Глава сорок четвертая, в которой рассказывается, что случилось, когда Анечка-Невеличка задудела на Дудке
КОГДА АНЕЧКА ЗАДУДЕЛА, КАРЕТА перестала ездить и послушно остановилась. Страшила с прицепившимся Соломенным Губертом перестал летать и начал медленно снижаться. Возле самой земли Соломенный Губерт отпустил Страшилу и мягко приземлился. Вслед приземлился и Страшила, странно распластавшись по двору. И сразу стало ясно, что это не Страшила, а та самая Парусина, на которую упали Анечка-Невеличка и Соломенный Губерт, перемахнув в Седле через Стену.
Седло теперь лежало на Парусине, и Мартышка, которая, услыхав Дудку, замерла на месте, уселась в него.
Откуда ни возьмись, выскочила из дверей Разувайка и встала позади Мартышки. Потом появились обе пары сапожков и встали позади Разувайки. Наконец отворилось какое-то окошко, из которого выпрыгнуло что-то вроде мячика и плюхнулось прямо Анечке на колени.
От неожиданности Анечка зажмурилась, а Соломенный Губерт весело воскликнул:
— Ура! Вам лягушка на колени прыгнула! Сами же причитали в Лабиринте: «Помогите нам, лягушки!» Сейчас она вам поможет!
— Не пугайте меня!
— Да вы сами не пугайтесь! Поглядите на неё, она же не страшная!
Анечка-Невеличка расхрабрилась и поглядела. На коленях у неё действительно сидела красивая зелёная Лягушка и не сводила с Анечки глаз.
— Да ведь это Русалка! — радостно воскликнула Анечка.
— Не Русалка, а Древесная Лягушка!
— Пускай Древесная Лягушка! Всё равно Русалка! Я ведь задудела на Дудке, вот она и появилась!
— В таком случае, может быть, я Русалка? — спросил Соломенный Губерт и принялся смеяться.
— Вы уж наверняка нет! — рассердившись, сказала Анечка.
— Тогда, может быть, Разувайка — Русалка? Она тоже прибежала, когда вы задудели. Или сапожки?
— Древесная Лягушка — Русалка, и больше никто! — сказала Анечка и ласково улыбнулась Лягушке. — Таких красивых глаз, кроме Русалки, ни у кого нет!
— Однако Русалки поют! — сказал Соломенный Губерт. — А Древесная Лягушка — безвестная погремушка! Даже полоумный Попугай в Зоологическом Саду был согласен с этим!
Вдруг Лягушка, к удивлению Соломенного Губерта, приятно запела. Едва она запела, Разувайка подпрыгнула и запрыгала по-лягушачьи. Обе пары сапожков тоже запрыгали, и тоже по-лягушачьи. Мартышка и Седло тоже запрыгали на лягушачий манер. И Соломенный Губерт, хотел он этого или не хотел, запрыгал вместе со всеми. И Анечка-Невеличка с Лягушкой в руках — тоже.
Прыгая по-лягушачьи, все поскакали куда-то.
Анечка-Невеличка оглянулась — вслед за ней скакала Парусина, за Парусиной Карета, причём тоже по-лягушачьи — всеми колёсами сразу.
Дружно и гуськом скакали все по двору Замка и вдруг доскакали не то к морю, не то к пруду, а когда доскакали, случилось ужасное событие!
Разувайка — прыг! — исчезла в воде. Обе пары сапожков и Седло — прыг! — тоже исчезли в воде. Соломенный Губерт — прыг! — тоже исчез в воде. И Анечка исчезла, но прежде успела оглянуться и увидела, как сперва Парусина, а за Парусиной Карета — прыг! — тоже кинулись в воду.
Потом Анечка видела только зелёную воду и слышала только приглушённое Лягушкино пение. Куда же девалась сама Лягушка? Может быть, Анечка всё ещё держала её в руках? Нет, этого не могло быть, потому что руками Анечка-Невеличка шлёпала по воде. Анечку тянуло на дно, и она испугалась было, что не хватит воздуха, как вдруг увидела перед собой маленькое распахнутое окошко и проплыла в него. Окошко сразу захлопнулось, и Анечка вплыла в красивую зелёную комнату. Пока она разглядывала сквозь зелёную воду эту самую комнату, вода начала опускаться, опускаться, опустилась совсем, и Анечка оказалась на сухом полу.
В тот же момент кто-то сказал приятным голосом:
— Затапливайте скорее, Тётя, чтобы всё побыстрее высохло и чтобы стало тепло!
Анечка-Невеличка оглянулась и увидела молодую даму. Ох какая красивая была эта дама и какая странная! Вся-вся зелёная — в зелёном платье, с зелёными волосами и с такими красивыми глазами, что у Анечки от радости забилось сердце, ведь точно такие же глаза были у маленькой Лягушки!
Но кто была Тётя этой красивой дамы, и действительно ли она собиралась затопить печку? Анечка решила это выяснить и украдкой оглянулась.
