— Выхожу, выхожу, Чёрный Змей.
В тот же миг опустился дом на прежнее место. Выпустили старики Зухру на улицу. Чёрный Змей перед нею вьюном вьётся, а вокруг тёмен воздух от всякой нечисти: пэри, джиннов и гадов ползучих. Свист и шипенье стоят неумолчные. Взмахнул Чёрный Змей хвостом — и пропала вся нечисть.
Змей говорит:
— Пошли, милая, время настало.
Зухра говорит:
— Пошли.
И двинулись они парою. Змей рядом скользит. Зухра споро вышагивает. До озера добрались. Змей говорит:
— Обовьюсь я вокруг тебя и в озеро нырну, ты не бойся.
Зухра говорит:
— Я не боюсь.
Прошёл уже страх у Зухры.
Обвил Змей её на манер пояса и нырнул прямо в озеро. Долго ли, коротко ли под водою плыли, пока двери какой-то не достигли. Открыл Змей ту дверь и вначале сам туда пролез. Потом и Зухру втащил. За дверью золотая лестница вниз ведёт. Ударился Змей о ту лестницу раз и другой и обратился в молодого, стройного джигита. И сказал он Зухре:
— Ты не бойся меня, я ведь и сам из людского племени. Джинны меня украли ещё ребёнком. Превзошёл я все их коварные хитрости и сам над ними падишахом сел.
Ожило сердце у Зухры от этих его слов: в ту же минуту влюбилась она в джигита.
Падишах молодой повёл её, владения свои показал. Чего только нету там! И всё из золота да серебра. Вот поженились они немедля и зажили дружно. А джигит умный оказался, джиннам спуску не дает, трудятся они на него не покладая рук, а людям вредить и вовсе не позволяет.
Три года минуло и народилось у них трое детей, один другого краше, как яблочки наливные. Всё бы хорошо, да затосковала Зухра по отцу-матери, по родимой сторонке.
Вот как-то говорит Зухра мужу:
— Отпустил бы ты меня на пару недель в родимый дом. Я бы деток наших матери показала.
Падишах противиться не стал. Говорит жене:
— Ладно, отправляйся, да захвати с собою злата, серебра сколько надобно, чтоб старики до смерти нужды не знали.
Взяла Зухра с собою много золота и серебра, и всех детей своих взяла с собою. Пошёл падишах провожать её с детьми да с поклажей. Дошли до лестницы золотой, ударился об неё трижды и обратился в Чёрного Змея. Обвился вокруг них и вынес всех на берег озера. А когда попрощалась жена и собралась уходить, спросил Змей у Зухры:
— А как возвращаться будешь, ведомо тебе?
Зухра говорит:
— Нет, не ведомо.
— Скажешь только: «Падишах джиннов, явись передо мною!» И я появлюсь тотчас. Только смотри, не проговорись. Если проговоришься, погибну я.
Ушла жена. Добрались до дому. Обнялись, поплакали на радостях, одарила она родителей серебром-золотом, внучатами порадовала. Отдыхают они теперь в своё удовольствие. Как остался день до возвращения, начала Зухра собираться, готовиться. По мужу своему, падишаху джиннов, сильно истосковалась, хочется ей быстрее к нему попасть. Только доняла её мать расспросами, и открыла Зухра тайну: так, мол, и так надобно сказывать, и явится мой супруг в образе змеи.
Вот легла она спать перед дорогой и детей уложила, а мать, баба старая, говорит себе: "Нет, не пущу её обратно к гаду чёрному. Пусть со мною живёт".
Ровно в полночь взяла она острую саблю и сама пошла к озеру.
Говорит старая:
— Падишах джиннов, явись передо мною!
Всколыхнулось озеро, и выполз на берег Чёрный Змей. Не успел он и голову поднять, взмахнула старая булатной саблей и снесла ему голову. Завертелся Змей и вытянулся, как палка, мёртвый. А бабка бросилась в свою избу, легла тотчас и захрапела.
Поднялась Зухра чуть свет, стала в дорогу собираться, а мать ей говорит:
— Не торопись, доченька, всё одно назад воротишься.
Зухра говорит:
— Нет-нет, маменька, прощайте, не поминайте лихом.
Собрала она детей своих и отправилась к озеру. Не терпится ей мужа своего любимого скорей увидать. Вот до озера дошла. И крикнула что есть мочи:
— Падишах джиннов, явись передо мною!
Нет никого, пусто. Чуть погодя крикнула она ещё раз, потом ещё и ещё — нет Чёрного Змея. Растерялась Зухра. Над озером чёрный туман висит, тишина мёртвая. Глянула она невзначай под ноги, а там его голова валяется. Закричала она дурным голосом, упала и заплакала горько, обняв ту голову. Поняла Зухра, как всё оно было, поняла тогда, как её предала родная мать. Встала Зухра, отыскала тело Чёрного Змея, вырыла она с детьми яму. Хоронили они падишаха джиннов — слезами горючими обливались. После того взяла Зухра одного своего дитятю и, плача и сетуя, бросила его прямо в небо.
