– Это принадлежало вашим родителям, – сказала бабушка Матильда. – Все эти годы Мистер С. хранил их у себя. Ваши родители просили вернуть их вам, когда вы будете готовы.

Бабушка Матильда передала коробки внукам и сняла занавеску со старинного зеркала Пустозвон, которое раньше висело в каморке на втором этаже:

– Примерьте их! Ну же!

Чарли положил кусок пирога на пыльный стол и взял в руки коробку. Гертруда уже раскрывала свою. В ней лежало что-то непонятное. Круглое. Светящееся. Гертруда непонимающе смотрела на бабушку Матильду.

– Надень его, – улыбнулась та.

– Эм. – Гертруда достала из коробки непонятный предмет. На ощупь он был хрупкий, словно сделан из тонкого стекла, и совершенно прозрачный.

Гертруда не поняла, что произошло дальше. Не могла бы это даже описать словами. Будто вокруг всё преобразилось. Новые цвета, запахи. Она чувствовала, как дышит. Она чувствовала, как бьётся сердце Чарли. И будто ощутила новую часть себя.

– Ох, какие же вы милые. – Бабушка Матильда плакала от счастья.

Гертруда смотрела в зеркало. Она расправила чёрные крылья и попробовала прикоснуться к светящемуся тусклым светом нимбу. Руки будто окунались в тёплую воду.

– Обычно они появляются с самого рождения и служат до самой… – Бабушка Матильда запнулась.

С каждым днём Чарли становился невыносимее – настоящей занозой в большом пальце. С ним невозможно было общаться: он мог нагрубить, сердился без повода. Утверждал, что его «никто не понимает», и просил «оставить его наедине с Рупертом». Чарли игнорировал приглашения друзей и предпочитал в свободные от повесток дни проводить в своей комнате.

Бабушка Матильда старалась эти перемены не замечать. Чем больше перемен – тем громче звучала музыка из радиоприёмника и граммофона в доме номер 6/66.

Гертруда выполнила просьбу Роданны Диаволикк – в августе, во время немногочисленных совместных повесток, они с Эдвардом свели общение к минимуму, бросая лишь короткие фразы, а также слова «привет» и «пока». Хотя, казалось, Эдвард пытался сгладить острые углы между собой и Гертрудой.

Саму Гертруду больше беспокоила не Роданна Диаволикк, а мистер Агнус Гробб. Она поняла, откуда Эдварду было известно, что священник будет на концерте группы «Пылающие жуки». Учитывая происхождение матери Эдварда. Но ни разу не заговорила об этом: понимала, на какой риск пошёл Эдвард, поделившись планами Гробба.

Как сообщалось в обвинительных повестках, Эдварда и Гертруду, а также всех участников Сообщества «Плющ» теперь ждало искупление вины.

Несколько раз Гертруда хотела рассказать о своих переживаниях бабушке Матильде. Но она просила больше посвящать время воспоминаниям, «чтобы все вопросы об Агнусе Гроббе отпали сами собой».

Гертруда улетала. Каждую ночь. От проблем и беспокойств. Она нашла одно тайное место для будущего Клуба Полуночников далеко-далеко за скалами, где не было ни одной живой души. Компанию ей составляли крик чаек, лунная радуга и храп Левиафана. Где-то внизу проплывали парусники «Джойта» и «Летучий Голландец».

Это были лучшие мгновения в жизни Гертруды.

Незаметно наступила осень. Радуга над городом становилась бледнее на фоне разбрасываемых ветром пожелтевших листьев. Всё чаще шёл дождь. И реже выглядывало солнце. За первые дни сентября Чарли и Гертруда получили две повестки. Одна из них была от миз Азарии Рафаи́л (требовалось несколько раз явиться к Александрийскому маяку «для закрепления воспоминаний о полётах»), вторая – от миз Евы Лили́т (новая экскурсия по Верхнему Саду на тему «История лабиринтов Минотавра»). Геката и Дэмьен Мэффисы – мальчик-толстяк и его худая сестра из Сообщества «Пентакл» – не упускали случая уколоть Гертруду словами о «предательстве предателя».

Со второй недели сентября повестки посыпались одна за другой. Эдвард ни разу по ним не явился.

Свободного времени не оставалось: бабушка Матильда заставляла Чарли и Гертруду читать нуднейшие книги: «Персеваль» Кретьена де Труа (1181–1191 гг.), «Мерлин» Робера де Борона (1190–1198 гг.), «Gradalis», «Книга Ланселота», «Смерть Артура» (1215–1236 гг.) и многие другие. Пока Гертруда не понимала, что объединяет все эти произведения. Хотя и чувствовала: ответ лежит на поверхности.

