Такса Полтора Километра соболезнующе завыла. Однако дядя Герман не стал даже подходить к окну и смотреть на газон. Он давно усвоил, что купидоны никогда не разбиваются. Даже в вертикальном полете они ухитряются всадить роковую стрелу в трепещущее сердце лопухоида.

Тибидохс продолжал жить, хотя это уже был не тот Тибидохс. Многим не хватало командных рыков Поклепа и рассеянного взгляда академика Сарданапала. Не хватало Ягге, без которой опустел магпункт. Не хватало сочного баса Тарараха и ядреных запуков Великой Зуби.

Вместо рыжеволосой Меди нежитеведение у младших курсов вела теперь Недолеченная Дама.

– Дети мои! Прежде вас обучали иначе, однако я знаю куда более действенные методы! – говорила она. – Когда встретите нежить, надо громко и пронзительно завизжать. Наверно, лично вам это не поможет, зато вы исполните свой моральный долг и дадите окружащим возможность разбежаться. Далее можно с чистой совестью испускать дух и укоряюще витать вокруг насмерть перепуганной нежити уже в призрачном виде… Поверьте, укоряющее трепетание над головой и бесконечно повторяемые вопросы угнетающе действуют даже на моего супруга, а это экземпляр похлеще любого хмыря… А теперь, дети мои, чтобы не терять даром время, нарисуйте в тетрадках гроб, раскрасьте его фломастерами и напишите на крышке «memento mori»!

Поручик Ржевский ничего не преподавал. Пользуясь тем, что его супруга была занята, он наслаждался свободой и целыми днями носился по Тибидохсу, пугая будущих первокурсников и бряцая ножами.

Безглазый Ужас на уроки не являлся и бродил по подвалам Тибидохса, звеня цепями и произнося грозные пророчества. Часто он подходил к Жутким Воротам, вздрагивающим от напирающего изнутри хаоса, касался мятежным призрачным лбом раскаленной меди круглого кольца и загадочно повторял нараспев:

– Что есть история, как не лезвие меча? По одну сторону – память, по другую – забвение. Просто обидеть гневливого бога! Месть мрака – закат весны!

Таня и Ягун пытались поговорить с ним, но на прямые вопросы Ужас не отвечал или отвечал иносказательно, что запутывало все еще больше.

– Как прикажете его понимать, когда он сам себя не понимает, мамочка моя бабуся! – сердился Ягун. – Что такое «месть мрака – закат весны»? Морбодой драконбольных фанов? Затянувшийся матч? Пуппер ночует в воздухе на надувном матрасе, пока Джейн Петушкофф и тетя Пуппера гоняются за Танькой, швыряя в нее копирайтами?..

Джинн Абдулла, успешно избежавший исчезновения, днями и ночами пропадал в книгохранилище, листая древние фолианты. Однако это не мешало ему с удвоенной суровостью расправляться с должниками.

– Книги надо сдавать вовремя! Даже смерть не причина для опоздания! Было время, когда мертвые вставали из гробов, спохватившись, что не сдали методичку, – говорил он.

Таня все дни с утра до вечера проводила на драконбольном поле. С ней нередко тренировались Ягун, Катя Лоткова, Маша Феклищева и Семь-Пень-Дыр. Горьянов откровенно сачковал. Ритка Шито-Крыто появилась на поле только три или четыре раза и тренировалась по собственной программе, отрабатывая мудреный пас самой себе с отскоком от магического купола.

Кузя Тузиков химичил с реактивным веником, экспериментируя с амулетами и пытаясь добиться от веника особенных летных качеств.

– Ты что-то не то делаешь, Пузик-Кузик! Амулеты еще никого не спасали. Развяжется некстати – и хлопнешься! Вспомни, сколько раз я пылесос разбивал! Про голову не говорю, она у меня не хромированная. Лучше разберись с заговоренными пасами! У тебя вечно как Труллис-запуллис, так Цап-царапс . А как цапцарапнешься, тут не глядя бери саперную лопатку и отправляйся тебя выкапывать! – не выдержав, проворчал как-то Баб-Ягун.

– А твоя Лоткова? У нее что, нет талисманов? Да у нее пылесоса не видно – одни амулеты! – огрызнулся Тузиков.

– Ты Катьку не трогай! У нее это так… ленточки. И вообще она в защите играет, – неуверенно возразил Ягун.

После исчезновения Соловья, как самый говорливый и языкастый, Ягун взвалил на себя обязанности тренера, вот только слушались его неважно. Между тренером и игроком должна быть дистанция. Ягун же был свой парень и дистанции держать не умел.

