Я видел чудовищ окраинных морей — медленно извиваясь, они проплывали мимо меня; я видел длинныx гладких хищников, чья пасть была полна зубов; и внизу под собою, где воды мрака опускались в еще большую тьму, я видел живые спутанные клубки змей, которые скручивались и распрямлялись, устремляясь в самые темные ложбины и ущелья морского дна, куда даже лососям нет пути.

Я изведал море. Я разведал секретные пещеры, где один океан с гулом и ревом встречал другой; я знал, где течения несли с собой ледяной холод, от которого нос лосося жгло, как от ядовитого укуса, и я знал, где течения были теплыми — они качали нас, и мы дремали, покуда они несли нас вперед, а мы были недвижимы. Я приплывал к самым крайним пределам мира, где не было ничего — только небо и море; там даже ветер был тих, и вода была ясной, подобно чистой серой скале.

И вот, однажды, плавая в далеких морях, я вспомнил Ульстер — и меня охватила жгучая тоска и неодолимое желание быть там. Я повернулся и дни и ночи плыл без устали, с радостью в сердце; но и ужас был в нем — ибо я знал, что должен вернуться в Ирландию, или умереть.

И я боролся с морем на пути моем в Ульстер.

О как конец пути был тягостен! Смертельная усталость прокралась в мои кости, болезнь и тоска сковали мои члены. Волны оттесняли меня — когда-то податливые и нежные, воды вдруг сделались жесткими, как камень — и сквозь него я пробивал себе дорогу в Ульстер.

Как я был изнурен! Ослабь я натиск лишь на миг — и волны унесли бы меня, усни я — и течение увлекло бы меня вдаль от берега. Из последних сил я пробивался сквозь изумрудно-серые волны, что поднимались и кипели, устремляясь к далекой синей воде…

Лишь упрямое сердце лосося могло выдержать все это и не свернуть с пути. Я был на волос близок к отчаянию — и тогда голос рек Ирландии донесся до меня, и любовь к Ирландии придала мне сил — и последним усилием я покинул море.

Боги рек качали меня в белопенных водах. Я лежал в каменистой заводи — обессиленный, едва живой — с ликованием в сердце.

Былая сила вернулась ко мне; и теперь в странствиях своих я узнавал пути вод Ирландии, ее быстрых рек и глубоких озер.

Что за радость лежать у самого края воды на каменистом дне и греться на солнышке — или, укрывшись в тени каменного уступа, наблюдать за малыми созданиями, что во мгновение ока устремляются к покрытой мелкой рябью поверхности воды. Я видел полет стрекозы — и как она останавливалась и повисала в воздухе с искусством, не ведомым более ни одному крылатому созданию. Я видел, как ястреб парил в вышине, выглядывая добычу, и как он камнем летел вниз — но ему не дано было поймать короля лососей. Я видел, как кошка, притаившись на берегу, холодным взглядом высматривала добычу, пригнувшись до самой воды.

Я видел людей.

И они увидели меня. Они научились узнавать меня, и стали охотиться за мною. Они ждали меня у водопадов, из вод которых я взлетал подобно серебристой молнии. Они ставили сети, чтобы заманить меня в них, и оставляли ловушки в заводях; они делали бечевки цвета воды и цвета травы — но нос мой отличал запах травы от запаха бечевки; они подвешивали мясо на невидимой нити — но я чуял крюк; они метали в меня копья и гарпуны, вытягивая их из воды за веревку.

Много ран получил я от людей, и шрамы покрыли мое тело.

Всякий зверь преследовал меня в водах и вдоль берегов; черношкурая выдра охотилась на меня в тихой заводи; дикий кот высматривал меня в быстрой воде; ястреб и быстрокрылые птицы с острыми клювами устремлялись за мною, и люди пытались поймать меня, расставив сети поперек русла. И не было мне покоя. Жизнь моя превратилась в нескончаемую череду бегств и ранений — я метался в безумии, ибо мне всюду грозила опасность… И тогда я был пойман.

Рыбак короля Кариля, владыки Ульстера, поймал меня в свою сеть. О, как возликовал он, увидев меня! Он вскричал от радости, увидев великого лосося в своих сетях.

Я был все еще в воде — и он потянул сети. Я был в воде — и вот он стал тянуть меня к берегу. Мой нос вдохнул воздух — и отпрянул от него, как от огня, и я со всей силой забился в самый дальний угол сети — ибо я не желал расставаться с водой, я любил ее — безумие и ужас охватили меня при мысли, что я должен с нею расстаться. Но сеть опутала меня, и я не мог противиться.

«Успокойся, Король Рек, — сказал мне рыбак. — Прими свою судьбу», — сказал он.

Воздух был вокруг меня — но мне казалось, что я был в огне. Воздух давил на меня, словно огненная гора. Он обволакивал мою чешую и ранил ее. Он вступал в мое горло и обжигал его. Он давил на меня, и сжимал меня, так что глаза мои, казалось, вот-вот выскочат из орбит — а голова вот-вот оторвется от тела — а тело мое вот-вот разорвется на тысячу частей…

Свет слепил меня, жара мучила меня, сухой воздух обжигал меня… И лежа на зеленой траве, в отчаянии я повернулся к реке — и совершил прыжок, и еще, и еще — хотя на меня давила тяжкая гора воздуха. Я мог прыгать лишь вверх, но не вперед — и все же я совершал один прыжок за другим, ибо с каждым разом я видел мерцающие воды, покрытую рябью гладь реки.

«Успокойся, о Король, — сказал рыбак. — Не трать свои силы. Позабудь о реке, оставь воспоминания о прохладных водах, и о песчаном дне, где танцуют зеленые тени, и сумрачное течение поет свою песню».

И по дороге во дворец рыбак спел мне песню реки, и песнь Судьбы, и песню во славу Короля Вод.

Когда жена короля увидела меня, она пожелала отведать меня. На раскаленной решетке я был испечен, и она съела меня. А когда пришел срок, она родила меня, и я был ее сыном и сыном короля Кариля. Я помню тепло, и темноту, и движение, и невидимые звуки. Все, что было, я помню — от часа, когда меня положили на раскаленную решетку, до того времени, когда я родился. И ничто из этого я не забыл.

— И ныне, — произнес Финнан, — ты будешь рожден снова — ибо я крещу тебя, и ты войдешь в семью Бога Живого.

Такова история Туана, сына Кариля.

Кто знает — может, он и умер в те далекие времена, когда Финнан был аббатом Мовилля; но может, он живет все еще в своей обители в Ульстере, наблюдая за всем, что творится на земле — во славу Господа и во славу Ирландии.