Калиф так и сделал.
Само собой разумеется, что ему не пришлось долго ждать Селима, – если тебя требует к себе калиф, ноги несут тебя так же быстро, как птицу крылья!
И вот когда Селим явился, калиф сказал ему так:
– Послушай, Селим, люди говорят, что ты человек мудрый и ученый. Взгляни-ка на эту рукопись – может ты разберешь, что тут написано. Если разберешь – получишь двенадцать от меня новый халат, а не разберешь – получишь двенадцать палочных ударов по пяткам, за то что люди незаслуженно именуют тебя Ученым.
Сели поклонился и сказал:
– Да исполнится воля твоя, о господин!
Долго рассматривал он пожелтевший листок и вдруг воскликнул.
– Прикажи меня повесить, господин, если это не по-латыни!
– Что ж, по-латыни так по латыни, – милостиво сказал калиф. – Говори, что там написано!
Слово за словом Сели стал переводить загадочные письмена.
И вот что он прочел:
– «О смертный, ты, который держишь в своих руках этот клочок пергамента, возблагодари аллаха за его милость. Ибо вместе с эти клочком бумаги, ты держишь в своих руках великую тайну: если ты понюхаешь черный порошок из этой коробочки и произнесешь священное слово: «Мутабор» – ты можешь обернуться всяки зверем лесным, всякой птицей небесной, всякой рыбой морской и будешь понимать язык всех живых существ на земле, в небе, и воде. Когда же ты пожелаешь снова принять образ человека, поклонись три раза на восток и снова произнеси священное слово «Мутабор». Но горе тому, кто, приняв образ птицы или зверя засмеется. Заветное слово навсегда исчезнет из его памяти, и уже никогда не стать ему человеком. Помни об этом, смертный! Горе тому, кто смеется не вовремя.
Калиф был очень доволен. Он взял с ученого селима клятву, что тот некому не откроет этой великой тайны, подарил ему халат не хуже своего и отпустил с миром домой.
Потом он сказал своему визирю:
– Вот это славная покупка! Теперь я буду знать, о чем говорят в моей стране даже птицы и звери. Ни один калиф, с тех пор как стоит Багдад, не мог похвастаться таким могуществом! Приходи ко мне завтра пораньше, пойдем вместе погулять, понюхаем чудесный порошок, да послушаем, о чем говорят в воздухе и воде, в лесах и долинах.
IIНа другой день, чуть только калиф успел одеться и позавтракать, как визирь послушный его приказанию, уже явился, чтобы сопровождать своего повелителя во время прогулки.
Калиф сунул за пояс коробочку с волшебным порошком и без всякой свиты, вдвоем с визирем вышел из дворца.
– Великий калиф! – сказал визирь. Не пойти ли нам к прудам, что находятся на окраине города. Я не раз видел там аистов. Это презабавные птицы, у них всегда такой важный вид, как будто они первые советники вашей милости. К тому же они очень разговорчивы и постоянно о чем-то болтают на своем птичьем языке. Если ваша милость пожелает, мы можем испробовать наш чудодейственный порошок, послушаем о чем говорят аисты, а заодно испытаем, каково быть птицей.
– Неплохо придумано, – согласился калиф, и они отправились в путь.
Не успели они подойти к пруду, как увидели аиста. Аист с важным видом расхаживал взад и вперед, выискивал лягушек и то и дело пощелкивал клювом. Но что он хотел этим сказать, было совершенно непонятно.
Через минуту калиф и визирь увидели в небе другого аиста, который летел прямо на них.
– Клянусь бородой, всемилостивый государь, что эти эти длинноногие заведут сейчас прелюбопытный разговор! – воскликнул визир. – Не превратиться ли нам в аистов?
– Что ж, я не прочь, – согласился калиф. – Только сначала повторим, что надо сделать, чтобы снова стать людьми. Как там сказано? Надо поклониться три раза на восток, а потом произнести «Мутабор!» Тогда я снова стану калифом, а ты визирем. Но смотри не смейся, а то мы пропали.
В это время второй аист пролетел у них над самой головой и стал медленно опускаться на землю, громко курлыкая.
Калиф, которого уже разбирало любопытство, поспешно достал из=за пояса коробочку, взял от туда щепотку порошка и передал коробочку визирю. Тот тоже отсыпал себе на понюшку. Потом оба зашмыгали носами, и когда втянули весь волшебный порошок до последней пылинки, громко воскликнули «Мутабор!»
И тот час ноги у них стали тонкими, как спицы, длинными, как ходули, и вдобавок покрылись красной шершавой кожей. Их прекрасные туфли превратились в когтистые лапы, руки стали крыльями, шеи вытянулись чуть не на аршин, а бороды, которыми они так гордились исчезли совсем. Зато у них выросли предлинные носы, на которые можно было опираться, как на палки.
