Хоттабыч медленно двинулся ей навстречу. Привычным жестом он выдернул из бороды один волосок, другой.

— Не надо! — крикнул страшным голосом Волька и схватил его за руку. — Она ни в чём не виновата!.. Ты не имеешь права!..

Сзади на Хоттабыча молча набросился Женя, схватил его в объятия и сжал что было силы.

Александр Яковлевич смотрел на эту странную сцену, оцепенев от удивления.

— Ребята! — властно промолвила Варвара Степановна, нисколько, по-видимому, не удивившись встрече со своими учениками здесь, на ледоколе. — Не хулиганьте! Оставьте этого гражданина в покое! Ну! Кому я говорю?! Костыльков! Богорад! Вы слышите?

— Он вас тогда превратит в жабу! — отчаянно воскликнул Волька, чувствуя, что ему не совладать с Хоттабычем.

— Или в колоду, на которой мясники разделывают бараньи туши! — подхватил Женя. — Бегите, Варвара Степановна! Прячьтесь поскорее, покуда он не вырвался из наших рук!.. Волька вам правду говорит!..

— Что за глупая болтовня! — чуть повысила голос Варвара Степановна. — Дети! Вы слышали, что я вам сказала?!

Но Хоттабыч уже и сам освободился из цепких объятий своих юных друзей и быстро порвал оба волоска.

Ребята в ужасе закрыли глаза.

Они раскрыли глаза, только услышав, что Варвара Степановна кого-то благодарит. В её руках были букет цветов и связка превосходных, благоухающих бананов.

Хоттабыч отвечал ей, согнувшись в изысканном поклоне и прижав руку сначала ко лбу, а потом к сердцу…

Наши три друга окончательно уточнили обстановку, собравшись внизу, в их каюте.

— А почему ты мне, о Волька, не сказал ещё тогда, сразу после экзамена, в первый день нашего счастливого знакомства, что я подвёл тебя своей самонадеянной и невежественной подсказкой? Ты меня очень обидел этим. Сказал бы мне, и я бы не мешал тебе столько дней своей назойливой благодарностью, и ты смог бы спокойно подготовиться к переэкзаменовке так, как это подобает такому просвещённому отроку, как ты.

Так сказал Хоттабыч, и в голосе его звучала самая неподдельная обида.

— А ещё раньше ты превратил бы Варвару Степановну в колоду, на которой разделывают бараньи туши? Я, брат Хоттабыч, тебя уже очень даже хорошо изучил. Все эти дни мы с Женей провели в диком страхе за Варвару Степановну. Ведь ты её обязательно превратил бы в колоду?

Хоттабыч покорно вздохнул:

— Превратил бы, не буду скрывать. В колоду или мерзкую жабу.

— Ну вот! А разве она этого заслужила?

— Пусть только кто-нибудь попробует превратить эту достойную женщину в колоду или жабу! Он будет иметь дело со мной! — запальчиво воскликнул старик и добавил: — Я благословляю тот день, когда вы вразумили меня изучить азбуку и приучили к чтению газет, ибо теперь я всегда в курсе, где какое море строится. И ещё я благословляю тот день, когда аллах умудрил меня «зачитать» — я, кажется, так выразился, о Волька? — твой учебник географии. Ибо эта поистине мудрая и увлекательная книга раскрыла передо мной благословенные просторы истинной науки и уберегла меня от того, что я в ослеплении своём склонен был считать наказанием вашей высокочтимой наставницы. Я имею в виду Варвару Степановну.

— То-то же! — сказал Волька. — С этим вопросом всё!

— Ага! — подтвердил Женя.

Погода благоприятствовала «Ладоге». Три дня пароход шёл чистой водой. Только к концу третьих суток он вошёл в полосу однолетних и разрежённых льдов.

Ребята как раз играли в шашки в кают-компании, когда туда вбежал, придерживая правой рукой свою неизменную соломенную шляпу, взбудораженный Хоттабыч.

— Друзья мои, — сказал он, широко улыбаясь, — удостоверьтесь, прощу вас: всё море, насколько можно охватить его взором, покрыто сахаром и алмазами!

Для Хоттабыча эти слова были вполне простительны: никогда за свою почти четырехтысячелетнюю жизнь он не видел ни единой стоящей глыбы льда.

Все находившиеся в кают-компании бросились на палубу и увидели, как навстречу «Ладоге» бесшумно приближались мириады белоснежных льдин, ослепительно блестевших под яркими лучами полуночного солнца. Вскоре под закруглённым стальным форштевнем парохода заскрежетали и загремели первые льдины.

Поздно ночью (но светло было и солнечно, как в ясный полдень) экскурсанты заметили в отдалении группу островов. В первый раз они увидели величественную и угрюмую панораму архипелага Земли Франца — Иосифа. Впервые они увидели голые, мрачные скалы и горы, покрытые сверкающими ледниками. Ледники были похожи на светлые острогрудые облака, крепко прижатые к суровой земле.

— Пора на боковую! — сказал Волька, когда все уже вдоволь насладились необычным видом далёких островов. — И делать, собственно говоря, нечего, а спать никак не хочется. Вот что значит не привыкли спать при солнечном свете!

— А мне, о благословеннейший, представляется, что спать мешает не солнце, а совсем другое, — смиренно высказал своё мнение Хоттабыч.

Но никто не обратил на его слова никакого внимания.

Некоторое время после этого разговора ребята ещё бесцельно слонялись по судну. На палубах становилось всё меньше и меньше народу. Наконец отправились в свои каюты и наши друзья. Вскоре на всей «Ладоге» остались бодрствовать только те из команды, кто был занят на вахте.

Тишина и покой воцарились на «Ладоге». Из всех кают доносились мирный храп и сонное посапывание, как будто дело происходило не на пароходе, затерявшемся в двух с половиной тысячах километров от Большой земли, в суровом и коварном Баренцевом море, а где-нибудь под Москвой, в тихом и уютном доме отдыха, во время мёртвого часа. Здесь даже были, так же как и в палатах домов отдыха, задёрнуты шторы на иллюминаторах, чтобы не мешал уснуть яркий солнечный свет.

Впрочем, очень скоро выяснилось, что между «Ладогой» и домом отдыха всё же существует весьма ощутимая разница. В самом деле, если не считать крымского землетрясения, старожилы домов отдыха не запомнят случая, когда их сбросило бы с кровати во время сна. Между тем не успели ещё экскурсанты по-настоящему уснуть, как раздался сильный толчок, и люди посыпались со своих коек на пол, как спелые плоды. В то же мгновение прекратился ровный гул машин. В наступившей тишине послышались хлопанье дверей, топот ног экскурсантов, выбегавших из кают, чтобы узнать, что случилось. С палубы доносились громкие слова команды.

Волька свалился с верхней койки очень удачно. Он тотчас же вскочил на ноги, потирая рукой ушибленные места. Не разобравшись спросонок, в чём дело, он решил, что свалился по собственной неосторожности, и собрался снова залезть к себе наверх, но донёсшийся из коридора гомон встревоженных голосов убедил Вольку, что причина его падения значительно серьёзнее, чем он предполагал.

«Неужели мы наскочили на подводную скалу?» — подумал он, поспешно натягивая штаны, и тут же поймал себя на том, что эта мысль не только не испугала его, но даже доставила какое-то странное, жгучее чувство тревожного удовлетворения.

«Как это здорово! — пронеслось у него в мозгу, пока он лихорадочно зашнуровывал ботинки. — Вот я попал в настоящее приключение! Красота! На тысячи километров кругом ни одного парохода. А у нас, может быть, и радиостанция не работает!..»

Вмиг перед ним вырисовалась увлекательнейшая картина: корабль терпит бедствие, запасы пресной воды и продовольствия иссякают, но все экскурсанты и команда «Ладоги» держат себя мужественно и спокойно, как и надлежит советским людям. Но лучше всех ведёт себя, конечно он — Волька Костыльков. О, Владимир Костыльков умеет смотреть в глаза опасности! Он всегда весел, он всегда внешне беззаботен, он подбадривает унывающих. А когда от нечеловеческого напряжения и лишений заболевает капитан «Ладоги» — Степан Тимофеевич, он, Волька, по праву берёт руководство экспедицией в свои стальные руки…

— Какова причина, нарушившая сон, столь необходимый твоему неокрепшему организму? — прервал его сладостные мечты позёвывавший со сна Хоттабыч.

— Сейчас, старик, узнаю… Ты только не беспокойся, — подбодрил Волька Хоттабыча и побежал наверх.

На спардеке, у капитанской рубки, толпились человек двадцать полуодетых экскурсантов и о чём-то тихо разговаривали. Чтобы поднять их настроение, Волька сделал весёлое, беззаботное лицо и мужественно произнёс:

— Спокойствие, товарищи, прежде всего спокойствие! Для паники нет никаких оснований!

— Верно сказано насчёт паники. Золотые слова, молодой человек! Вот ты и возвращайся к себе в каюту и спокойно ложись спать, — ответил ему, улыбнувшись, один из экскурсантов. — А мы тут, кстати, как раз и не паникуем.

Все рассмеялись, и только Волька почувствовал себя как-то неловко. Кроме того, на воздухе было достаточно свежо, и он решил сбегать в каюту, чтобы накинуть на себя пальтишко.