Нередко во время самых сложных воздушных маневров, отрабатывая их до полного автоматизма, Таня ловила себя на том, что нет-нет, а неосознанно бросит взгляд то на поле, то на тренерскую скамью – туда, где она привыкла видеть маленькую фигурку Соловья О.Разбойника со вскинутым вверх лицом. Иногда, чтобы ничего не пропустить, Соловей ложился на спину и смотрел на небо, как мечтатели смотрят на звезды. Вот только мечтатели так потешно и сердито не размахивают руками, переживая удачи и неудачи команды, будто каждый из десяти игроков сборной не отдельный независимый маг, а один из десяти его пальцев.

Теперь же на поле лишь желтел ровный песок да белели светлыми прерывистыми черточками пустые трибуны. И Таня понимала, как не хватает команде Соловья, который все эти годы был ее единым и беспокойным сердцем.

Как-то к вечеру, когда на драконбольном поле оставались только Таня, Ягун да Тузиков, упорно модернизирующий свой веник, Таня увидела на зрительских трибунах Пипу и, удивленная, снизилась. Рядом с Пипой на скамье лежало потертое кавалерийское седло со стременами. Там, где по генеральной идее верховой езды подразумевалась лошадь, помещалась огромная стеклянная бутыль, пристегнутая к седлу подпругами. Формой она напоминала бутыль из-под шампанского.

– Что это такое? – спросила Таня.

– Транспортная реактивная бутыль джинна Абдуллы для дальних перелетов! А седло из берлоги Тарараха. По некоторым сведениям, оно принадлежало Барклаю-де-Толли. Магии в нем нет, зато сидеть удобно, – пояснила Пипа, деловито укорачивая стремена.

– Абдулла дал тебе свою транспортную бутыль? С какой это радости?

– Он сделал это без всякой радости, Гроттерша, – заверила ее Пипа. – Скажем так, когда я оказалась поблизости, бутыль решила сменить владельца. С артефактами это бывает. Они влюбчивы, как студенты. Абдулла предположил, что бутыль отреагировала на мою интуитивную магию. Она-то энерговампирюка, вроде Черных Штор, а у меня магии-то много… А дальше Абдулле просто ничего другого не осталось, как разбить ее или отдать мне.

– И он выбрал второе?

– Точно. Он даже присоветовал мне седло, чтобы я могла уверенно держаться в воздухе. Только я подозреваю, что в большей степени он заботился о бутылке…

Дочка председателя В.А.М.П.И.Р. проверила стремена, подтянула подпруги и решительно оседлала бутылку.

– Надеюсь, ты не бросишь меня, Танька? Я ужасно боюсь высоты. Что надо говорить, чтобы эта штука взлетела? Торопыгус плетутс? Тикалус взрываллус ?

– Ты что, не знаешь? – удивилась Таня.

– Вообще-то меня учили. Я даже летала пару раз, но ничего не соображала от страха, волновалась и все забыла, – сказала Пипа дрогнувшим голосом.

– Зачем тебе это, Пипенция? Полеты – не твое! – спросила Таня.

– Знаю. Но я хочу, чтобы Гурочка Пуппер увидел, как я летаю. Возможно, именно в этом сакральный смысл того, что бутыль Абдуллы признала меня. Гурий и я, я и Гурий – тебе этого не понять. Гурий просто создан для меня, даже если сам он этого еще не знает! – сказала Пипа.

Голос у нее звучал маниакально. Взгляд затуманился. Неподалеку сами собой возникли две шаровые молнии и выжгли на скамье сердце, пронзенное стрелой. Танино кольцо нагрелось, реагируя на повысившийся фон интуитивной магии.

– А Бульонов уже не нужен? – спросила Таня.

Пипа смутилась.

– Генка… хм… я сама еще не разобралась… У тебя бывает такое, что нравятся сразу двое? – спросила она.

Таня не ответила на этот вопрос.

– Ладно, Пипенция. Ты готова лететь? Тогда, пожалуй, лучше начать с Пилотус камикадзис. Торопыгус угорелус оставим на десерт.

– Пилотус – это самое опасное?

– Нет. Пилотус камикадзис – медленное, но наиболее грузоподъемное. В равной степени подходит для… для тех, кто начинает, – деликатно изменив формулировку, пояснила Таня. – Не вцепляйся в седло двумя руками!

– А как же я буду держаться? – быстро спросила дочка дяди Германа.

– Пипенция, не я придумываю правила! Тут надо или лететь, или не лететь. Что-то одно.

Пипа позеленела. Таня ощутила, как та мобилизует последнее мужество, соскребая его отовсюду, как сметану из опустевшей банки. Наконец Пипа разжала правую руку с перстнем и подняла ее.

– Пилотус камикадзис ! Мамочки-и-и!

Транспортная бутыль забурлила и выплеснула реактивную струю. Таню обдало брызгами шампанского, заставившими ее по сложному закону ассоциаций вспомнить об ананасах. Стремена звякнули. Седло сорвало с места. Вопящая от ужаса Пипа стрелой прочертила небо, оставляя широкий пенный след.