Он долго потом жил лёжа, как я… он потом только стал шевелиться…потом только стал учиться ползать… и совсем уже очень потом стал пытаться ходить…

Он выжил. Она больше не плакала… она не плакала больше… больше даже это было, чем несотворимое сотворённое…

Ведь она плакала почти всегда… всегда почти… всегда больно… особенно больно, когда приходили эти непонимающие сами себя люди… над каждым из них плакала… а я ничего не мог поделать… ни с ними… ни с ней… ни с собой…

…Первый встретился в далёких тёмных развалинах. Он ещё не нёс с собой ничего кроме страха. Тем страхом сам себя и погубил. Я увидел его первым, не напугав уйти хотел, да заметил он меня и за мной в коридор вполз. А когда карманным своим светом долюбопытствовался. Сердце-то его всего страха и не вместило…

потом уже стали приходить без случайности, взяв с собой помимо обязательного страха своё глупое оружие. И кто уж страх выдерживал, так оружием-то обязательно себя добивал, получая ответ на своё бессмысленное зачем всё. Очень метко умели целиться в собственное себя…

- Я ждала тебя всегда… и когда плакала ждала… и когда полегче было ждала… мне тяжело было без тебя… мой сильный мудрый змей берёг меня, он уходил далеко, но возвращался обязательно, утешал как мог и мы ждали, когда ты прийдёшь… Мне было холодно и страшно здесь без тебя, пока ты шёл… И так холодно и страшно, а ещё эти бедные несчастные люди, которые всё время зачем-то хотели убивать…каждый раз, когда они приходили, мне было особенно больно и тяжело… Здесь нельзя убивать… здесь тихо очень… у нас… Змей говорил им своими глазами о том… никак нельзя… никого… кроме… кроме себя… Змей объяснял это… а они стреляли… стреляли всё-таки… их… больше… нет… стрелявших… они все… погибли… а мы были здесь в холоде и боли

- Когда ты пришёл, где-то изменилось что-то… Оттуда далеко сверху перестали приходить люди со страхом и оружием. Никто оттуда не приходил ещё, но там наверху что-то теперь совсем по-другому… я чувствую это… какое-то хорошо появилось и у нас тут и там наверху с твоим приходом. А у нас вот мудрый мой змей вылечил тебя и теперь вообще очень редко выходит, всё больше лежит огромный кольцами и как будто греется, мурлычет неслышное что-то про себя. Это потому что у нас теперь теплее и ему не надо за каждым кусочком тепла для меня уползать далеко…

- Я расскажу вам невероятное… я только что оттуда… я был наверху… Я плохо ещё умею ходить… но я дошёл… Я не был ещё никогда наверху… на поверхности… куда не пробирался даже наш старый мудрый змей… я был там… там что-то… трудно передаваемое… там… дети…

Там дети живут… на всей большой поверхности одни дети… К ним приходит солнечный рассвет и они смеются или улыбаются его лучистому яркому приходу… Дети… много разных и маленьких детей на всей большой поверхности… В это даже трудно поверить, но я видел там только детей…

Теперь пришла пора и нам идти. Возьми, мой маленький ангел, с собой свой сиреневый полусвет и дети смогут улыбаться не только днём. Дети… они многое знают… они ждут нас всех…

Радость маленькой планеты появлению утра

А в глубоких подземельях всё родится детвора

В очень далёкой, так никем и не увиденной, стране умирал зачем-то старик.

Солнечностью своей и красотой собралась вся прекрасная страна под густые кроны деревьев к охране непроницаемого мрака среди вечных вздыхающих в грусти болот. Всем счастьем своим изумрудным прощалась с избушкой древней, с избушкой древней в которой зачем-то умирал старик.

И в плакавшем хрустале рек не могли слова с горя вымолвить серебряные рыбы, и заплутали в тихих травах озолочённые тела змей, лишь звери, постигшие полёт возлесолнечных птиц, держали мир на своих крыльях, и умер зачем-то всегда знавший зачем жил старик...

Долго пожил старый добрый отец в доме. Как никогда долго. На многое время отпускала его дорога. На многое время…

А потому уже ждала, уже звала, уже торопила дорога длинная в путь неблизкий. В путь неблизкий, в страны незнаемые.

Вспомнил утром ранним отец, что пришла пора и призвал к себе детей своих.

- В вечер уйду я, - сказал отец. – Уйду в очень далеко, уйду в совсем никому не известно. Надолго уйду и вернусь ли - не знаю ещё. Жить вам в мире и любви, беречь мать родную прошу. Залогом возврата моего принесите к вечеру три желания ваших. Даст бог ими и выживу в странах неведомых.

