– Итак, лишаюсь я тебя, любимый мой царевич! – кричала я. – Ты умираешь от рук злобных убийц. Прекрасное лицо твоё покрывается мраком; а я ещё живу!… Нет, без тебя мне жить невозможно. Я умру сей же час! Пусть души наши в вечности наградятся своим соединением; когда здесь мы разлучены. – С этими словами я выхватила у одного убийцы меч, и хотела им пронзить себя; но Злоран успел его у меня вырвать.
– Этого вам не удастся, – сказал он. – Жизнь ваша еще нужна для меня.
– Ах! Злодей! – вскричала я, – так ты стал причиною всего моего несчастья? Не думай, чтоб небо оставило без мести твоё беззаконие. Погибнешь ты, варвар, от его правосудия. Стрелы его, казнящие порочных, достигнут тебя всюду, хотя б ты и под землею скрылся. Такова твоя благодарность к дому нашему за то, что в тебе оставлена кровь безбожного отца твоего, которую следовало всю принести в жертву тени моей матери?
– Отца моего и моя вина, не столь достойна казни, – сказал он; – если только рассмотреть, что мы были побуждаемы к тому любовью, которой превозмочь не могли.
– Разве не порок, злодей, – кричала я, – питать постыдную страсть к своей государыне? Поздно ты раскаешься в преступлении своем; казнь твоя наступит скоро. Не мыслишь ли ты, чтоб я имела слабость, устрашиться твоей насильно приобретенной надо мною власти? Никогда на это не надейся. Я прежде умру, чем ты восторжествуешь со своим преступлением.
– Время укротить первые порывы твоего гнета, – сказал он, отходя с пренебрежением; – и когда минует печаль: мысли в тебе будут другие.
Я осыпала его клятвами, и бросилась на умирающего жениха моего, произнося все, что горесть и соболезнование могли вложить в смущенные тоскою мысли. Я обливала лицо его горчайшими слезами. Падающие капли их пробудили полмертвые его чувства. Он открыл томные глаза свои, и едва смог произнести:
– Я умираю … Дражайшая Остана… Любя … тебя – Тут он опять лишился чувств. Злоран не мог перенести, видя в руках моих своего соперника. Он велел меня оттащить, и сказав: «Надо лишить её этого несносного», – отсек ему голову, и бросил вместе с телом в море. Я при виде этого зрелища вновь была поражена жестоким ударом. Силы мои мне изменили, и я полумертвая упала в руки моих злодеев, которыми отнесена была в горницу, построенную на судне, и положена на постель. Придя в себя, увидела я Злорана, сидящего у моих ног. Он старался утешать меня, изъяснять чрезмерную свою любовь ко мне, и просил извинения в своем проступке. Но я отвечала ему одними проклятиями. Он принимался грозить мне; но я взирала на него с презрением, и продолжала углубляться в печаль мою, оплакивая разлуку с моим родителем, и смерть любимого моего царевича.
Уже две недели прошло нашему плаванию, и отчаяние мое доходило до того, что я готова была броситься в море, если б нашелся к тому случай; но Злоран надзирал все мои движения и пресек все способы окончить мою бедную жизнь, которая была мне тем несноснее, что убийца этот усугублял мои муки нестерпимыми своими домогательствами. Наконец начал он выходить из терпения и решил получить от меня силою то, чего не смог старанием и угрозами. Он сообщил мне о том, повелевая подготовиться к этому в следующую ночь. Что мне оставалось, кроме усугубления точки и отчаяния? Я рвалась и билась как безумная о стены, просила со слезами небо, чтоб оно или избавило меня от моего мучителя, или окончило бы смертью мои страдания. Стенания мои были услышаны, и я была отведена от этой опасности, но лишь для того, чтобы быть ввергнутой в иную, не менее ужасную.
Настала та страшная ночь, в которую добродетель моя должна была выдержать жестокое искушение. Злобный Злоран пришел уже, и не взирая на мое сопротивление, слезы и отчаяние, конечно бы совершил свое злое намерение: когда бы раздавшийся на судне нашем великий крик, не принудил его оставив меня, отправиться узнать о причине сего. Коик этот произошел от нападения на нас варяжеского разбойничьего корабля. Превосходящая сила не лишила мужества моих злодеев. Они оборонялись отчаянно, и были все перебиты. Злоран не избег мести небес за свою бесчеловечность. Видя погибель свою неминуемой, и не желая, чтобы я досталась другим в руки, вывел меня на край судна, и хотел было срубить мне голову; в то самое время лишился своей головы одним ударом руки разбойничьего атамана. Этот случай очистил свет от чудовища, и доставил меня во власть злодеям, равным ему в суровости. Меня перевели на их корабль, и тогда же назначили в наложницы варяжскому князю. Радость отразилась на лице разбойничьего предводителя, когда он меня увидел, и счел меня за тот дорогой подарок, которым единственно он сможет угодить своему Государю. Надежда на великое награждение, и опасность, чтобы я от страха не похудела, принудили его меня утешать, уверять в моей безопасности, и содержать иначе, чем невольницу. Но могла ли я полагаться на слова человека, жизнь которого была цепью варварства и кровопролития? Беспокойство мое не умалялось; и я если не избежала опасности: по крайней мере радовалась, избавившись от зверского Злорана. Корабль взял путь к варяжским берегам. Мучительные мысли были мне спутниками всю дорогу. Три дня ветер дул нам благосклонно; а потом началась ужасная буря. Небо задернулось густыми и черными облаками. Море закипело, покрылось седою пеною, и вздымало волны к небесам великими горами. Корабельные снасти затрещали. Свист ветра, и вопли отчаянных корабельщиков, соединяясь вместе, наполняли слух трепетом. Паруса изорвало в лоскутки, и сломило большую мачту. Корабль бросало иногда в воздух, и после погружало среди неимоверных водных бездн. Все лишились надежды и приготовляясь к смерти, ожидали в унынии последнего мгновения. Одна только я меньше всех робела смерти, искав её уже давно, и почитая её концом всех моих бедствий. Страшный девятый вал разбил потом в щепы корабль, и я перепоручая богам дух мой, упала в море в беспамятстве. Не знаю, каким средством избавилась я от потопления; ибо по пришествии в память, увидела себя на берегу, лежащей в пустом месте. Буря тогда уже утихла, и солнечный жар помог мне высушить мое платье. Видя себя избавленною от злодеев, я порадовалась что жива. Желать смерти есть одно отчаяние; а по прошествии его, проходит и желание расставаться с жизнью. Я благодарила небо за избавление, и пошла искать пропитания от плодов земных. Голод мучил меня жестоко; но целый день ходя, не нашла я ничего к насыщению. Место это было забыто самой природой. Песчаное дно его не имело на себе никаких растений. Ночь покрыла меня своею темнотою прежде, чем я нашла убежище к ночлегу. Я шла в робости, которая объяла меня, бывшую одну в пустом месте.
«Праведное небо! – взывала я в тоске моей, – чем навлекла я на себя гнев твой? Какое мое пред тобою преступление, что ты караешь меня столь жестокими казнями? Ты видишь мое сердце, дела мои от тебя не скрыты, как и невинность этого не заслужившая. Но если виновна я: то чем погрешил добродетельный мой родитель, страдающий теперь о моем лишении. О! Возлюбленный мой отец! Каких мук я тебе стою? Любезный царевич! Из-за меня погиб ты! Не знав меня, цвела бы еще красота твоя. Я всему причиною; но заслуживаю ли я казни за это?» – Отягчающие дух мысли заступили место жалоб, и я шла, не ведая сама куда, окруженная печалью и ужасом.
Блеснувший из дали огонь, обратил мой путь туда, откуда происходил луч света. Кто бы там ни жил, размышляла я, пойду к нему. Неужели весь свет наполнен моими злодеями? Жалкое состояние моё конечно его тронет; а хотя и ошибусь то смерть равна, когда я должна здесь погибнуть от голода, или лютых зверей. Через несколько часов, дошла я близко к тому месту, и увидела при отверстии пещеры горящий большой огонь, и при нем сидящих двоих леших[51], которые жарили на вертеле человека. Они отрезая части, пожирали их полсырые. Текущею из них кровью были обагрены губы и руки их. При взоре на этих чудовищ я оцепенела, и желала убежать; но ноги мои подкосились. Собрав оставшиеся силы, побежала я от этого ужасного места; но упала в ров, выкопанный от леших вместо забора. Стук падения дошел им в уши, и я в тот же час досталась им в добычу. Не успела я прийти в себя, как была уже в руках этих уродов. Сколько дозволил мне заметить страх мой, они мною любовались, поворачивали с боку на бок, и после посадили в какую-то узкую нору, завалив ее огромной колодой. Я не могу объяснить величины моего страха, поскольку полагала, что они и меня съедят. Тогда впервые узнала я страх приближающейся смерти, и хотя прежде желала её многократно; но не могла сносить её приближение. Утомленные мои чувства повергли меня в сладкий сон, в котором показалась мне мать моя, держащая за руку молодого пригожего мужчину. «Несчастная моя дочь! – говорила она мне, – ты рождена под самым злым созвездием. Бедствия, тобою перетерпенные еще не окончились; но ты должна сносить их с твердостью, пока не перестанет тебя гнать рок твой. Этот человек окончит твои злоключения, и увенчает спокойствие оставшихся дней. Постарайся прорыть стену, которая очень тонка, и спасайся отсюда». При этом я проснулась, и не могла растолковать, чтоб значило видение моё, почитая его действием моего смущения. Но надежда, вселившаяся в мою душу, меня ободряла. Я толковала его в мою пользу, и вздумала испытать, не удастся ли мне спастись из заключения. Поискав в темноте, чем бы начать работу, я отыскала древесный сук, который послужил мне вместо заступа. Менее чем через полчаса блеснул мне в мою темницу слабый свет. Я усилила работу, и вскоре освободилась. Не о чем сомневаться, что я, выбрвшись в отверстие, употребила остаток моих сил к скорейшему удалению от опасного места. Страх быть догнанной лешими, придавал крылья ногам моим. Целый тот день продолжала я путь свой, не встречаясь ни с одним животным. Ночь я провела на дереве, придя в дремучий лес. Поутру усмотрела я, что ночлегом служила мне яблоня, покрытая зрелыми плодами. Я укрепила ими ослабший мой желудок, и запасшись на дорогу, продолжала путь, взойдя на пешеходную тропку.