Возле печки стояла одетая в мохнатое платье некрасивая старая дама. Она так гримасничала, что Анечке сразу же вспомнилась Мартышка за вышиванием. Да-да, некрасивая дама в мохнатом платье была вылитая Мартышка!
— Где это я? — спросила Анечка-Невеличка сама себя.
И красивая зелёная дама ответила ей приятным нежным голосом:
— Вы у меня, дитя моё! У Русалки!
— Я так и думала, что вы — Русалка! — сказала Анечка-Невеличка. — У вас такие прекрасные глаза!
— Я тебе нравлюсь?
— Очень!
— Но я же зелёная!
— Это и красиво! Будь вы белая, было бы не так красиво!
— Что ж, я рада, что нравлюсь тебе! А моя Тётя тебе нравится? У меня очень-очень добрая Тётя!
Анечка не знала, что и ответить. Тётя, весело смеясь, поглядела на неё, но вдруг распахнулись двери и вошёл Соломенный Губерт. Волосы лезли ему в глаза, с них стекала вода, и вообще он был в таком виде, что Анечка даже засмеялась.
Как же удивился Соломенный Губерт, увидев зелёную комнату, Анечку-Невеличку, Русалку и Тётю! Он не мог произнести ни слова — где там! — даже улыбнуться. Поэтому он невежливо насупился, кое-как привёл в порядок свою причёску и стал хмуриться, как бука.
— Мне кажется, что вы не очень воспитаны, — сказала Анечка.
— Что кажется, то сон! — огрызнулся Соломенный Губерт.
— Это не сон. Мы на самом деле в гостях у Русалки.
— Я не в гостях. Меня никто не звал.
— Входи же, входи, малыш! — поспешила сказать Русалка. Услыхав слово «малыш», Соломенный Губерт ещё больше нахмурился.
— Ах какая я рассеянная! Собираюсь предложить тебе сесть, а сесть не на что. Тётя, принесите, пожалуйста, креслице! — продолжала Русалка.
Тётя отворила какую-то дверь, видимо в чулан, пошарила там рукой и отскочила.
— Этот бесстыдник Электрический Скат развалился в кресле! Я дотронулась до него, и меня ударило током! — захныкала она, гримасничая, словно Мартышка, и дуя на палец.
— У Ската, вероятно, перегорели пробки. Надо бы их сменить, иначе мы не сможем включить свет, — сказала Русалка.
Услыхав о пробках, Соломенный Губерт, который начал было передразнивать Тётю, оставил свои намерения и живо заглянул в чулан, но ничего не смог там разглядеть.
Русалка протянула в темноту руку, вспыхнул яркий свет, и Соломенный Губерт увидел в креслице странное существо, с виду похожее на черепаху. Это и был Скат. Соломенный Губерт долго-долго разглядывал Ската и наконец спросил, можно ли его подержать.
— Конечно, — сказала Русалка. — Раз я поменяла пробки, Скат больше не ударит током.
Соломенный Губерт схватил Ската, подержал его немного и положил в нишу, с виду похожую на нишу для электрического счётчика.
Затем он закрыл приделанную к нише дверцу, и Русалка сказала, что он — сообразительный, что он всё подмечает и что из него выйдет толк. Соломенный Губерт был очень польщён, и Анечка-Невеличка обрадовалась, что он больше не хмурится.
Положив Ската на место, Соломенный Губерт принёс из чулана два креслица, а потом сходил ещё за двумя.
Тётя больше не дула на палец и, пока Соломенный Губерт носил креслица, весело приговаривала, что наконец-то у неё появился помощник.
— Ну что ж, теперь всё на своих местах, кроме арфы, — сказала Русалка. Тётя засуетилась, принялась сетовать на свою забывчивость, отворила окошко, сквозь которое недавно вплыла Анечка, и в комнату хлынула струя воды, на которой приплыла Разувайка. Тётя сразу же захлопнула окошко и сказала, что раз печка затоплена, вода скоро высохнет.
— Разве это арфа? Это же Разувайка! — сказал Соломенный Губерт. — Однако на ней можно играть, поэтому я и называю её арфой! Хочешь, сыграй! — приветливо сказала Русалка.
Соломенный Губерт схватил Разувайку и стал играть. Анечка просто диву давалась, где это он так научился играть на Разувайке.
— Вы играете, словно вам море по колено, — сказала она.
— А разве не так? — спросил Соломенный Губерт и, продолжая играть, запел:
Море, не озорничай,
Станешь смирным, словно чай
В чайной ложке!
Стоит печку затопить —
Ты не сможешь затопить
Даже мошки!
Если в комнате тепло,
Не беда, что натекло
Сквозь окошки!
Раз в печи горит полено,
Значит, море по колено,
Как сапожки!
Тётя, услыхав последние слова, бросилась к окну поглядеть, по колено ли вода, а поглядев, сказала с облегчением, что вода снаружи обычной глубины.