– Восточный принц Чалтык, – сообщил он собравшимся медовым голоском без всякого акцента, легко соскочил на землю, блеснув лёгкими зелёными же сапожками и слегка поклонился, приложив руку к сердцу.

– Летающая жирафа, – указал он на чудовище, щёлкнул пальцами, и жирафа, затрещав крыльями, поднялась в синь и скрылась из глаз, а к принцу Чалтыку подошёл неведомо откуда взявшийся красавец-скакун вороного цвета, и они приняли участие в общих тренировках.

В поместье не хватало мест, чтобы разместить как должно принцев, герцогов и баронов, и их селили по двое и даже по трое. Чалтыка подселили к Алексу. Ночью случилась странность. Они лежали на диванах визави и переговаривались о прошедшем дне, как вдруг голос Чалтыка стал меняться, он как-то потускнел, послышались шепелявящие звуки. Алексу почудилось, что он разговаривает с кем-то другим, он хотел поднять голову и проверить, но голова не поднялась, хотел что-то спросить – язык не повернулся – и он заснул, а наутро ничего не вспомнил. И не видел, как ночью по комнате ходил сгорбленный старикашка в чалтыковой чалме.

…И вот первый тур состязаний на право назваться мужем: состязания в силе, ловкости, смелости. Сумеет ли будущий муж защитить жену от врагов?

– Зачем королю самому защищать королеву от врагов? – недоумевал неповоротливый толстяк обжора Гога с писклявым голосом. – Были б денежки – и будет много вассалов, рыцарей, и прочее. Они и защитят! Лучше б кормили посытнее!

Алексу, несмотря на любовь к чтению, ловкости было не занимать. Силёнки было не так чтобы очень, он был «реброносен», как говорила бабушка, то есть чрезмерно худощав, и в метании копья уступил многим, в том числе и толстяку. Также в стрельбе из лука, из-за близорукости, он не был лучшим. В конных же скачках, в которых надо было обойти всех, и, прыгнув через препятствие, взять из рук стоящей на балконе принцессы платок, он победил! И она улыбнулась ему. И он ощутил, что улыбка, как приятная заноза, вошла в его сердце и растворилась в нём, и он стал уже не просто Алекс, а Алекс плюс Кэт, и это навсегда! Навсегда! «Я поехал сюда всё-таки из упрямства, – думал он, – и только теперь полюбил по-настоящему!»

На состязании произошло неожиданное. Захворавший с утра принц Чалтык вдруг выздоровел и явился на скачки… на чём бы вы думали? Не на красавце-скакуне, и даже не на жирафе, а верхом на большой-пребольшой курице, которую он называл страусом. И зря он так её во всеуслышание назвал, потому что нашёлся знающий барончик, который заявил, что страусы бегают быстрее лошадей, и значит, это будет нечестно. Вот противный доносчик! Так это, или нет, но Смешной король предложил Чалтыку пересесть на коня, или… отказаться от претензий на Кэт. Чалтык, сверкнув хитренькими глазками, медовым голоском извинился перед всеми, и сказал, что хотел немножечко потешить всех: и досточтимого короля, и прекрасную принцессу, и что вообще он немного болен, а впрочем, готов на чём угодно, и прочее. Щёлкнул пальцами, и страус убежал с быстротой молнии и исчез где-то в степи. И тут же перед ним появился его вороной жеребец, но Чалтык продолжал всех веселить, потому что никак не мог на него забраться, извиняясь беспрестанно, что болен и так далее. Наконец его запихнули в седло, и он свалился в ближайшую канаву при самом начале состязаний, так что пришлось всё приостановить. Кто-то хохотал и издевался, но принцесса это пресекла и осудила. «Бедненький», – сказала она, и собственными ручками положила примочку на незначительную ссадину. (Примочку, кстати, сделала из платочка, который добыл на скаку Алекс и держал в это время в руке. Кэт платочек не попросила, а просто забрала, даже не заметив, у кого, так была напугана падением Чалтыка. Надо ли говорить, как огорчился Алекс!) А Чалтык потом куда-то исчез, так что никто и не видел, как и когда это произошло. (Исчез навсегда и платочек!) Всё это было странно, потому что в день тренировок Чалтык показал себя отличным наездником, может, теперь действительно был болен. Но некоторые желали бы оказаться на его месте, видя, как нежна была к нему принцесса и как касалась пальчиками его лба. А Чалтык так и пропал, ночевать к Алексу не приходил, и в следующем туре не участвовал.

Вообще после первого тура отсеялись больные, хромые, косые и староватые. Например, одному барону было аж сорок лет, и хоть он был очень богат и золотом, и землёю – принцесса решительно указала ему на дверь, и король не воспрепятствовал, так как очень любил дочь.

– Но поверьте моему опыту, судари, – сказал тот, уезжая, – как вы тут ни напрягайтесь, эту глупую принцессу всё равно выдадут за богатого и старого, гораздо старее, чем я! – И в чём-то, как показало ближайшее будущее, он почти оказался прав.