Также бабушка Матильда требовала заучивать каждый день по десять слов на латыни и арамейском. Но самое главное – вести дневники.

За это время Чарли и Гертруда получили несколько подарков от незнакомых людей. Часть из них – с сопутствующими письмами: «Спасибо, что вы с нами!»

Гертруда успела сродниться со своим нимбом и не могла представить, как раньше могла жить без него. С ним она казалась выше, его тусклый свет помогал ходить ночью за плюшками без зажжённых свечей, и – что самое главное – теперь Гертруда могла видеть нимбы других людей! Также она могла видеть и кота по имени Кот – но не благодаря нимбу. А благодаря Коту, который, видимо, решил снова наведаться на 66-ю улицу. Каждый день он забирался на одну и ту же яблоню, устраивался в старом вороньем гнезде и мог там проспать хоть целый день. До первой капли осеннего дождя.

Чего Гертруда до сих пор не умела – это отправлять «молнии». Ну и хорошо. Ведь если бы умела, давно бы уже отправила письмо Эдварду.

Гертруда не знала, сердился ли на неё Эдвард. Не знала, какое наказание он получил за «Пылающих жуков».

Роданна Диаволикк за это время также не прислала ни одной «молнии» с жалобой.

Гертруда представляла, что Эдварда приковали цепями в подвале – как будто он в Средневековье. Или у него отобрали все перья и пергамент. Или закончился воск для запечатывания. Да. Наверняка Эдвард хотел отправить письмо, но у него закончился воск для запечатывания. Когда Гертруда понимала, что «зациклилась», она включала погромче старый приёмник в своей комнате. Иногда по нему можно было слушать запрещённое «Пиратское радио».

Чарли за это время так и не вышел из своего странного состояния. Он по-прежнему отказывался разговаривать.

Что до мистера Гробба, то его Гертруда больше не видела. И пока в доме 6/66 он, судя по всему, не появлялся.

Казалось, жизнь в доме номер шесть идёт своим чередом. Ежедневно бабушка Матильда ходила к Тутси «Ласточке» Фридерман. В их компанию (Матильда Потатуй, Тутси Фридерман и Эндора Пипкин) на «Бридж с картами Таро» записался застенчивый сосед – сэр Роберт Готли. И хотя игры в карты не были официально разрешены, Тутси «Ласточка» Фридерман всем говорила: «Что не запрещено, то разрешено».

Никто не знал, что Гертруда летает по ночам. Дождавшись, когда вся 66-я улица погрузится в сон, Гертруда выходила на лужайку, взмахивала крыльями и улетала на набережную к скалам, вслушиваясь, как шумят волны. Гертруда любила наблюдать за мерцающим сквозь ночную радугу месяцем. Это была та жизнь, о которой она всегда мечтала. И та жизнь, которую она наконец обрела.

Всё изменилось 28 сентября.

День не предвещал ничего необычного, кроме новой повестки от миз Азарии Рафаи́л:

Приветствую!

К сожалению, вынуждена вас видеть в полночь. Экипаж будет ждать у вашего дома.

В повестке не указывалось, что нужно взять с собой. Поэтому Гертруда собрала в рюкзак перья, пергаменты, чернила и запасной хитон. Вечером того же дня она отправилась в старинный дворец имени Карла Лотарингского, который находился на окраине города – на Последнем Острове – неподалёку от Мрачного Тумана.

Это был первый вызов по повестке только для Гертруды.

Дорога к дворцу проходила через густой сосновый лес. Его пронизывал доносившийся из тумана детский плач, завывания ветра и звуки, похожие на человеческие крики и стоны.

– Не обращайте внимания! – предупреждал кучер.

Показались десятки плакатов с огромными буквами:

Великолепное зрелище! Главное Событие Года!

Хранители тайны, молчите!

Как вдруг на окне экипажа появилась грязь. Кто-то размазывал её по стеклу, а затем писал неприличные слова. Послышались громкие царапающие звуки и ворчание.

В книге «Мифы и легенды этой земли» Чарльза М. Скиннера, которую Гертруда пролистывала летом, было написано, что «некоторые шалости здесь лучше просто не замечать».

Пытаясь скоротать время и отвлечься от глупых мыслей, Гертруда придумывала истории про кота по имени Кот и записывала их в дневник. Она и не заметила, как пролетел час: экипаж остановился возле дубовых ворот старого дворца. Повсюду слышались свист, голоса, смех и пение.

В вестибюле прибывших встречала миз Азария Рафаи́л. На ней был бледно-голубой хитон и белоснежные перчатки. Седые волосы миз Азарии Рафаи́л традиционно были собраны в пучок, а на остром носу сидели маленькие круглые очки. В правой руке женщина держала остриженное птичье перо. Напомнила: это «для смазывания ран».