— Умеешь ли ты прясть, дитя мое?

— Я? Разумеется, тетушка, если бы в мои лета я не умела прясть, то была бы очень глупа.

— Умеешь ли ты прясть очень тонко?

— Д-да… И довольно тонко.

— Она у нас первая пряха, — с гордостью сказала Сильвена, — она умеет прясть все, что угодно.

— Сумеешь ли ты прясть паутину? — спросила тетушка Колетта.

Катерина подумала, что она шутит, и со смехом отвечала:

— Право же, я не знаю, я никогда не пробовала.

— Покажи-ка мне, как ты прядешь, — сказала Колетта, поставив перед ней прялку из черного дерева и положив ей на колени веретено в серебряной оправе.

— Какие хорошенькие вещицы! — сказала Катерина, любуясь изящной прялкой, которая была так пряма, как тростинка, и веретеном, которое было не тяжелее пера. — Но, тетушка, чтобы прясть, нужно навязать что-нибудь на прялку.

— Это всегда можно найти с помощью изобретательности, — ответила тетушка.

— Но я здесь ничего не вижу, что можно было бы прясть, — заметила Катерина. — Вы сейчас говорили о паутине, но ваш дом так чисто выметен, что нигде не видно паутины.

— А на дворе? Не видишь ли ты чего-нибудь, что можно было бы навязать на прялку.

— Нет, тетушка, потому что кору с деревьев нужно сначала истолочь, а шерсть с коз вычесать… Разве только достать вон те облака, которые я вижу на ледяной горе и которые похожи на огромные связи хлопка.

— А почем ты знаешь, может быть облако можно прясть.

— О! Я этого никак не думала, тетушка, — сказала Катерина и вдруг сделалась задумчивой и рассеянной.

— Разве ты не видишь, — сказала Сильвена, — что бабушка смеется над тобой?

— Знаете ли, как меня зовут здесь? — спросила Колетта.

— Нет, не знаем, — ответила Сильвена, — мы не понимаем здешнего наречия, и вы можете насмехаться над нами, сколько вам угодно.

— Я и не думаю насмехаться. Позовите Бенуа, моего маленького слугу, который накрывает на стол в беседке, он знает по-французски и скажет вам, как меня зовут здесь.

Сильвена позвала Бенуа и с любопытством спросила его:

— Как зовут в здешней стране мою тетушку, г-жу Колетту?

— Неужто вы не знаете, что ее зовут здесь пряхой облаков? — ответил Бенуа.

Позвали маленькую горничную, которая, нисколько не задумавшись, ответила то же самое.

— Как это странно! — сказала Катерина своей матери, — прясть облака! Однако же, тетушка, — прибавила она, — вы сказали то, о чем я и сама думала уже несколько раз, то есть, что из облаков можно делать что-нибудь. Однажды, когда я была маленькая… — Она вдруг остановилась, увидевши, что мать сердито взглянула на нее, и как будто хотела сказать ей: не заводи эту старую песню.

Колетта начала расспрашивать, и Сильвена сказала ей:

— Не сердитесь на нее, тетушка, она еще так молода! И совсем не хотела посмеяться над вами, как вы сейчас смеялись над ней, она знает, что вы имеете на это право, и что она не может позволить себе того же.

— Но, — возразила старушка, — я никак не могу понять из этого, что она хотела сказать.

— Милая тетушка, — сказала Катерина со слезами на глазах, — я никогда не позволю себе смеяться над вами, но мама думает, что я лгу, а я уверяю вас, что однажды, когда я была еще маленькая, то принесла домой в фартуке маленькое белое облачко.

— Очень может быть! — сказала тетушка, по-видимому, нисколько не рассердись и не удивляясь. — Что же ты с ним сделала, малютка? Попробовала ли ты его прясть?

— Нет, тетушка, я его выпустила, и оно потом сделалось розовое и, улетая, все время пело.

— Поняла ли ты, что оно пело?

— Ни одного слова! Но, тетушка, я была еще так мала!

— После того, как оно улетело, не было ли у вас бури?

— Вы отгадали, тетушка, ветер снес у нас крышу, а громом сломило нашу большую яблоню, которая была вся в цвету.

— Вот что значит доверять неблагодарным! — произнесла Колетта совершенно серьезно. — Нужно остерегаться всего, что изменчиво, а изменчивее облаков нет ничего в мире, но я думаю, что вы обе проголодались, а обед уже готов. Помогите мне заправить суп и потом пойдем обедать.

Обед был очень хорош, и Катерина кушала с большим аппетитом. Сыр и сливки были отличные, обед закончился десертом, так как у тетушки были в банке медовые пряники, которые она сама приготовляла и которые были необыкновенно вкусны. Сильвена и ее дочь никогда еще не имели такого роскошного обеда.

Когда наступил вечер, Колетта зажгла лампу и принесла небольшой ящик, который поставила на стол.