День собрался в дорожную торбу. День мигом обернулся и настал вечер. Пришли дети к старому доброму отцу и принесли по желанию.

- Говори, сын старший, - сказал отец.

- Ты вернёшься усталым, но живым и здоровым. И дорога не станет тебе последней, - сказал старший сын. – Это моё желание.

Взял желание старшего сына отец в сердце.

- Говори теперь ты, сын средний.

- Отец, мать ждать будет тебя всё бесконечное время. Когда вернёшься, принеси утешение с собой и счастье в наш дом, - сказал средний сын. – Это моё желание.

Взял желание среднего сына отец в сердце.

- Что же принести тебе, дочка моя младшенькая, Аленька моя ненаглядная? – спросил тогда старый добрый отец.

- Принеси мне, отец, - отвечала ему младшенькая, любимая дочь Аленька. – Цветочек людской радости. Я сохраню его людям. Его дарить можно, из рук не выпуская. Один он. Он вечный.

Глубоко в сердце, на самое донышко тёплое, спрятал отец желание Аленьки.

И попрощался отец с домом.

И долгая длинная дорога повела его в страны далёкие, страны неведомые. Много смертей встречал на пути, но ни одна не стала брать его, потому что сильно было желание старшего сына увидеть отца живым и здоровым. Много бед приходило, стужей, голодом и болью оборачивались. Отдавал на растерзание тело им отец, но ни одну не впускал в душу, в которой хранил утешение матери и счастье дома, заведанные сыном средним. И ничто не могло остановить его в поисках цветочка, что спросила дочка младшенькая Аленька.

Но и в странах неведомых не знали, не гадали, где найти цветочек. Некоторые грустные люди даже думали уже, что и не бывает такого диковинного цветочка, цветочка людской радости.

И шёл отец уже не разумом людей, а сердцем своим. Шёл, пока не привёл его путь на света самый край. За край уже нельзя, за краем уже и пропасть можно. Но был ли край останавливающий сердца. Ушёл отец сердцем за света край. И за краем длинна дорога. Длинна дорога, да не встретишь больше света жилья человеческого, не повстречаешь прохожего человека на пути. Длинна дорога, да тёмен лес по сторонам, да нет уже живого места в лесу том, нет живого дерева, нет живого зверя, всё черно и мертво. Длинна дорога, да не длинней пути бессмертного сердца.

Долго шёл отец, за краем света шёл. Шёл, пока не вышел из мёртвого леса к чёрным воротам великой стены. Неповоротны ворота и непреодолима стена, но отворились неповоротные без скрипа, и пропустила непреодолимая стена без ропота, когда подошёл отец. Закрылись позади вошедшего ворота, и не стало их вместе со стеной неодолимой. Мир вокруг чист и юн предстал, и очарование вошло в задумчивую душу отца. Не было описания красоте окружавшей его, лишь что-то очень сильно напоминало детей оставленных жить дома. Здесь радовался каждый уголок чудесного царства. Солнышко в небе радовалось. Мураши в траве копошились в поисках счастья. У цветов маленьких глаза были, наполненные радостью.

Осторожно ступал в мире необычном старый добрый отец, стараясь не потревожить радости, живущей рядом и входящей в него. И недаром сердцу чувствовалось окончание пути. Пришёл отец к прекраснейшему месту мира не обычного и нашёл там росший среди трав изумрудно-весёлых цвет радости людской. Цветочек радости нашёл отец.

Кричало сердце отца: «Не рви!». Не помнил от счастья себя отец. Старый добрый отец сорвал цветочек радости. Из земли вырвал, да сердце ранил. «Не так… не так…» в боли забилось сердце. В руках цветок, в руках мечта, а мир радости вокруг погиб весь. Нет больше солнышка, лес мёртвый вокруг и перед отцом у ног чудовище страшное зверь хрипит. Больно, по страшному больно страшному зверю-чудищу, у чудища кровь из груди порванной. «Почему же не спросил ты, любящий отец? Для чего позабыл спросить…» спрашивало тихо умирающее чудище и складывалось в боли, медленно поворачиваясь, будто уютней на бок. «Сохрани теперь, донеси», - просило.

Пошёл отец заплетающимися ногами уходить домой. Долго шёл, но не заметил того ни умом, ни замершим совсем сердцем.

Пришёл отец домой усталый, как не из себя сделанный, но живой и здоровый. Утешил отец долго ждавшую его мать, и счастье вернулось с ним в дом его. Отпустил старый добрый отец сыновей своих и сказал доченьке младшей любимой: