12

Вот уже три недели бродят Волька с Никишкой возле болота. Камыш, камыш… Пахнет прелью. Сунешь в воду у самого берега палку — вся она уйдет в черную глубь, а дна нет. Горластые лягушки только и знай дразнятся: ку-да, ку-да, ку-да…

Увидит вечером Вольку бабушка — руками всплеснет:

— Где извозился? Неужто на болоте был? Сколько раз было говорено: не сметь туда!

А тут еще одна неприятность: дядя решил отправить Никишку в пионерский лагерь. Но Никишка решил — лучше в Птичий лес. Пришел он вечерком к Вольке и сказал, что дядя настаивает на своем. Что теперь делать? Волька приуныл: если Никишка уедет, одному дорогу в Птичий лес будет искать неинтересно, да и страшновато… Что делать? Думали-думали — ничего не придумали.

— А когда надо в лагерь? — спросил Волька.

— Через четыре дня. Послезавтра меня к врачу поведут, чтобы справку про здоровье написал… В поликлинику пойду.

— А если ты будешь нездоровый, тебя в лагерь не пустят.

— Как же я заболею?

— Притворись… Ну, скажи, живот болит…

Никишка почесал затылок.

— Как же… — И вдруг нашелся: — Я знаю, как надо! Я лопухов наемся, у меня живот заболит…

— Будешь есть лопухи? — удивился Волька.

Никишка кивнул:

— Хоть сейчас буду.

Они нарвали под забором крупные, мясистые листья лопухов, и Никишка, усевшись на скамейку возле Елкиного дома, сунул в рот лист лопуха, но тут же выплюнул:

— Тьфу!..

— Не съешь, — сказал Волька. — Они невкусные.

Но Никишка не отступался. Морщась и давясь, он проглотил один лист, второй, третий… Съел двенадцать листьев!

— Ну, как живот, болит? — поинтересовался Волька.

— Ни капельки.

Оба совсем упали духом.

Но наутро прибежал Никишка — глаза горят, сказал:

— Болит! Всю ночь на двор бегал.

И когда его повели к врачу, он сказал в поликлинике, что у него болит живот. Врачи переполошились и сказали, что у мальчика дизентерия, его нужно немедленно положить в больницу, в изолятор. Как только Никишка узнал, что его хотят положить в больницу на много дней, он задал реву, да такого, что все посчитали, будто плачет он потому, что сильно болен, и его немедленно отвезли на машине в больницу, которая на окраине Борового, и положили в изолятор. К Никишке никого не пускали, даже маму; она переговаривалась с ним через окно. Волька тоже прибегал по утрам и разговаривал с ним. Никишка просил, чтобы Волька не искал без него дорогу в Птичий лес, — вот скоро выйдет он из больницы, и они будут искать вместе. И Волька пообещал:

— Ладно, я буду ждать.

Никишку выписали через неделю, потому что в конце концов врачи решили: никакой дизентерии у него нет, а кроме того, сам Никишка признался, что ел лопухи.

Крепко хранит болото тайну Птичьего леса. Облазали они всю заречную окрестность — нигде к лесу подступа. Правда, возле Крестовой коряги камыш пореже, а вода — поглубже. Если бы лодка была!.. Ну, доплывешь на ней до Крестовой коряги, а дальше? Нет, лодка не годится. Дальше все затянуто ряской. А много ли воды под ней? Вряд ли там пройдет лодка…

Елка приуныла, когда мама сказала, что через две недели они навсегда уедут из Борового.

— Зачем навсегда? — упавшим голосом спросил Волька.

— Так велит врач, — ответила Елка. — Мы с мамой поедем жить к морю. Я там выздоровлю и буду ходить в школу. А здесь у нас никого родных нет. Около моря живет тетя Люба. Мы поедем к ней. Мне туда совсем не хочется. Но так хочет мама.

— Мы тебе цветок принесем, — сказал Никишка.

— Вы, наверное, туда не пройдете.

— Пройдем.

Волька с Никишкой дошли до Черной речки. Это лишь одно название — Черная речка, а на самом деле никакой речки здесь нет: так называется поросшее низкой ветлой место, над которым желтеет песчаный курган.

Говорят, много-много лет тому — может, тысячу, а то и больше — здесь хоронили древних людей. Копнешь лопатой твердый, слежавшийся песок — появляются коричневые кости, темные глиняные черепки. Ходят слухи, будто бы под курганом зарыты золотые вещи: чаши, браслеты, серьги. Но чтобы до них добраться, надо перекопать весь курган, а он такой большущий, что если копать лопатами, и за сто лет не сроешь.

В прошлом году сюда приезжали из города археологи, но и они почему-то не решились раскапывать курган.

С верхушки кургана хорошо виден Птичий лес — таинственный и влекущий.

