Идут они по степу, день жаркий, пить захотелось. Видят они речку, подошли, напились и дальше пошли. Солнце на полудне было. Устали они и есть захотели.

– Устал я, дальше итить не могу, – гутарит один. – Давай отдохнем.

Другой ему отвечает:

– Ну, ты отдохни, а я пойду в хутор хлеба просить. Пошел в хутор один рыбак просить, а другой остался.

Видит он камень и сел на него. А под камнем, значит, змея лежит. Он и прижал ее. Сидит и слышит: из-под камня кто-то гутарит:

– Отпусти меня, рыбак.

Мужик пожалел змею. Встал, поднял камень, змея выползла – и на шею ему. Хотела кусать его, а он просит:

– Что же ты, змея? Люди за добро добром платят, а ты злом хочешь платить за добро? Не кусай меня.

Тогда сползла змея на землю и гутарит:

– Пойдем, мужик, кого встретим – спросим: чем за добро платят.

Согласился мужик, и пошли они вдвоем. Идут, а им навстречу бык. Рыбак спрашивает:

– Скажи нам, чем люди платят за добро? Бык отвечает:

– Злом платят за добро люди. Я своему хозяину землю пашу, и всю посею, и воды навожу. Время придет – хозяин зарежет меня, мясо сварит, шкуру снимет, расстелет и по мне ходить будет.

Змея и гутарит:

– Ну давай, рыбак, я тебя укушу.

– Нет, змея, пойдем дальше.

Идут они и встречают коня. Рыбак спрашивает:

– Скажи нам, конь, чем люди за добро платят? Поспорили мы со змеем: я гутарю – люди добром за добро платят, а змея гутарит, что за добро люди платят злом.

Конь послухал – послухал да и отвечает:

– Я вот двадцать лет работал на хозяина, стар стал, а он меня не кормит да грозится зарезать и шкуру содрать. Нет, злом за добро люди платят.

Змея гутарит:

– Вот слышишь, рыбак, что конь сказал? Пойдем, я тебя укушу.

– Нет, змея, пойдем и в третий раз спросим.

Идут они, а навстречу им ишек. Они и спрашивают его:

– Скажи, ишек, чем люди за добро платят?

Ишек им отвечает:

– Злом за добро платят. Ну, рыбак и гутарит змее:

– Кусай тепереча меня.

А змея ему отвечает:

– Поверю тебе, рыбак. Буду платить тебе добром за твое добро.

Привела его змея до того камня, залезла под камень, дала мужику немного золота и наказала ему:

– Приходи ко мне каждый раз, как деньги нужны будут.

Взял золото рыбак и ушел. С того золота стал жить, работу забросил. Прожил золото рыбак и идет до змеи, а змея еще дала денег. И эти деньги прожил он, и в третий раз он идет до змеи. Змея еще дала ему. Пошел рыбак и думает: «Чего это она мне помалу дает?»

Ну, прожил он эти деньги и идет до змеи. Идет и думает про себя: «Чего это она дает помалу, пойду я до нее и убью, да все деньги заберу, будет у меня много золота и заживу хорошо». Подумал он, а змея-то слыхала его мысли.

Пришел рыбак к змее, а та его укусила. Рыбак и помер.

Летит орел до леса, а сам думает: «Где бы мне пищу найти?» Долетел до леса и видит: карга на суку сидит, да такая старая, сухая – одни перья.

Подумал он, подумал и пролетел мимо. А карга сидит на дереве и спрашивает у него:

– Куда, орел-батюшка, летишь?

– Есть, карга, захотелось. Полечу в лес, может, каких корженят найду да и поем.

Карга ему гутарит:

– Гляди, орел-батюшка, моих детей не поешь. Орел тогда спрашивает каргу:

– А какие твои дети, карга?

– Мои дети хорошие, красивые, статные. По всему свету, орел-батюшка, таких не сыщешь. Хоть от востока до запада пролети, хоть от юга до севера, а таких уж славных нигде не найдешь!

Послушал каргу орел да и гутарит:

Ладно, карга, я не трону твоих детей. Поищу в лесу плохих да ледащих карженят.

Полетел себе орел, а карга осталась сидеть на дереве. Сидит себе да смотрит на землю. Летал, летал орел по лесу и нашел гнездо карги. Глядит в гнездо – а в нем шелудивые корженята сидят. Взял орел да и поел их. Наелся и летит обратно, а карга увидела его и спрашивает:

– Ну что, нашел корженят, орел-батюшка?

– Нашел.

– Наелся, орел-батюшка?

– Наелся.

– А каких же ты наелся-то, орел-батюшка? Наверно, моих?

– Нет, карга.

– А каких же ты поел?

– Да каких-то шелудивых.

– Эх ты, орел-батюшка, самые мои они и есть.

– Да ты же гутарила, они у тебя красивые, самые лучшие, – ответил орел.