На втором туре были состязания по уму. На первое место выходил толстяк Гога, отгадавший все загадки принцессы, оставалась последняя. И Кэт испугалась. Она посмотрела ещё раз внимательно на эту жирную тушу, легко решившую своей маленькой головешкой все её головоломки, и сказала, что последняя загадка отменяется, и что отменяется и сам тур, потому что ей не нужен умный муж. А если королю нужен советник, то она здесь ни при чём – и ушла. Кто-то попытался возмутиться, стали спорить, Гога впал в уныние, как вдруг вошёл король и передал слова принцессы, что если кому у них не нравится – скатертью дорога! И король развёл руками, мол, что поделаешь, дитя. После этого несколько человек, не надеявшихся победить, будто бы обиделись и уехали домой. Гога же подавил обиду и остался.

К основному конкурсу пришло всего семь человек: четыре принца, два барона и один герцог. Конкурс был объявлен и показался несколько странным. Надо было подойти и через тонкую вуаль поцеловать принцессу… в губы. Всего-навсего! Что это за состязание? Кто тут проигравший? Кто победивший? Всё было неясно. Ещё было сказано, что это только полконкурса, а продолжение завтра рано утром. Хорошо, что странный конкурс начался сразу после объявления, а то за ночь ожиданий и дум кто-нибудь бы точно умер от разрыва сердца!

Всё происходило поздним вечером, перед самыми покоями Кэт! Зала была в полумраке, только два тусклых светильника в виде драконов освещали её. Принцесса вышла в простеньком розовом платье, на голове был спальный чепец, лицо скрывала тонкая розоватая вуаль. Никакого шлейфа, никакой торжественности, она была юна и беззащитна. Карлица, впрочем, стояла поодаль. И не просто так, а с небольшою дубиной, что немножко насторожило, но как увидите, не всех.

– Судари, – сказал вошедший король. – Вам предлагается просто, по-домашнему, подойти и поцеловать мою дочь. Кому-то может это показаться странным, а может, даже неприличным, но она дитя, и это её воля, и так далее. А я, судари, удаляюсь, я на это смотреть не могу.

– Ваше величество, а кто победит-то? – не удержались задать вопрос.

– Пусть победит сильнейший, – махнул рукой король и укатился в покои Кэт. И издал при этом неясный звук: то ли хохотнул, то ли всхлипнул. Не исключено, что дальнейшее он наблюдал из-за занавески.

Женихи покорно, друг за другом, подходили к принцессе, прикасались через вуаль губами к её губам и отходили в некотором столбняке, как будто в них влили небольшую дозу яда. Были и крайности. Худосочный барон упал в обморок, не дойдя до Кэт одного шага, и его оттащили. А жердяй Гога так вцепился в её плечи, видно, решив никогда больше не отцепляться, что Кэт вскрикнула, а Гога получил от карлицы дубинкой по голове – рабыня была сильна, удар соответственный, и Гога тоже отвалился нецелованным.

– Этих двух точно отчислят, – шепнул стоящий за Алексом.

Алекс подошёл на ватных ногах, он почти ничего не чувствовал и ничего не видел, он ещё никогда не целовался с девушкой. Подойдя вплотную, он вобрал в себя какой-то прекрасный и нежный аромат нездешнего цветка, и забыл, что должен сделать. Он глянул на карлицу. Негритянка смешно почмокала толстыми губами. Глаза её смеялись. Алекс, так как был несколько длинноват, немножко пригнулся и сделал такое же нелепое движение губами, едва коснувшись вуали и почувствовал, что ему слабо ответили, и почти побежал обратно на дрожавших ногах, будто спасаясь от опасности. Далее был какой-то туман, вышел король и что-то говорил, но что-то неприятное терзало Алекса. И только какое-то время спустя он понял, что его терзало: глаза у стоящей под вуалью были зелёные, а у Кэт – это он запомнил навсегда, когда она нежничала над Чалтыком – были карие, один посветлее, а другой чуть потемнее…

Худосочного и толстого, которые не поцеловали принцессу, попросили выйти из залы и утром отправляться по своим замкам. Жениховствующих осталось пятеро. Король объявил, что условия последнего испытания таковы, что они не расходятся по своим норкам на ночь, а ждут здесь раннего утра, когда всё и решится.

Принесли вино и фрукты. И потекла ночь мучений. Женихи были, как одуревшие. Все тихо сходили с ума, буйно сходить боялись, вспоминая изгнанного Гогу. И понятно было, для чего их оставили здесь: чтоб не утопились в ближайшем пруду, или не натворили чего похлеще. А почему они находились в таком состоянии? Кто-то вспомнил легенду о заклятии бабки-ведьмы, или феи, кому что ближе – оказывается, поцелуй Кэт обладал сокрушительной привораживающей силой: кто коснулся её губ, забывал обо всём, кроме Кэт, и – или добивался её любви, или умирал от горя.