У входа в Финиковый переулок стояла крохотная чайная, хозяина которой звали Второй Ван. Был полдень, и торговля уже кончилась.
Вдруг в чайной появился человек. Его облик можно описать так.
Брови – вразлет,
Большие глаза,
Нос, как обрубок,
Огромный рот.
Высокой шапкой, словно кувшином,
покрыта его голова,
Ватный халат странно широк,
необычной длины рукава.
Под халатом надето белье,
как носит приличный люд,
Чулки на ногах, и в чистые туфли
незнакомец обут.
Когда незнакомец уселся за стол, хозяин чайной Второй Ван, поприветствовав гостя, поднес ему чашку чая.
– Я посижу здесь немного, подожду знакомого! – проговорил мужчина, отхлебнув из чашки.
– Милости просим! – ответствовал хозяин.
Через какое-то время у чайной появился парень-торговец с блюдом.
– Пирожки-перепелочки! Продаю пирожки-перепелочки! – заголосил он.
– Эй! – посетитель в чайной сделал ему знак рукой. – Иди сюда, я покупаю!
Торговец Сэнъэр, что значит Монашек, вошел в чайную и, поставив на стол блюдо, стал нанизывать пирожки на бамбуковую палочку.
– Отведайте, господин! – Монашек высыпал на стол щепотку соли.
– Сейчас попробую… У меня будет к тебе одна просьба…
– Да, господин?
Мужчина показал на четвертый дом в переулке:
– Знаешь, кто там живет?
– Как не знать? Там живет Хуанфу, вестовой из дворца. Он отвозил амуницию на границу и только вернулся.
– А кто у него еще в доме? Сколько у них человек в семье?
– Кроме вестового, его жена, да еще девочка-служанка.
– Жену его знаешь?
– А как же! Я ведь бываю у них. Сама-то она почти не выходит, но иногда зовет меня в дом, когда хочет купить товар. А зачем она вам?
Мужчина вынул из-за пояса украшенную золотом коробку и вытряхнул на блюдо около пятидесяти монет. При виде денег Сэнъэр чуть не задохнулся от радости.
– Приказывайте, ваша светлость, что надобно сделать! – воскликнул он, почтительно сложив руки у груди.
– Дело вот в чем. – Незнакомец вынул из рукава халата чистый лист бумаги и стал завертывать в него пару серег, две короткие золотые шпильки и записку. – Все эти вещи вместе с запиской отдашь женщине, о которой мы с тобой говорили, но только не передавай хозяину. Встретишь ее, скажи, что некий, мол, господин дарит ей эти вещи и надеется, что она их примет. Ну, иди, а я подожду тебя здесь.
Сэнъэр поставил блюдо на прилавок и со свертком в руках направился по проулку к нужному дому. Подойдя к жилищу Хуанфу, он раздвинул занавес из темных бамбуковых трубок и заглянул внутрь. В это время вестовой сидел на стуле как раз напротив двери. Заметив, что парень, едва заглянув в комнату, испуганно отпрянул прочь, Хуанфу сердито крикнул:
– Чего тебе, парень?
Его окрик был столь грозен, что его можно выразить лишь такими словами:
Чжан Фэй на мосту Данъянцяо
сражается, как герой:
Грозным криком поверг врага –
проиграл Цао Цао бой{233}.
Торговец что-то ответил и быстро пошел прочь. Хуанфу в два прыжка догнал его и, схватив за полу халата, спросил:
– Эй, парень! Почему ты, едва увидев меня, вдруг убежал? Отвечай!
– Один господин просил передать вещи вашей супруге… а вам отдавать не велел.
– Что за вещи?
– Не спрашивайте, все равно больше ничего не скажу!
Хуанфу изо всей мочи треснул парня кулаком по макушке.
– А ну, давай по-хорошему! – заревел он.
Получив затрещину, Монашек тотчас вытащил из-за пазухи сверток.
– За что меня стукнули? – недовольно проворчал он. – Мне приказано отдать жене, а не вам!
Хуанфу вырвал у парня сверток, развернул и увидел пару сережек, две золотые шпильки и письмо. Вестовой развернул письмо и прочитал: «Преисполненный трепета, я вновь с поклоном обращаюсь к молодой госпоже. Сегодня, когда весна только вступает в свои права, я с почтением желаю вам всякого благополучия. Несколько дней назад я был осчастливлен приглашением на чарку вина, и воспоминания об этой сладчайшей минуте с тех пор ни на миг не покидают меня. Однако сейчас одно мелкое и неожиданное дело не позволяет навестить вас. Вот почему я пишу небольшое стихотворение под названием «Излияние чувств», которое преподношу вам, уповая на то, что вы милостиво его прочтете.
Я узнал неожиданно, что ваш муж
с границы вернулся домой,
Отчаянье рвет мое сердце,
исполненное тоской. Прошу, вместе с этим письмом
примите подарок мой:
Не отвергайте серьги и шпильки –
я шлю их с чистой душой!
