Они встали из-за стола, пожелали друг другу спокойной ночи, и, обнимая на прощанье маму, Малыш, замирая от страха, прижался ухом к её плечу и затаив дыхание прислушался: не тикает ли что-нибудь у мамы внутри. Он не мог позабыть того, что рассказывал Ломтик про своего отца.

Малыш поднялся наверх в свою комнату, пинком выбросил в коридор автоматического кота, расшнуровал и снял ботинки, сел на кровать и, подперев голову кулаком, глубоко задумался.

Мурлыканье, бессмысленное, равномерное, с повторяющимися переливами, продолжалось. Кот тёрся об дверь. Ему всё равно было, обо что тереться.

Малыш встал, открыл дверь, поймал кота за хвост, отнёс в уборную и запер.

Потихоньку шлёпая обратно по коридору, он равнодушно прошёл мимо двери маминой спальни и вдруг остановился, точно налетел на стенку. Мысль, до которой он додумался, его ужасала и привлекала. Ему было стыдно от этой мысли. И он с отчаянием чувствовал, что терять ему уже всё равно нечего: или у него есть мама, или нет. Он должен узнать.

Он подкрался к двери и прислушался. Странные звуки! Малыш тихо-тихо нажал ручку двери, слегка приподняв — тогда она не издавала ни малейшего скрипа, приоткрыл узенькую щёлку и, замирая, глянул.

Мама лежала ничком на постели, закрыв лицо руками. Плечи у неё вздрагивали — она плакала, безутешно, горько, сдерживаясь, чтоб её не услышали. Малыш шагнул в комнату, она обернулась, и он увидел её мокрое от слез лицо и глаза, залитые такой тоской и страданием, какие не могут быть ни у одного автомата на свете.

И бессовестный обманщик, хладнокровный лжец, постыдный подглядывальщик и подслушивальщик промчался босыми ногами через всю комнату, обхватил обеими руками шею мамы, повис на ней и заревел, полностью опозорив, зачеркнув, предав, смыв и вывернув наизнанку свой великолепный Диплом об Окончании Детства.

— Я всё, всё тебе врал! До капелечки всё!..

— Да что ты, неужели? — улыбаясь, сказала мама, обнимая и целуя своего бывшего Маленького Взрослого. — А почему ты это делал?

Но её неудавшийся взрослый ещё не мог говорить, он был слишком занят тем, что впервые за долгое время чмокал, тёрся носом о её щёку, размазывал свои слезы и громко дышал ей в ухо. Поэтому она продолжала сама:

— Всё началось после курсов, когда тебя так поразило… и ты решил проверить, не позвоночная ли твоя мама, правда? Да, милый, да, позвоночная, хотя это звучит довольно бессмысленно. И можно ещё, например, назвать формулу химического состава наших с тобой слез, когда мы оба ревём вместе, как сейчас! Но в ней не будет ни состава нашего горя, от которого мы плачем, ни нашей радости, что мы, кажется, опять нашли друг друга, правда?

— А… га!.. — задушевно пробубнил, прижимаясь к её плечу всем лицом, Малыш.

— И звёздное небо, милый, ничуть не делается менее прекрасным для людей от того, что они знают, что звёзды не фонарики и не приклеены к небу, правда?.. А теперь ты можешь говорить. Тебе хочется мне что-нибудь рассказать?

— Ага, — немного сконфуженно растирая рукавом глаза, встряхнулся Малыш. Хочется. Всё! Ничего, что это тайна?

— Я думаю, ничего. Но подумай сам.

— Я тоже думаю, ничего… — Он хмуро улыбнулся и чуть подмигнул, чтоб показать, что он не очень-то раскис от нежностей. — Так вот, мы подбирали, ловили и прятали листки. Мы их не сдавали пожарным…

И он рассказал маме всё, что знал сам. Даже сказку о молодом короле и старом драконе, со всеми подробностями. И, когда он дошёл до конца, они оба засмеялись от радости, что всё так хорошо кончилось, когда королева Рваный Халатик взялась за свою третью ношу. И тут они, сидя обнявшись на краю маминой постели, посмотрели в окно и увидели, что ночь прошла и над большим городом, над его серыми крышами и пустыми площадями встаёт розовый рассвет.

Мама спустилась вниз, на кухню, чтобы приготовить завтрак. А Малыш валялся поперек маминой кровати, потягиваясь на разные лады и позёвывая в ожидании, когда его позовут к столу.

Ложиться спать не стоило и пробовать — за окнами стало совсем светло.

Слышно было, как внизу, на кухне, вода с шипением бежит из крана. Потом раздалось более приятное шипение — масла на сковородке, — и донёсся запах жарящейся яичницы. Хлопнула дверь, и послышались быстрые шаги по лестнице.

Малыш закрыл глаза, решив притвориться, что спит, но ничего не получилось: мама окликнула его, ещё не успев подняться до верхней площадки.

— Вот так история! — испуганно проговорила мама, входя. — Знаешь, кто валяется у нас на крыльце? Поросёнок!

Малыш охнул, кубарем скатился с лестницы и выскочил за дверь. На крыльце в позе полного изнеможения лежал поросёнок.

— Персик! — страшным голосом прошипел Малыш и присел около него на корточки. — Что с тобой? Что случилось?

— Ты знаешь этого поросёнка? — озабоченно спросила мама, выглядывая из двери. — Это твой знакомый?

— Да это же Персик!.. Почему ты лежишь? Ты заболел? Тебя убили?

Персик, скосив на мальчика маленький глаз, тяжело вздохнул, вскинулся, упёрся сперва передними ножками и с усилием встал на все четыре ноги… В знак того, что узнал Малыша, он слегка толкнул его носом и усталой походкой вошёл в дом. На кухне около водопроводной раковины он остановился и меланхолично хрюкнул.

Мама налила и поставила перед ним чашку с водой. Он попил и пошёл осматривать кухню.

— Он хочет есть, — сказала мама, и поросёнок сейчас же повернулся и подошёл к ней. — Он всё понимает!

— Ну ещё бы! — с гордостью сказал Малыш. — Это же Персик. Его даже львы любят! Не понимаю, как он оказался здесь. Случилось что-то очень плохое! Он бы никогда не бросил Коко!..

— Я его покормлю, а ты сбегай посмотри, нет ли поблизости его хозяина. Может быть, с ним случилась какая-нибудь беда? И мы можем ему помочь?

Малыш как пробка вылетел впопыхах из дому и только тогда сообразил, что не знает, куда бежать. Тогда он вспомнил, что один ум хорошо, а два лучше, и подал сигнал Ломтику. А когда явился Ломтик, они обсудили положение и решили, что четыре ума будет ещё лучше.

И вот таким образом через полчаса на кухне у мамы, кроме Малыша с Ломтиком, сидели на корточках вокруг Персика, обсуждая случившееся, ещё четверо представителей лучших умов — Мухолапкин, оба близнеца и Щелкунчик.

Все согласились на том, что случилось какое-то несчастье — иначе Персик не покинул бы баржи. Потом стали обсуждать, что теперь делать с поросёнком, но он, плотно закусив и отдохнув, сам решил, что ему надо делать: подошёл к двери и стал пробовать её открыть, явно собираясь уходить по каким-то своим делам.

— Может быть, он знает, где сейчас Коко, и приведёт нас к нему? предположил Мухолапкин. — Давайте пойдём с ним вместе.

— Всей толпой? Нечего сказать, умно! — обрезал Щелкунчик.

— Поросёнку нельзя выходить!..

— Конечно, на улицу ему нельзя!

— Его арестует полиция! — сказали близнецы, как всегда договаривая друг за друга.

В это время Персик капризно взвизгнул и сильно толкнул дверь.

— Ему нельзя выходить, но он не согласится и остаться! — мудро рассудил Ломтик, И тут мама сказала:

— Ему можно на шею привязать номерок с комбината. У нас есть от нашего автокота. Тогда на улице все будут думать, что это уже очучеленный, автоматический поросёнок!

— Вот это толково! Дельное предложение! — снисходительно поддержал Щелкунчик.

Малыш притащил своего ненавистного автоматического кота, уложил его на стол и с наслаждением развинтил на две одинаковые половинки. Лапы перестали двигаться, выключились хвост и глаза, но моторчик продолжал жужжать.

— Чего ты возишься с этим паршивым котом? — нетерпеливо спрашивали все у Малыша.

Он, не отвечая, вытащил из кота крошечный моторчик и, держа его в двух пальцах, сказал:

— Слышите?.. Жужжит. Вот мы его привяжем ленточкой на шею Персику, и, если меня остановит полиция, я буду говорить, что веду его в починку в ремонтную мастерскую!

— Правильно! — закричал Ломтик. — Зачем ты сказал? Я сам вот это же самое придумал, только не успел сказать!

Персик нетерпеливо похрюкивал и топтался на месте, пока общими силами ему обвязывали шею розовым бантом, к которому мама пришила маленькую жужжалку.

Малыш сказал:

— Мама, ведь поросёнок пришёл ко мне на крыльцо, значит, он мне доверяет. Я и должен пойти с ним искать Коко. Правда?

— Верно! А мы пойдём на пустырь. Всё равно пойдём, пусть там и случилось что-то. Я не боюсь! — объявил Щелкунчик. — А вы не будете бояться?

Близнецы побледнели, переглянулись и поспешно схватились за руки:

— Мы… пожалуй, будем бояться, но…

— Мы, конечно, пойдём, но будем немножко побаиваться… И закончили дружно вместе:

— Бояться будем, но всё равно пойдём!

— Ну, мама, как же? — тихо спросил Малыш.