— Поди сюда, — сказала она Катерине. — Я хочу, чтоб ты знала, почему меня называют пряхой облаков. Пойди и ты, Сильвена, ты сейчас узнаешь, как я нажила мое маленькое состояние.

Что же было в этом ящике, ключ от которого тетушка Колетта держала в руках? Катерина просто сгорала от нетерпения узнать поскорее, что там было.

Там было что-то белое, мягкое и легкое, до такой степени похожее на облако, что Катерина вскрикнула от удивления, а Сильвена вообразила, что ее тетка была колдунья или фея, и от страха побледнела как полотно.

Однако же это было не облако, но огромный моток тонких ниток, таких тонких, таких тонких, что нужно было один волосок разнять на десять частей для того, чтобы вышла такая тонкая нить. Этот моток был так бел, что до него нельзя было дотронуться, и так легок, что, казалось, мог улететь, если на него дунуть.

— Ах, тетушка, — в восторге вскричала Катерина, — если это вы пряли, то вас можно назвать первой пряхой во всем свете, после этого все другие не прядут, а сучат веревки.

— Это моя пряжа, — ответила Колетта, — и каждый год я продаю несколько таких ящиков. Не заметили ли вы, когда приехали сюда, что здешние женщины делают самое тонкое кружево, которое продают очень дорого. Я не могу снабжать их всех пряжей, и здесь есть много прях, которые работают очень хорошо, но ни одна из них не может сравниться со мной, поэтому мне платят в десять раз дороже, нежели другим. Моя пряжа покупается нарасхват, потому что из нее можно делать такое кружево, какого уже не будет, когда я умру. А я уже стара, и будет очень жаль, если мой секрет пропадет даром, не правда ли, Катерина?

— Ах, тетушка, — вскричала Катерина, — если бы вы передали мне его! Мне не нужно денег, но мне так хотелось бы выучиться прясть, как вы. Откройте мне, пожалуйста, ваш секрет.

— Вот так, сейчас же! — сказала Колетта, смеясь. — Но ведь я уже сказала тебе, что нужно выучиться прясть облака.

Она спрятала свой ящик и, простившись с Сильвеной и Катериной, ушла к себе. Они легли спать в той комнате, в которой были, и в которой стояла еще третья кровать для Рене, маленькой горничной.

Так как кровати двух девочек стояли недалеко одна от другой, то они болтали между собою до тех пор, пока не заснули. Сильвена так устала, что была не в состоянии прислушаться к тому, что они говорили. Катерина предлагала тысячу вопросов Рене, которая была почти одних лет с нею. Ее преследовала одна мысль, и она все спрашивала, знает ли Рене тетушкин секрет.

— Тут нет никакого секрета, — отвечала та, — тут нужно только большое терпение и особенное искусство прясть.

— Но для этого нужно поймать облако, привязать его к прялке, не дать ему разойтись по всем пальцам и выделать из него нитку…

— Это еще не велика важность, а главное, нужно уметь выделать облако.

— Как! Выделать облако?

— Ну да, чесать его!

— Чесать облако! Чем же?

Рене ничего не ответила, она уже спала.

Катерина тоже попробовала заснуть, но она была слишком взволнована, и сон никак не приходил. Свеча погасла, и в камине осталось только несколько угольков. Катерина видела, однако же, небольшой свет в верхней комнате. Она приподняла голову с подушки и увидела, что на верху лестницы, по которой ушла тетушка Колетта, из-под двери виднелась длинная полоса света. Она не могла больше выдержать и потихоньку, босиком дошла до лестницы. Она была деревянная, и Катерина боялась, что она заскрипит. Но она ступала так легко, что без малейшего шума добралась до последней ступеньки и заглянула через щель в комнату тетушки. Отгадайте, что она там увидела?

Она увидела небольшую и чисто убранную комнату с маленькой лампой, висевшей у камина, и только. В этой комнате никого не было, и пристыженная Катерина ушла назад. Она сознавала, что поступила очень дурно, стараясь завладеть врасплох чужим секретом, которого она не заслуживала больше знать. Она легла опять в свою постель, упрекая себя за свое любопытство, и оттого ей всю ночь виделись дурные сны. Проснувшись, она дала себе слово не любопытничать больше и терпеливо ждать, когда тетушка пожелает открыть ей свой секрет. Рене взяла ее доить коров, после чего они обе увели их на луг, если только можно назвать лугом уступ горы, который, правда, был весь покрыт травой, но совсем не был расчищен; несмотря на это, вид луга был очень живописен: чистая холодная вода, сочившаяся с ледяной горы, текла извилинами вдоль утеса и падала вниз в траву в виде каскада. Катерине, видевшей каскад только в шлюзе мельницы, так понравилась падающая вода, что она не могла отвести от нее глаз и любовалась на блестящие алмазные капли, сверкавшие на солнце. Однако же она не решалась перейти через воду, прыгая с камня на камень, как это делала Рене, но вскоре она выучилась этому, и не больше как через два часа она находила уже большое удовольствие в этом занятии.