что ты угадал, какое насилие совершаю я над своим сердцем, когда, узнав тебя покороче, ограничиваю свою щедрость двумя шиллингами шестью пенсами. Мне льстит твое предположение. Само собой, я собирался предложить тебе небольшое состояние. Но по зрелом размышлении решил, что так я поступил бы, будь ты мне безразличен, а я хочу обойтись с тобой так, как если бы ты был моим сыном. Как поступил бы с большими деньгами осиротевший Уинстон? Часть их проел бы его опекун, другую часть, сделавшись мотом, растранжирил бы он сам. И вскоре он оказался бы на улице без гроша в кармане и без будущего. Как может поступить с деньгами молодой человек? Только пустить их по ветру. Разве сам я не потерял большую часть своего состояния в зрелом возрасте, хотя к тому времени уже нагляделся на чужие примеры и мог бы извлечь из них урок? И разве катастрофа такого рода не наводит на размышления? Деньги подобны морю, дорогой Джон. Они знают приливы и отливы. Их трудно удержать. Это ненадежное помещение капитала даже для взрослых людей, а уж тем более для ребенка. Тебе необходимо создать положение, чтобы ты сам стал золотой жилой и, куда бы ни отправился, деньги следовали бы за тобой.

С этими словами лорд Сесил, как драгоценность, извлек из своего бумажника письмо, адресованное им лорду Фитцбэби, — это была рекомендация, которую он дал мне прочитать, сопроводив ее такими словами:

— Если ты потребуешь от меня семь-восемь тысяч фунтов стерлингов, я вынужден буду тебе их дать. Но помни: после этого я тебя больше не захочу знать! Разорившись, ты снова окажешься среди простонародья, из которого чудом вырвался. Зато с этим рекомендательным письмом, которое стоит не одного, а многих состояний, я ввожу тебя за кулисы хорошего общества, высшего общества, где твои таланты обеспечат тебе процветание на долгие годы, пока людская доверчивость питается призраками. Связи, малыш Джон, важнее денег. Деньги привлекут к тебе друзей, которые сначала помогут тебе их растратить, а потом от тебя отвернутся. А при высоких связях в избранном обществе деньги так или иначе у тебя будут всегда. Главное, своевременно получить рекомендацию.

Слова лорда Сесила произвели на меня впечатление, а письмо еще большее.

«Дорогой друг!

Посылаю к Вам молодого человека, достойного всяческого доверия, в надежде, что он поправит Ваши дела, как только что поправил мои. Он умен, храбр, честен, не болтлив и, главное, бескорыстен, а эта бесценная добродетель встречается все реже. Отнеситесь к нему уважительно, как отношусь к нему я сам, и он воздаст Вам сторицей, несмотря на свой юный возраст. Он лично расскажет Вам о своем удивительном призвании и о пользе, которую Вы сможете из него извлечь. Когда Ваши с ним дела закончатся, пожалуй, можно было бы отправить его к лорду Донавану, чей призрак совершенно скис…

Искренне ваш Сесил».

Я бережно спрятал письмо у себя на груди. Было от чего возгордиться.

— Итак, мы договорились, Джон?

— Да, ваша светлость.

— Ты юноша дальновидный!

— Но, чтобы явиться к лорду Фитцбэби, мне нужна новая одежда…

Скорчив кислую мину, лорд Сесил с покорным вздохом сказал:

— Хорошо, мы подберем что-нибудь из гардероба Уинстона. Он так быстро толстеет, что не успевает износить свои костюмы…

Вы сами понимаете, дорогие мои внучата, что меня по дешевке купил человек, который не думал и половины того, что говорил.

По счастью, дальнейшие события полностью подтвердили справедливость мудрых советов лорда Сесила. Фунт стерлингов обесценился после войны 1914 года и в особенности после Второй мировой войны. Зато потребность владельцев замков, чье состояние было подорвано, в призраках-профессионалах, компетентных и снабженных наилучшими рекомендациями, достигла высшей точки сразу по окончании двух упомянутых войн.

Добрейший лорд Сесил, конечно, не был лишен кое-каких слабостей. Но у кого их нет? Так или иначе, я обязан ему началом прекрасной карьеры и благодарен ему за это по сей день.

По мере того как приближался предполагаемый день моего отъезда, меня все больше беспокоило, что будет с моей ногой. Утешительные слова лорда Сесила и сестриц-близнецов убеждали меня только наполовину. Я уже и так слегка прихрамывал на левую ногу, не стану ли я вдобавок припадать на правую и не охромею ли вконец? Вечером 13 сентября лорд Сесил пришел меня навестить вместе с Алисой и Агатой. Мне впервые была оказана честь принимать их у себя на чердаке всех разом, и я понял, что решительная минута настала.

Лорд Сесил опустился передо мной на колени и освободил мою пострадавшую ногу, в нетерпении перерезав ножницами веревку, которой к ней была привязана палка от метлы, потому что, если он и научился у барона Баден-Пауэлла завязывать некоторые узлы, развязывать их он не умел.

С бесконечной осторожностью Алиса и Агата взяли меня под руки и подняли с кровати.

С одной стороны меня поддерживала Алиса, с другой — Агата, я только не знал, какая с какой стороны. Чтобы немного оттянуть пугавшее меня мгновение, когда я должен был сделать первый шаг, я спросил, где Алиса. Она оказалась со стороны моего сердца. А следовательно, Агата — со стороны аппендикса.

Опираясь на них, я сделал один шаг, потом другой. Таким образом я вскоре обошел весь чердак, под бдительным оком лорда Сесила, который шествовал впереди, освещая мне путь своей лампой. Похоже, дело складывалось не так уж плохо. Кровь снова побежала по моим жилам, затекшие члены обретали былую подвижность.