Дожидаться, чтоб иноземные богатыри в чувство вернулись, не стали, обратно на свою поляну ушли и там спать улеглись от трудов праведных. Попович только у Еремы напоследок выпытал:

– Как называется та фигура с растворением будто в воздухе?

– Прыжок бегемота, – сказал тот.

– Почему бегемота? – спросил Никитушка, опешивши.

– А никто не видел, как бегемоты прыгают, – ответил Ерема, усмехаясь.

Никитушка этим удовольствовался и заснул непробудно. Первый раз в нем соловей-разбойная сила не колобродила, а всего-то половину только в свисток выпустил.

Башка из города до утра пришел, фонарь запалил и к монаху запечатленному прокрался. В глаза ему посветил, будто в подвале дознавательном, и говорит квело, совсем не по-злому:

– Не придешь? А лучше бы по-хорошему пришел. Очертело мне это все. Ты меня за руку-то взял бы, я бы тогда не убивал больше. А мне с собой не сладить, я тебе уступать не хочу. Если не придешь, меня, наверно, убьют. И Студня убьют, Аншлага тоже, и бродяжку. Мы здесь будем воевать, я так порешил, а они клятву давали.

Опустил Башка фонарь, стоял, ждал. А ничего не дождался и в подземье ушел, безответный. Да спать не мог, все глаза таращил в темноту, кровавая мишура мерещилась. Как первый свет в подвал пробрался, Башка наверх вылез, в воротах монастырских встал, будто опять памятник, туманом с озера надышался и думает, как день потратить. А тут ему думы и оборвали. Видит – внизу холма заморские марки остановились, а из них высыпались какие-то, с автоматными ружьями, вида самого решительного и бандитского.

Башка к подвалам отпрыгнул, Студня с Аншлагом на ноги вздернул и к прорехам в стене с оружием послал. Коля сам от шума подскочил, моргает спросонья, а Башка его сомнением в глазах облил и ничего не сказал. Из оружия себе рассовал в карманы бомбы, подхватил две пистоли и автоматное ружье с припасами. Студень и Аншлаг вокруг монастыря у стены рассортировались, а Башка к воротам встал, и Коля за ним сюда прибежал. Как он разбойную команду увидел, с лица вытянулся и говорит:

– Не знаю, с каким пожеланием они тут, а только не с добрым. Дайте мне тоже пистолю, буду защищать святые отеческие руины.

Башка отдал ему пистолю и велел к другой бойнице прилепиться да смотреть в оба и в ловушку на растяжках не попасть. А лихие головы на холм до середины взобрались и стену в непонятности разглядывают, в диковину им эта новизна. Вот они обговорили между собой и часть голов в обход на другую сторону послали. Может, опасность почуяли, а не то страховались. Те, которые внизу ворот остамшись, в цепь по одному раздвинулись и настороженность приняли. Но все равно вверх идут, ружья впереди себя держат.

Башка подождал немного и для охлаждения им интереса бомбу швырнул. Жахнуло, бухнуло и задымило, а на траве двое влежку остались. Один совсем не шевелится, другой ружье бросил, за голову схватился и воет, а из-под пальцев красное бежит. Залегла разбойная команда, назад откувыркалась и бестолковую стрельбу враз затеяла. Куда целить, не знают, в стену попадают и пыль от нее отколупывают. Башке удобно, он наверху скорчился и всех видит, из ружья еще одно разбойное рыло подстрелил, а бомбы напоследок бережет.

От других бойниц тоже пальба стрекочет. Оглянулся Башка, Колю высматривает, а тот в траве лежит у прорехи и голову руками закрыл, никакого проку от него отеческим руинам. Башка рассердился, что зря пистолю отдал, и еще злее стрелять стал. Лихие головы от его злости решили отступить и передых взяли. Еще ниже с холма скатились и за кустами спрятались, срочный совет держат. Пальба везде замолчала, и Башка быстро к Коле перебрался, растолкал его.

– От таких защитников, – говорит, – никакая руина не выстоит.

Коля ему пистолю показал и объясняет, а сам без кровинки:

– Испортилась, не стреляет что-то. А тут свистит над головой, вот и напугался немножко.

Башка пистолю оглядел, щелкнул железячкой.

– Предохранитель тут, – говорит, – снять надо было.

– Ох, – сказал на это Коля, – а теперь стреляет?

– Стреляет, – ответил Башка, – только ты ступай обратно в подвал, не мешайся теперь тут.

И пистолю назад не дал. Коля спорить хотел, но Башка его слушать не стал и к другим побежал. Аншлагу два слова сказал, потом к Студню привалился, а там бродяжка с ним сидит, косы плетет и грустит.

– Она тут зачем? – спрашивает Башка сердито.

– Прибежала, – сказал Студень, – а не прогонишь. Уж я ей говорил.

– Не уйду я, – говорит бродяжка, – вдруг вам сестра милосердия затребуется.

– Еще чего, – отвечает Башка, а препираться с бродяжкой не захотел, потому как это бестолку. Потом Студню тоже пару слов сказал и обратно заспешил. Но тут Студень ему говорит:

– Видишь, исполнились все желания. Больше нам ничего уже не осталось.

А у самого в глазах тоска гибельная, будто с жизнью прощается.

– Какие еще желания? – спрашивает Башка.

– Самые главные. Аншлаг зарезать кого-то хотел, а ты на войну попасть. Он зарезал, а ты попал.

– А ты хотел по воде, как по суше, ходить, – вспомнил Башка.

– Я ходил, – ответил Студень, – в тех башмаках шамбалайских.

– Это не считается, – быстро сказал Башка, – потому как липа. А по-настоящему ты не ходил еще, и нечего до срока себе могилу рыть.

Студень чуть прояснел, а Башка к воротам побежал, да на полпути к мшистой церкви повернул, пока стрельба опять не принялась. Перед монахом встал, как есть, и молчит, взирает. Знает, что убьют их и деваться некуда, а помирать не хочет и беспощадный спор с монахом не знает, как прекратить. Говорит ему молча и со всей просьбой в мыслях:

– Буду убивать их, покуда живой. Если можешь, останови это все.

Высказал себя так, голову долу повесил и к воротам возвратился. А там Коля его поджидает, тревожится и на разбойную команду все выглядывает.

– Перемирие у них, – говорит, – посланца выдвинули, вон идет.

Впрямь переговорщика снарядили, палку ему в руки дали, а на палке белый клок култыхается. Идет он, флагом машет, а у самого рыло боязное и разумом не обогащенное. До ворот не дошел, встал и зовет:

– Эй там! Как насчет договориться? У нас дело конкретное, без лишнего звону.

А Башка из пистоли ему флаг прострелил и больше отвечать не стал. Посланец на ногах не удержался и к своим скувырнулся, проорамши чего-то. Тут сразу пальба снова открылась, и лихие головы в наступление поползли через кусты. Башка из своей автоматной пукалки строчит, а Коле криком велит:

– Беги к Студню, забери бродяжку и в подвал отволоки, пусть хоть кусается. Да сам с ней сиди там, здесь ты не нужен вовсе.

Коля покивал и побежал, согнувшись в погибель. До бойницы Студня добрался да без слова бродяжку за руку ухватил и прочь потащил. А она кусаться не стала, смирно себя отдала, потому как от пальбы ей совсем грустно было. Коля ей говорит, как самому поп наказывал:

– Молись Христа ради. – Да от себя еще добавил: – Авось пронесет.

И сам к угодникам громкий вопль посылает в мыслях, чтоб огородили и погибели напрасной не дали. А бродяжка его в сторону от подвалов поворачивает и к мшистой церкви ведет.

– Там, – говорит, – побудем.

– Пусть там, – согласился Коля.

Стрельба вокруг все злее, и бомбы редкие рвутся. На миг вдруг стихнет, а потом заново разгорится, и стена дрожит, пылью сыпется. А кто первым отступит, неведомо. Лихие головы, слышно, раззадорились, да Башка с командой тоже кровь разгорячили, грызутся не на жизнь. Солнце туман разогнало, видно далеко, и Кудеяр на другом берегу озера вычертился в полную силу. А только оттуда помощь, верно, разорительней бандитского штурма будет, такое себе Коля примечание сделал.

Пришли они в церковь, а тут кровли никакой, одно небо вверху. Все голо и бесприютно, да в уголке бродяжкины пожитки: торбочка с одеялом. Сама бродяжка без остановки идет в другую сторону и Колю за собой зовет. Тут в полу рукой пыль стерла и показывает:

– Эта плита подъемная.

Коля глаза напряг, а все равно ничего не разглядит.

– Где? – говорит.

Бродяжка пальцем квадрат прочертила, тогда Коля прозрел, но все равно сомневается:

– А как видно, что она подъемная? – спрашивает.

– Тут замок, – отвечает бродяжка и углубление с краю плиты расковыривает, а оно все землей забито. – И ключ есть.

Коля на это в макушке изумленно трет, так его от внезапности разобрало. Бродяжка сняла с окна некую штуковину и ему протягивает. А штуковина точно с ключом сходство имеет, с одного конца круглое для руки, с другого – стержень поперечный, а целиком все железное и заржавленное.

– Где нашла? – спрашивает Коля и замок расчищает от вековой грязи, а сам волнуется и в руках дрожит.

– Да на окне лежал, – сказала бродяжка.

– Как это лежал? – не верит Коля. – Сколько лет с того прошло. Здесь и тюрьма была и всякое.

– Да это же всегда так, – говорит бродяжка, – что на виду, того не видят.