– Да они же дети мои, орел-батюшка, лучше их нет на свете.

– Ну, карга, я искал похуже. Прощай!

Осталась карга на дереве. С той поры она каркать стала. Каркнет, взлетит, а потом сядет на дерево и глядит в землю.

Жил-был один старичок, жил он много годов; где он только ни работал, везде его прогоняли. Говорят – старый стал. Вот он раз пошел в степь. Шел, шел по дороге да и дошел до одного камушка. Проходит он мимо, а ему и гутарит из-под камня голос:

– Выпусти меня.

Смотрит он по сторонам, а никого не видать. Подошел он до камня. Отвалил его. А на свет вышла девочка да и гутарит ему:

– Ты меня, дедушка, на свет пустил – проси что хочешь.

А он ей отвечает:

– Да что ж, чадушко, просить-то? Ничего мне, чадушко, не надо.

Подумала она, подумала да и сказала:

– Я тебе, дедушка, подарю лампочку. Как тебе что надо будет, ты ее и зажги.

Подарила она и ушла. Идет старик, захотел есть, а селения близко нету и попросить не у кого. Вот он и думает: «Постой-ка, запалю я лампочку, а может, что и будет». Запалил лампочку – откуда не взялись выбежали три человека да и спрашивают:

– Что ты хочешь, хозяин?

– Да я есть хочу.

Не успел он сказать, как появилось здание. Зашел он туда, а там стоит стол дубовый, бранной скатертью накрыт, а на столе сахарная ествина и питие. Поел он, напился, отдохнул, а потом потушил лампу. Как потушил он, так все и пропало. Он и пошел дальше. Идет по степу день, другой к третий. Вот и думает: «Чего я хожу?» Взял да и запалил лампочку. Только запалил – к нему явилось три человека да и спрашивают:

– Чего тебе надобно, хозяин?

– Я хочу город построить.

Прошла ночь, а наутро город был построен. А старик-то, значит, живет в лучшем здании. Жил он, жил да и думает: «Что я буду жить один, пойду сосватаю жену себе. Возьму у царя дочь».

Ну, сосватал он, женился и живет с женой. Живут день, другой, а на третий она и спрашивает:

– А что же мы будем есть?

Ну, а он выйдет из комнаты, запалит лампочку – явятся к нему три человека, наготовят всего, только птичьего молока нет, а то все есть. А жена удивляется:

– Откуда все это берется?

Ну, а он ей не сказывает. Вот живут они год, живут другой, живут и третий, она у него все пытает. Вот он и думает: «Как сказать женщине? Все выдаст!». Только она сильней и сильней стала приставать до него. Он взял да и сказал:

– Вот такая лампа есть, как только запалю ее – так все и явится. Вот если меня не будет дома али на нас нападение будет, зажги ее – сразу явится войско и в обиду не даст.

Жена-то и пошла до своего отца да и рассказала про лампу. Царь и приказывает дочери:

– Поди и скажи своему мужу, что мне нужна лампа, я хочу на другого царя войной идти.

Приходит она до мужа и просит:

– Отцу надобна лампа, дай ему ее.

– А на что она отцу? – спрашивает старик.

– Да посмотреть он ее хочет.

Старик не дал лампы царю. Тогда его жена ночью взяла лампу и унесла. Ну, принесла она лампу отцу, а царь и не знает, что с ней делать. Призвал царь своего зятя да и просит:

– Сделай мне войско большое.

Ну а старику только это и надо было. Запалил он лампу, вышли три человека, а он им гутарит:

– Перенесите меня к себе домой. Перенесли они его. Тогда он и гутарит:

– А теперича побейте мою жену, прогоните ее, а царя тоже побейте – пусть не крадет лампы.

Три человека приказание старика исполнили. Живет он один, жена до него не приходит. Царь-то болел-болел и помер. Тогда старик ушел из города в лес, выстроил себе здание и живет один. Стал старик один жить-поживать и добра наживать.

Я у него был, мед-пиво пил и ту лампу видал.

ь стала. Каркнет, взлетит, а потом сядет на дерево и глядит в землю.

"Донские казачьи сказки", Ростов-на-Дону, "КСС", 2004 г. Перепечатал Боярченков Андрей Оформдение Макарова С.С.

Петрусь – мальчонка русский

Сказка о Чуде-чудище заморском, девице-красавице и серой волчице

Игнатка

Доброе сердце дороже красоты

Сказка о Песне Легкокрылой и казаке Макаре Бесслезном

Давно-давно это было…

Высокие горы с тех пор курганами стали, а там, где реки шумели, волнами рокотали, города теперь стоят да сады расцветают. Где болота и топи, страшные были, теперь рощи шумят зеленые, а в рощах птицы поют веселые. Только утес высокий стоит по-прежнему у Тихого Дона, мохом, как бородой,