— Ступай, родненький, обернись там соловушкой, утешай людей своею чудесною песней.
И обернулось её дитя соловушкой и прочь улетело. Взяла она второго на руки:
— Ты, детка, свет очей моих, ласточкой обернись, пусть люди восхищаются ловкостью твоей.
Обернулось дитя быстрой ласточкой и прочь улетело.
Взяла она третьего своего дитятю на руки и долго плакала, на него глядючи.
— А ты, золотце моё, обернись мудрым скворушкой, кому все языки на свете ведомы.
Улетел скворушка. И тогда встрепенулась Зухра раз, другой и сама обернулась сизой голубкою.
Вот так, говорят, повелись на свете соловьи, ласточки, скворцы и сизокрылые голуби.
53. ЧЕРНОКРЫЛ
В стародавние времена жил, говорят, один старый человек. Было у того старика ни мало ни много — три дочери.
Вот как-то раз начал он собираться, чтоб на базар поехать. Во время сборов улучил минуту, разбудил старшую дочь, спросил: что, мол, тебе такое в подарок привезти? Разбудил и среднюю: каких, мол, гостинчиков тебе с базару надобно? Младшенькую же пожалел будить, сладко спала она, сладенькая меньшая дочурка. Отправился старик на базар.
В то самое время снится младшей его дочке занимательный сон. Будто бы попавши в сад огромный, высоченными заборами обнесённый, играет она чудесным неслыханным цветком. Забавляется и час, и два, наглядеться не может. Только вдруг... Пропал цветок с глаз долой, бросилась она искать, весь сад обошла, цветок словно под землю провалился. Загоревала она сильно, запечалилась, заплакала в голос да с тем и проснулась. Обступили её домочадцы, мол, отчего ты плачешь, чему печалишься — ни слова в ответ не добились. Пошла она в их собственный сад, вкруг отчего дома разбитый, всё дивный цветок высматривала, нет, не нашла цветка и в этом саду. Воротился старик с базару, раздал подарки наказанные. Младшенькой и безо всяких наказов привёз старик гостинцев вдвое, самых изысканных — нет, не угодил он младшенькой, та лишь ручкой белой махнула. Отказалась ото всего. Поразился старик такому её отношению, руками всплеснул, спросил с тревогой:
— Что, что с тобою, радость моя? Отчего ты гостинцам моим не рада?
Утёрла младшенькая заплаканные глазки и рассказала отцу, какой видела сон: как была она в саду роскошном и цветком играла невиданным.
— Мне, — говорит младшенькая с мольбою, — только этот цветочек люб, коли отыщешь его да мне привезёшь, более ничего мне в этой жизни не надобно.
Знает старик, что такой цветок, может быть, растёт за тридевятью земель, в неведомой стране, однако изъявляет согласие и клянётся привезти его милой детоньке своей. Говорит он:
— Привезти-то его привезу, да не будет нашей семье пользы от того цветка, а будет вред один.
Пропустила доченька слова отцовы мимо ушей: мне, мол, цветок позарез нужен!
Стал этот старый человек в дальнюю дорогу собираться. И вспомнил в тот самый миг о сундучке старинном, от деда-прадеда доставшемся. Сказал ему дед перед смертью: "Коли попадёшь в беду, открой сундучок и бери, что там лежит". Вспомнил старик об этом, бросился к сундучку, открыл и вынул оттуда свисток, три человеческих волоса, да палку складную метровой длины с серебряными набалдашниками. Завернул старик с собою заветные вещички, пищу взял по возможности, распрощался со всеми и двинулся в путь.
Много дорог он прошёл и запутался, наконец, в густом непроходимом лесу, где волки вокруг него собрались уже в алчную стаю. Растерялся старик да сунул руку невзначай в правый карман, и попался ему тогда давешний свисток. Выхватил его старый путник и дунул трижды. И поднялась, говорят, в лесу том буря страшная, небо с землёю смешались и деревья вековые валило, как сухие тростиночки. Едва сам он уберёгся от той жуткой бури. И много ещё приключений испытал старик в дремучем лесу, пока через месяц пути не оказался на обширной цветущей поляне. Жажда томит старика, и давний голод мучает, обессилел старик, хуже некуда. Бродит он вдоль поляны и поперёк, ищет, где бы ему жажду утолить, видит — стоит древний неохватный вяз, и ключ из-под него бьёт светлый: ахнул старик и припал к родниковой воде. Пил-пил, аж воды в роднике на глазах убыло. А к тому ключу звери хищные на водопой приходили, вот углядели они, что воды вдруг почти что не стало, и бросились, рыкая, на несчастного старика. Поднёс он, дрожа, свисток ко рту, дунул трижды, и новая буря разметала зверей в разные стороны. Едва и сам-то старик уцелел от этакой напасти.