Волька с Никишкой слезли с макушки песчаной горы и подошли к болоту. Здесь, на Черной речке, камыш как бы расступается перед чистой водой, образуя небольшое озеро, чуть дальше — еще одна огромная камышовая полынья, еще одно озеро, а между ними — протока, словно канал; раньше тут было много щук и плотвы; до сих пор на берегу черные подпалины — остатки рыбацких костров, но уже давно здесь не ловят рыбу, она тут вывелась.

— Вольк!

— Ты чего? — Волька подошел к берегу.

— Смотри!

На берегу чернел прогнивший колышек; к нему была привязана бурая от ржавчины цепь, один конец которой уходил в зеленоватую воду.

— Смотри, лодка!

Лодка была затоплена, ее занесло илом, в воде были видны лишь борта. Затонула она давно и, наверное, была худая, как решето. Хозяин лодки давно махнул на нее рукой. Волька и Никишка попробовали было выгрести из нее ил пустыми консервными банками. Но ила было так много! Пробовали раскачать лодку, но куда там!

Она точно вросла в илистое дно. Жалко. Конечно, на лодке в Птичий лес не проплывешь, но… Но ведь можно было бы поплавать по чистой воде — просто так, ради удовольствия.

Под вечер Волька с Никишкой устало брели домой. А когда дошли до деревянного моста, повстречали деда Никифора.

— А, друзья-приятели! — Его поблекшие, словно выцветшие за долгую жизнь синие глаза на этот раз были строгими. — Дорогу в Птичий лес ищете?

— Угу, — кивнул Никишка.

— Знаю, знаю, давно за вами приглядываю. А ведь я говорил вам: нет туда ходу. Топь. Страшнее страху. Увязнешь — и поминай как звали. — Он неодобрительно покачал головой. — Больно вы любопытные, как я погляжу. На что вам Птичий лес? Лесов тут у нас везде полно. Да какие леса! Ягоды сколько, грибов! А вы — Птичий лес да Птичий лес…

— Дядь Никифор, ведь вы сами говорили, там корень есть, который от ревматизма лечит, — сказал Никишка.

— Да ведь нет туда ходу. Корень мне нужен, у меня ревматизм, а вам-то он на что?

— Там динозавры есть, — начал Волька.

— Какие такие динозавры?

— Раньше считалось, они все вымерли… Животные такие. Большущие-пребольшущие…

— Боюсь, кабы с вами худа не было. С топью шутки шутковать — на гибель идти. Случится с вами то самое, что с любопытным карасишкой случилось.

— С каким карасишкой? — не понял Никишка.

— Сказочка есть такая. — Дед первым уселся на траву. — Садитесь-ка и вы. — Волька с Никишкой уселись рядом. — Есть сказочка про Карасишку. Был такой. Махонький, любопытный. А жил он в лесном озере. Да… Ну и Карасишка!.. Страсть какой любопытный. Вроде вас. И не было от него никому никакого прохода, ко всем приставал — не отвяжешься, как банный лист. К примеру, плывет себе Окунишка по своим окунишьим делам, а Карасишка — к нему: «Почему ты такой полосатый?». Бобер из дому вышел, а Карасишка тут как тут: «Почему ты такой мохнатый?» Пришла, значит, зима, озеро замерзло, все караси в тину зарылись — на зиму спать легли. Только тот, любопытный, шастает подо льдом туда и сюда. А почему? А вот почему: любопытство его точило: где раки зимуют? Спрашивают у него: «Тебе зачем это знать?» А Карасишка говорит: «Хочу знать — и все тут». Все на зиму спать улеглись, один он воду мутит. Разбудил Щуку и спрашивает: «Скажи, где раки зимуют?». Говорит ему Щука: «Любопытной Варваре нос оторвали». — «Скажи!» — «Наверное, под корягами». Карасишка заглянул под коряги — нету там раков. Тогда он Линя разбудил: «Скажи, где раки зимуют?». А тот ему: «Праздное любопытство до добра не доведет». — «Скажи!» Говорит ему Линь: «Посмотри под крутым берегом». Заглянул туда Карасишка, но раков и там нету. Разбудил Пескаря. «Слушай, Пескарь, скажи мне, где раки зимуют?» А Пескарь говорит: «Любопытство не порок, но в меру. Иди-ка ты лучше спи». А Карасишка свое: скажи да скажи. Говорит Пескарь: «Погляди в норах под левым берегом». Поплыл Карасишка к норам. Как он поплыл, Пескарь видел, а дальше что с Карасишкой случилось — не знал. Хватились его весной — туда-сюда, там и сям искали — нигде его нету. Где он? Так до сих пор никто и не знает. — Дед лукаво подмигнул им. — А вы… может, вы знаете? — Он засмеялся. — Может, вы знаете, куда тот Карасишка запропастился? — Дед взглянул на Никишку. — Не знаешь?

— Не…

— А может, его раки съели? То-то! Как бы и вам, как тому Карасишке, не сгинуть. Поняли, о чем я вам толковал? Топь. Страшнее страху. — Дед встал. — Сказка — ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок.