Долго полз уж по деревням и дорогам, прячась от людей в гуще лесов, реки и ручейки переплывал, а в многолюдных местностях он скрывался от людей под землей, но и там продвигался все вперед и вперед. Иногда, когда ему не хватало воздуха под землей, он с такой силой бил хвостом о камни, что они расступались, и он мог дышать. Из расщелин в скалах тогда выбивался дым, возносилось пламя и взлетали вверх большие камни и лава. Нередко путь ему преграждали горячие источники, ямы, наполненные расплавленной лавой. Весь обожженный, едва живой, он так вился, скручиваясь и раскручиваясь, так бился головой, что наконец пробивался на поверхность земли. В таких местах после него оставались горячие озера, наполненные теплым илом.

Стояла последняя ночь накануне полнолуния. Израненный, изголодавшийся уж из последних сил подполз к отцовскому дворцу.

А во дворце князь Панг в это время созвал своих советников и министров и приказал им:

— Пусть самый лучший мастер моего дворца скует панцирь из серебра длиной с самого длинного ужа. Пусть он украсит этот панцирь золотом и выгравирует на нем голову коршуна — знак моей княжеской власти.

Целую ночь и целый день работал самый лучший мастер всего княжества, чтобы выковать панцирь, который заказал ему князь Панг. Уже первые звезды заблистали на небе, когда панцирь был готов.

Уселся князь Панг на своем троне из черного драгоценного камня и ждет, а с ним — весь двор ожидает, полная луна выплыла на небо, освещая все кругом.

Ровно в полночь в тронном зале послышался едва уловимый шелест. Огромный черный уж полз по мраморным плитам пола. Приблизившись к трону, он остановился, поднял кверху голову со сверкающей алмазной короной и, покачивая ею, произнес человеческим голосом:

— Здравствуй, отец!

Князь Панг ответил:

— Будь благословен ты, уж, у моего порога.

— Так значит ты не считаешь меня своим сыном, отец? А ведь это я, законный наследник твоего престола, лишь превращенный в ужа!

— Я не знаю, может быть, ты и мой сын, о уж! — ответил князь Панг. — Поэтому я не приказал тебя убить, как опасную змею, а принимаю тебя в тронном зале с большим почетом, достойным твоего рода. Я даже приказал накрыть для тебя княжеский стол.

Тут он кивнул слуге, а тот схватил ужа и заковал его в серебряный панцирь. Напрасно вырывался и метался уж, не удалось ему вырваться из этих оков.

Тогда князь Панг сказал:

— Я должен был это сделать. Ведь иначе ты перевернул бы все государство. Ведь там, где ты прошел, зияют пропасти, клубятся туманы и горячие источники бьют из земли. Может быть, ты и действительно мой сын, обращенный в ужа, а может быть — нет. Могучий волшебник, мой смертельный враг, мог без труда превратиться в моего сына, чтобы овладеть царством Менданг-Камолан. Я поселю тебя на безлюдном маленьком островке, на восток от моей страны. Отныне ты будешь там жить. И тебе запрещено будет его покидать под угрозой смерти.

— Отец мой, — сказал уж, — если бы ты поверил мне и признал своим сыном, с меня упала бы сразу змеиная кожа, и я снова стал бы человеком. А сейчас мне, закованному в твердый панцирь, придется до конца жизни оставаться в изгнании. Отец, пожалей меня! Неужели ты не дашь мне никакой надежды?

— Только в том случае, — ответил отец, — поверю я тебе и признаю своим сыном, если найдется человек, который будет готов отказаться из-за тебя от своего самого большого сокровища.

С этого времени уж поселился на безлюдном острове в каменном гроте. Известие о решении князя разошлось по всей стране Менданг-Камолан. Узнала об этом и вдова Касьян со своей дочерью, красавицей Бали. Жаль стало им ужа, налили они молока в миску, сели в лодку и направились к безлюдному острову. Доехали, смотрят — а у грота лежит уж, весь закованный в серебряный панцирь, так что с трудом может голову повернуть.

— Здравствуй, — говорит ужу вдова Касьян. — Мы принесли тебе немного молока.

— Благодарю тебя, добрая матушка Касьян, за то, что ты обо мне не забыла, — ответил ей уж.

— Да что ты! Только о тебе мы с Бали и говорим. Если бы, мол, мне такое пережить пришлось, то я даже в змеиной коже своего родного сына узнала бы.

— Так значит ты веришь мне, матушка Касьян, что я сын князя?

— Да как же мне не верить тебе? Ведь если бы ты был злым колдуном, ты бы не стал переносить такие муки, а давно бы с помощью своей колдовской силы освободился из этого панциря и убежал.

Помолчал с минутку уж, а потом и говорит:

— Знаешь ли ты, Бали, что сказал мне отец, князь Панг, на прощание? Сказал, что поверит мне и признает меня своим сыном лишь тогда, когда найдется кто-либо, кто добровольно откажется для меня от своего самого большого сокровища.

Бали радостно захлопала в ладоши и давай обнимать и целовать свою матушку.

— Матушка, моя дорогая, моя единственная! Пойди к старому князю, отнеси ему золотую курочку и скажи:

«О великий князь! Ты мне дал когда-то курочку, что несет золотые яички. Это мое самое большое сокровище, ничего более ценного у меня нет. С тех пор, как появилась она у меня, эта белоперушка, мы с дочерью нужды не знаем. Но возьми ее обратно, чтобы ужа, своего сына, освободить от злого проклятия. Я отдаю ее тебе по доброй воле, никто меня к тому не принуждает».

Доброе сердце было у вдовы Касьян. Недолго думая, она возвратилась к себе домой, взяла курочку и отправилась с ней ко двору князя. Там она от слова до слова повторила все, что ей велела Бали. Слушает ее князь, слушает, на золотоносную курочку поглядывает, удивляется про себя и, наконец, говорит:

— Если ты, матушка Касьян, добровольно от такого сокровища отказываешься, стало быть, веришь, что уж — это мой сын. Так что же мне, отцу, против этого возражать? С этой минуты и я признаю в уже моего сына — законного наследника престола в государстве Менданг-Камолан.

Как только он произнес эти слова, рядом с его троном во весь рост встал сын, молодой князь, и низко ему в ноги поклонился.

Велика была радость во всей стране. А молодой князь себе в жены взял красавицу Бали, дочь вдовы Касьян, и они поселились на острове, во дворце, который он приказал выстроить на месте Грота Ужа. С этих пор на этот остров, некогда безлюдный и пустынный, съехалось множество народу — придворных, купцов, ремесленников, а в честь дочери вдовы Касьян он был назван Островом Бали.

Царь Брахмадатта был болтлив. Когда он начинал говорить, никому из его приближенных, советников и придворных не удавалось ввернуть ни словечка. Между его многочисленными министрами и советниками был один мудрец по имени Бодхисатта.

В то же самое время, когда Брахмадатта царствовал в Бенаресе, в пруду, недалеко от Гималаев, жила одна черепаха. Две молодые гусыни, странствовавшие в поисках пищи, встретили ее однажды и очень крепко с ней подружились. Как-то они сказали ей:

— Дорогая черепаха, нам скоро придется лететь к себе на родину. Она лежит далеко в горах. Это самая красивая в мире страна и самая богатая пищей. Нам бы хотелось взять тебя с собой.

— Я с удовольствием отправилась бы с вами, — ответила черепаха, — но как мне туда добраться? Как вам известно, я существо довольно медлительное, ползающее по земле и плавающее по воде.

— Это зависит только от тебя, — воскликнули гусыни. — Если ты поклянешься, что ни одного слова не проронишь за время нашего путешествия, все пойдет, как надо.

— Я клянусь вам, что ни слова не произнесу за все это время, — заверила их черепаха.

— Ну, вот и хорошо, — обрадовались гуси. — Ты видишь этот бамбуковый шест? Мы возьмем его в клювы с двух концов, а ты ухватись зубами за самую его середину и крепко держись за него.

— Только-то всего? — обрадовалась черепаха. Она схватилась зубами за шест, и гуси вместе с ней поднялись на воздух.

Летели они долго — над землей, над полями, лесами и селениями. Однажды пролетали они низко над деревней. Дети увидели, как летят два гуся с черепахой посредине, и принялись изо всех сил кричать, размахивая руками:

— Смотрите, смотрите, черепаха вместе с гусями летит! Черепаха на палке!

Вся деревня сбежалась на поле посмотреть на это удивительное зрелище. Гуси летели очень быстро. Деревня вскоре исчезла у них из глаз, и уже показались башни королевского города Бенареса. Но черепаха, которая думала так же медленно, как и ходила, теперь лишь, не в силах сдержать свое волнение, решила ответить детям: «Глупые вы, дети, не все ли вам равно, как я лечу!» Черепаха хотела еще добавить: «Это мои подружки несут меня в свою прекрасную страну». Но так и не успела произнести этих слов и со всего размаха упала вниз, тут же разбившись на плитах царского дворца в Бенаресе.

— Черепаха с неба упала! Черепаха с неба упала! — раздались возгласы со всех сторон. В это самое время проходил по своим владениям сам царь Брахмадатта вместе со своим министром, мудрым Бодхисаттой.