Калиф от удивления глазам своим не поверил. Наконец он пришел в себя и сказал:
– Ну и славный же у тебя нос, великий визирь! Клянусь бородой пророка, я в жизни своей не видел ничего подобного. Для великого визиря такой нос истинное украшение.
– Вы льстите мне, о мой властелин! – сказал визирь и поклонился. При этом он стукнулся носом о землю. – Но осмелюсь доложить, что и вы ничего не потеряли, превратившись в аиста. Я бы даже позволил себе сказать, что вы стали еще красивее. Но не угодно ли вам послушать о чем говорят наши новые сородичи, если только правда, что мы теперь можем понимать их речь?
Тем временем второй аист уже опустился на землю. Он почистил клювом свои ноги, оправил перья и зашагал к аисту, который его поджидал.
Калиф и визирь кинулись к нему со всех ног. Правда они еще не привыкли ходить на таких тонких и длинных ногах и поэтому все время спотыкались.
Они притаились в густых кустах и прислушались. Да! Все было так, как обещала таинственная записка на пергаменте, – они понимали каждое слово, которое произносили птицы.
Это были две вежливые, хорошо воспитанные аистихи.
– Мое почтение, любезная Длинноножка! – сказала аистиха, которая только что прилетела. – Так рано, а вы уже на лугу!
– Мое почтение, душенька Щелкунья! Я прилетела пораньше, что бы полакомиться свежими молодыми лягушатами. Может быть вы составите мне компанию и скушаете лягушачью ножку или хвостик ящерицы?
– Покорнейше благодарю, но мне право не до завтрака. Сегодня у моего отца званый вечер, и мне придется танцевать перед гостями. Поэтому хочу еще раз повторить некоторые сложные фигуры.
И молодая аистиха пошла прогуливаться по лужайке выкидывая самые затейливые коленца. Под конец лна поджала одну ногу и, стоя на другой, принялась раскланиваться вправо и влево, помахивая при этом крыльями.
Тут уж калиф и визирь не могли удержаться и, забыв обо всем на свете громко расхохотались.
– Вот это потеха так потеха! – воскликнул калиф, переведя наконец дух. – Да, такое представление не увидишь ни за какие деньги! Жаль, что глупые птицы испугались нашего смеха, а то бы они, чего доброго, еще начали петь! Да ты погляди-ка, погляди на них!
Но визирь только махнул крылом.
– Великий государь, – сказал он. – Боюсь, что мы не к добру развеселились. Ведь нам нельзя было смеются, пока мы обращены в птиц.
Тут и калиф забыл о веселье.
– Клянусь бородой пророка, – воскликнул он, – это будет плохая шутка, если мне мне придется навсегда остаться аистом! А ну-ка припомни это дурацкое слово. Что-то оно вылетело у меня из головы.
– Мы должны трижды поклониться на восток и сказать: « Му… му.. мутароб».
– Да, да, что-то в этом роде, – сказал калиф.
Они повернулись лицом к востоку и так усердно стали кланяться, что их длинные клювы, точно копья вонзались в землю.
– Мутароб! – воскликнул калиф.
– Мутароб! – воскликнул визирь.
Но – горе! – сколько ни повторяли они это слово, они не могли снять с себя колдовство.
Они перепробовали все слова, какие только приходили им на ум: и муртубор, и мурутор, и мурбурбур, и муртурбур, и мурубрут, и мутрубут, – но ничего не помогало. Заветные слова навсегда исчезли из их памяти, и они, как, были, так и остались аистами.
IIIПечально бродили калиф и визирь по полям, не зная, как бы освободиться от колдовства. Они готовы были вылезти из кожи, чтобы вернуть себе человеческий вид, но все было напрасно – аистиная кожа вместе с перьями крепко приросла к ним. А вернуться в город, чтобы все видели их в таком наряде, было тоже невозможно. Да и кто бы поверил аисту, что он – сам великий багдадский калиф! И разве согласились бы жители города, чтобы ими правил какой-то длинноногий, длинноносый аист?
Так скитались они много дней, подбирая на земле зерна и вырывая корешки, чтобы не ослабеть от голода. Если бы они были настоящие аисты, они могли бы найти себе что-нибудь и повкуснее: лягушек и ящериц тут было сколько хочешь. Но калиф и визирь никак не могли смериться с мыслью, что болотные лягушки и скользкие ящерицы – это самое лучшее лакомство.
Одно было у них теперь утешение – они могли летать.