С тех пор, как расстались,
Я потерял покой,
Один за холодным пологом
Век коротаю свой».
Вестовой Хуанфу, прочитав письмо, выпучил глаза.
– Кто тебе велел его передать? – крикнул он и даже заскрежетал зубами.
Сэнъэр показал рукою на чайную Вана Второго.
– Один господин приказал отдать эти вещи молодой госпоже, только не велел передавать вам… У него густые брови, большие глаза, приплюснутый нос и рот – вот такой широченный.
Хуанфу, схватив парня за волосы, потащил его к чайной Вана.
– Сидел вон там, внутри, на топчане… – проговорил Монашек, указывая рукой. – Он и велел передать письмо… только не вам, а госпоже… За что бьете?
В чайной никого не было.
– Проклятье! – выругался вестовой. Не спросив ни о чем хозяина, он потащил парня обратно.
Войдя в свой дом, Хуанфу закрыл за собой дверь, чем поверг парня в трепет. Затем он вызвал из внутренних комнат молодую жену, прекрасную, как цветок.
– А ну-ка, взгляни на эти вещи, – проговорил муж.
Молодая женщина, ни о чем не догадываясь, спокойно подошла к стулу и села. Муж показал ей письмо, украшения, однако женщина, прочитав письмо, ничего не поняла.
– С кем ты распивала вино эти три месяца, пока меня не было дома?
– Я обручена с вами с малых лет! С кем же еще я могла пировать?
– Тогда объясни, кто их тебе прислал?
– Не знаю…
Муж изо всей силы ударил жену по лицу. Молодая женщина вскрикнула и, зарыдав, убежала в свою комнату, закрыв лицо руками. Хуанфу позвал служанку Инъэр. Подойдя к стене, он снял связку бамбуковых прутьев, что идут на изготовление стрел и, положив их на пол, подозвал девчонку поближе. А надо вам знать, что Инъэр была такова:
Очень короткие руки,
Словно лютня, изогнуты ноги,
Может дров нарубить без труда,
В дом воды натаскает всегда,
Сытную любит еду,
С чувством справляет нужду.
Вестовой снял с вешалки пояс, связал служанке руки и подвесил Инъэр к балке.
– Отвечай, с кем моя жена распивала вино, пока я был в отлучке? – Он взял в руки прут.
– Не было здесь никого! – ответила служанка.
Хозяин поднял прут и принялся стегать ее по ногам. Инъэр завизжала, как поросенок. В конце концов девчонка, не выдержав побоев, проговорила:
– Когда вы, хозяин, уехали, она каждую ночь спала с одним человеком.
– Так! – проговорил Хуанфу и развязал ей руки. – С кем спала? Говори без утайки!
– Не стану вас обманывать, хозяин, – служанка вытерла слезы. – С тех пор как вы уедали, хозяйка действительно спала с одним человеком… только это была я…
– Ах ты, соплюшка! – Хуанфу выругался. – Но знай, меня не проведешь!
Он вышел из дому и запер снаружи дверь. В конце переулка за углом он нашел четырех постовых стражников, из тех, кто «вяжет руки»: Чжан Цяня, Ли Ваня, Дун Чао и Сюэ Ба. Вестовой повел их к своему дому и, открыв ключом замок, распахнул дверь.
– Хочу потревожить вас, почтенные. Возьмите этого негодяя. – Хуанфу вытащил из дома продавца пирожков.
– Начальство дает приказ, наше дело его исполнять! – ответили служивые.
– Стойте! Здесь для вас есть еще кое-кто! – Вестовой вытолкнул служанку Инъэр и жену. – Отведите их тоже!
– Нет, начальник, твою госпожу мы не смеем! – воскликнул один из стражников.
– Трусите! – взорвался вестовой. – А вы знаете, что дело связано с убийством?
Напустив на постовых страху, он приказал отвести всех троих в управу начальника Кайфынской области.
Поклонившись правителю области Цяню, он передал челобитную. Как только Цянь прочитал бумагу, он тотчас приказал вызвать чиновника ямыня Шань Дина, который и приступил к допросу. Начал он с торговца Сэнъэра.
– В чайной сидел какой-то мужчина, такой глазастый, с густыми бровями, широченным ртом и приплюснутым носом, – сказал парень. – Он велел мне передать письмо молодой госпоже. Хоть убейте, я говорю сущую правду.
Допросили Инъэр.
– Никто из посторонних не приходил к моей госпоже и не распивал с ней никакого вина. Что до письма, то не знаю, кто его мог послать. Верьте не верьте, только все это чистая правда!
Очередь дошла до молодой женщины.
– С тех пор как я еще в юные годы стала женой моего господина, никто из посторонних мужчин, даже родственники, не переступал порог моего дома. Вот так вдвоем мы и жили все это время. Что до письма, то я просто ума не приложу, кто мог его послать.